Квартирант

— А-а-а! Голос, растягивавший этот клич (он уже стал мне привычным), звучал совершенно иначе, чем у Нагато, или Яхико, или ещё какого-нибудь из Путей, в чьей несчастной, истыканной пирсингом тушке мне могло «повезти» очутиться. В течение нескольких мгновений я, тяжело дыша, пыталась свыкнуться с новыми ощущениями. А нового в них было порядочно, благо что и вернулись ко мне мои старые чувства, о которых я успела немного подзабыть, если честно… Чёрт подери! С этими постоянными перемещениями сам чёрт ногу сломит! Мысленно произнеся парочку хороших ругательств, я досчитала до десяти и попыталась успокоиться. Легко сказать, трудно сделать! У меня так колотилось сердце, что создавалось ощущение, будто оно вот-вот разорвёт мне грудную клетку и вылезет из неё, как тот мутант в «Чужом». Или эти инопланетные уродцы прогрызали своим владельцам животы? Не знаю, по части ужастиков я не особенно сильна. Во всяком случае, мне казалось, что сейчас я понимаю паразитов: мне хотелось выбраться из клетки, которой для меня снова стало чьё-то тело. Когда я вернусь домой? Где я сейчас? Кто мой новый сосед? «Хоть бы не шиноби из «Наруто», пожалуйста!» — взмолилась я. Открывать глаза не хотелось категорически. Тем не менее, по своим ощущениям я понимала, что я отныне — это не Нагато Узумаки, поскольку я могла двигать и руками, и ногами. Только слишком уж вялыми мне казались мои конечности, словно бы я их отсидела или отлежала. Ох, бедное моё родное тело, как же оно любило лежать, почёсывая родинку на пояснице, вздыхать и мечтательно смотреть в… в небо, в потолок, на Генку, в телевизор или на доску, не представляющую никакого интереса в благословенные жаркие деньки мая… Интересно, а что любит это моё новое вместилище? Так… я изучающе пошевелила пальцами. Вроде бы гнутся — хоть через силу, а гнутся-таки! Это и то лучше, чем несчастное, исхудавшее тело Нагато с торчащими из-под кожи рёбрами и хрупкими тонкими руками, которые не удаётся даже поднять на уровень груди без приложения особенных усилий… Поглощённая сосредоточенным сгибанием-разгибанием левого мизинца, я вдруг испытала какое-то странное, удивившее и шокировавшее меня чувство узнавания. Мой правый указательный палец что-то сдавливало, и по форме оно напоминало… я зажмурилась ещё крепче и провела ногтем по ободку. Точно! Здесь ещё и камень в форме крохотной стрекозы с остренькими, кусающими кожу глазами-блестяшками… я поперхнулась воздухом и закашлялась. На этот раз голос я узнала — несомненно, я — это я, привычная! Мне захотелось вскочить с места и радостно заорать. Так это всё было сном? Сном, и только! Слава богу! Слава богу! Я — Маша Серебрякова, я никогда не была в теле Узумаки Нагато, да и невозможно такое — он же выдуманный человек из выдуманного мира, а я — я настоящая, у меня бьётся сердце, я могу двигаться, я слышу грозный голос алгебраички Ирины Павловны над головой… Стоп, что?! — Серебрякова! — прогрохотала Ирина Павловна, словно здоровенная пушка. — Серебрякова, немедленно сядь на место! Ты на уроке! «Ну вот, получите — распишитесь…» — подумала я, чувствуя, как у меня начинают дрожать коленки. Открывать глаза совсем не хотелось, но пришлось. К вящему своему стыду и ужасу, я обнаружила себя стоящей около собственной парты и победно вскинувшей руки. Одноклассники смотрели на меня, мягко говоря… неодобрительно. Краем глаза я увидела, как Генка ткнул в меня пальцем и прыснул, прикрывая рот рукой. Две девочки около окна, с которыми у меня всегда были неприятельские отношения, открыто засмеялись, и одна из них, с огромными белыми бантами и тощими крысиными косичками, Иванна, отчётливо сказала: — Вот дура! — Соболева! — тотчас прикрикнула на неё Ирина Павловна. — Логарифм решила? Нет? Тогда решай! Логарифмические неравенства и простейшие уравнения могут встретиться вам в ЕГЭ, а ЕГЭ у вас, кстати, совсем скоро! Это почему это? Это как так вышло? Почему я проснулась не в кровати, а в школе? Я краем глаза заглянула в свою тетрадку: там ровным, как будто не моим, почерком было выведено корявое и бестолковое решение очередного зубодробительного логарифмического номера из сборника по алгебре. Я ведь уверена, что все мои приключения в мире шиноби были только сном! Я в недоумении потрясла головой. Может, я всё ещё валяюсь в постели и вижу сладкие грёзы? И кто написал это решение? У меня совсем не такой почерк, да и я не помню, чтобы заходила в класс или садилась за парту, когда меня зашвырнуло в тело Нагато… мы с Леночкой… мы с Леночкой вышли на улицу, собрались в школу, и тут всё заволокло туманом. — Серебрякова! — повторила Ирина Павловна командирским голосом. — Я ведь ясно сказала тебе сесть на место и приступить к решению номера! Или ты уже готова отвечать у доски? Полная Ася Степаненко, сидевшая за первой партой в центральном ряду и считавшаяся нашим гением математики, посмотрела на меня с искренним сочувствием. Я тотчас начала клацать зубами и нервно мяться. — Ирина Павловна… э-э… можно мне… — Что? — сурово сощурилась математичка, и меня пробрала дрожь. — Это… в туалет… как бы… срочно! — пискнула я и весьма убