Квартирант

Секунда… две… три. Чернота постепенно сомкнулась, точно занавес, у меня перед глазами. Я неуверенно моргнула. Раз, два, три. Темнота…темнота…темнота. Да где я, чёрт побери?! Так страшно мне никогда ещё не было. И да, именно из-за испуга я орала. Даже сейчас орала. Странно, но понять, что я продолжаю кричать, мне было сложно. А ещё сложнее было остановиться. И осознать, что голос, тянущий одну и ту же букву: «А» — с истеричностью и настойчивостью хорошего идиота, — на мой как-то не тянет, тоже не получилось сразу. Да что там, этот голос вообще ни одной ноткой не напоминал привычный мне, родной тон, которым я была наделена с рождения! Я не могу сказать, чтобы голос мой был таким уж и запоминающимся: самый обычный, средний это был голос, и я никогда не думала о нём как о чём-то важном до тех пор, пока неожиданно его не лишилась. Теперь вместо невинного девичьего голоска я орала хриплым мужским голосом. Отдалённо он напоминал рвущееся, плохо поставленное контральто вечно курящей дворничихи по имени Любовь Алексеевна (для неугомонных хулиганов — Любовь-убьёт-лежачего). Сначала, пока тьма ещё не рассеялась перед моим взором, я спросила себя довольно-таки спокойно для человека, что пережил такие странности и в данную минуту визжал, будто свинья, которую волокут на бойню: «Что это у меня с голосом, интересно? И, может, это вовсе не я тут ору?» В порядке эксперимента я попробовала заткнуться. Как ни странно, но у меня это-таки получилось! Хриплый мужской голос прекратил визжать в тот самый момент, как я велела себе успокоиться. Меня до сих пор трясло, однако, и я чувствовала, что вот-вот сорвусь и заору опять. Нет, а разве я могла прийти в себя? Я понемногу начинала различать предметы перед своими глазами — и, честно говоря, мне совсем не нравилось то, что я тут сейчас видела. Проще говоря, мне вообще ничего из увиденного не нравилось. Я не узнавала место, в котором находилась. Страшно, правда? А ещё я понятия не имела, как сюда попала, не могла даже отдалённо представить, почему меня перед приходом в сознание так дико глючило… Желание раскрыть рот пошире и снова закричать стало очень сильным. Знаете, бывает такое жуткое чувство, когда тебе срочно нужно в уборную, а очередь около заветной дверцы с розовым треугольничком и белой буковкой «Ж» никак не желает рассасываться? Не знаете — я вам не порекомендую его переживать. Мне вот как-то раз пришлось изрядно понервничать около спасительной уборной, когда я, победившая в районном соревновании по бегу исключительно из-за того, что недавно уплела половину арбуза без чьей-либо помощи, примчалась в туалет — но меня отказались пропускать вне очереди. Ах да, мы же сейчас не об этом говорим… Да и то чувство с нынешним не сравнить. Если тогда я примерно представляла, где я, что со мной и что я буду делать дальше, то сейчас у меня не было никаких мыслей по поводу всего происходящего. Нет, мысли были, но, увы, они не могли принести мне никакой реальной пользы. Я даже не думала сейчас, а, скорее, жила на первобытных рефлексах. Сейчас они приказывали мне поступить так, как наверняка поступила бы доисторическая женщина, очутившаяся в моей ситуации: дать бой либо бежать. Но драться мне было не с кем, стало быть, оставалось лишь одно: улепётывать со всех ног, и неважно, куда. Неважно, что моё тело такое противно слабое. Неважно, что у меня что-то случилось с руками… Стоп. Я снова тяжело задышала, пытаясь справиться с приступом паники. Я только что осознала страшную вещь: обе мои руки были погружены в какие-то смутно знакомые на вид округлые штуковины с ребристыми краями, ног я совершенно не чувствовала. Зато я осознавала, что моё достаточно располневшее за время осеннего объедания тело не прикрывает одежда: кожа, как я чувствовала, незамедлительно отреагировала на холод. «Успокойся, Маша, — мысленно приказала себе я. — Успокойся. Мысли аналитически, твои родители — профессора, не можешь же ты быть совсем овощем! Итак, Машутка, что делать, если тебя похитили? А меня ведь явно похитили… только вот зачем? В секс-рабыни не гожусь: слишком полная. Или это какой-то восточный мужчина… на Востоке вроде ценятся девушки «в теле»… Меня точно не ради какого-то выкупа украли: такое только в блокбастерах и случается. Да и какие деньги можно вытрясти из двух университетских преподавателей? Кто бы что ни говорил, а мои родители взятки не берут: не такого они характера, — на честные средства живём. И у меня нет глупых друзей, которые стали бы меня разыгрывать. Однозначно, меня хотят продать в рабство! Господи! Господи-боже-мой, что мне делать?!» — я яростно задёргалась в сдерживающем меня приспособлении, пытаясь его разломать. Правда, то было достаточно устойчивым: все мои толчки были ему что слону дробина. А вот меня, когда я опустила взгляд на свой живот, ждало ещё одно удивительное открытие… Все складочки, от которых я клялась избавиться к лету, чтобы смотреться в бикини эффектнее, чем Ким Кардашьян в своих странных нарядах, таинственным образом испарились безо всякого моего вмешательства. Теперь я была дистрофиком. Совершенно несомненным, неисправимым дистрофиком с остро выпиравшими под бледной тонкой кожей дугами рёбер, впалым животом, которого, считай, почти что и не заметно было… Если бы я знала, что можно похудеть так значительно за пару десятков минут, стала бы я тогда, поливая слезами пакетик из-под чипсов, прятать его вечером за кроватью от собственной совести? Или жаловаться подружкам на свою неповоротливость? А бегать, вывалив набок язык и едва передвигая ноги, самой последней на уроках физкультуры? Я ела бы всё, сколько могла, сколько хотела, и мне не было бы стыдно: ни перед собой, ни перед другими, родственниками, к примеру, что я толстая и не умею сказать «нет» самой себе. Я с радостью приняла бы своё новое тело, не будь оно таким слабым и… как будто не моим. А ещё я просто была не такой дурочкой, чтобы радостно согласиться со всеми произошедшими изменениями и поверить, что человек способен критически отощать, проведя полчаса без любимой булочки. Нетушки… Такое невозможно. Неужели я впала в летаргический сон, проспала больше десятка лет, а очнулась в какой-то суперлаборатории будущего? И меня сейчас станут рассматривать, щупать и поражаться: какими были наши далёкие предки?.. О господи, господи-боже-мой, сбывается самый худший из всех моих кошмаров! Пустите меня домой! Пожалуйста, пусть это всё будет самым идиотским и правдоподобным моим сном! Я буду бегать по утрам и вечерам, стану питаться один раз в день и выполнять физические упражнения, прекращу считать ворон на уроках, я даже научусь командовать Леночкой и во всём соответствовать ожиданиям родителей, только верните меня обратно! — А-а-а! — снова закричала я тем самым жутким мужским голосом, от одного звука которого меня бросило в дрожь. На этот раз на мои вопли отреагировали: в дальнем конце помещения что-то грохнуло, видимо, распахнулась дверь, поскольку я увидела яркое пятно света, в котором обозначилась женская фигура. Женщина торопливо подбежала ко мне и взволнованно закричала: — Нагато, что с тобой? Тебе плохо? «Кто?!» — ужалила меня мысль. Как только комната осветилась, я зажмурилась, поэтому говорившей не увидела. — Нагато, открой глаза, пожалуйста! Ко мне на плечо положили руку, и я с диким криком дёрнулась. Передо мной стояла женщина в длинном тёмном плаще, обеспокоенно ощупывающая меня взглядом. Причудливого синего цвета волосы её были собраны в пучок на правой стороне головы и скреплены… Бумажным цветком. О господи, да что же это за день такой? — Не приближайся ко мне, женщина! — заорала я, искренне сожалея, что не могу убежать от горе-косплейщицы. — Не знаю, что ты задумала, но я живой не дамся! На лице девушки отобразилось непонимание. — О чём ты, Нагато? — обеспокоенно спросила она. — Неужели ты меня не узнаёшь? Ага, она точно держала меня за дуру. Неужели она думала, что парик, заколка и умелое подражание голосу сэйю Конан меня проведут? Рада, конечно, что и в далёком будущем люди смотрят и любят «Наруто», но зачем же приходить к пациенту в косплей-костюме? Видимо, это будущее какое-то сумасшедшее. — Какой я тебе Нагато? — сбивчиво заговорила я. — Что ты тут делаешь? Зачем меня украла? Девушка посмотрела на меня с ещё большей тревогой. Кажется, её создавшаяся ситуация удивляла и нервировала даже сильнее, чем меня. — А кто ты ещё, если не Нагато? — спросила она негромко. — И кто я, если не Конан? Я не похищала тебя и не хочу причинять тебе вред. Ты находишься в этой машине с тех пор, как мы свергли Ханзо. Мы знаем друг друга с детства… вместе учились у Джирайи-самы, одного из трёх саниннов. Мы были первыми членами «Акацуки», а сейчас живём в самой высокой башне Амегакуре, в твоей личной башне. Люди зовут тебя Богом нового мира. Неужели ты этого не помнишь? Господи. Господи, скажите мне, что я сплю! Я потрясённо таращилась на Конан, которая с надеждой рассматривала меня и больше ничего не говорила. Это невозможно. Такого не может быть! Я совершенно определённо знала, что я — это Маша Серебрякова, что я ученица десятого класса, у меня есть мама, папа, младшая сестра-зануда и семь килограмм лишнего веса. Я знала, что у меня полным-полно фигурок персонажей манги «Наруто», знала, что этот мир — громоздкий, чудесный и затягивающий — всего лишь выдумка, чудесным образом поместившаяся в голове одного очень талантливого и терпеливого человека. Шиноби, техники, додзюцу — это всё плод чужой фантазии! Но я не могла уже и дальше притворяться, что вижу сон. Я столкнулась лицом к лицу с реальностью. С какой-то альтернативной реальностью, в которой все мои любимые персонажи существовали как люди, а не как двумерные фигурки с подрисованными репликами и мыслями. Я всё ещё не могла взять в толк, почему так вышло. И почему меня принимают за Нагато? Я никоим образом не могу показаться на него похожей, но всё-таки Конан думает, что я — это он. Но я точно знаю, что я — это я, не Нагато Узумаки, а Маша Серебрякова. Просто Серебрякова Маша. Не хочу я себе риннеган и Шесть Путей Пейна, мне к чёрту не сдались сражения и помощь Обито с его планом… Я хочу проснуться и удостовериться, что это сон. Просто сон. Самый глупый и увлекательный сон на свете. Я перевела взгляд на Конан: та всё ещё смотрела на меня, словно ожидая каких-то указаний. Её лицо было белым, напряжённым и очень несчастным. Честно, мне стало бы её жаль, если бы я не была готова упасть в обморок из-за всех сегодняшних потрясений. — Зеркало есть? — хрипло спросила я мужским голосом. Конан молча кивнула и, вытащив зеркало из кармана, протянула его мне. Я глубоко вздохнула — и лицом к лицу встретилась со своей судьбой. В тусклой поверхности зеркала отражалось именно то лицо, которого у меня не должно было быть. Холодно посверкивая риннеганами Мадары, на меня глядел усталый, измождённый и истощённый, стопроцентно настоящий Нагато Узумаки.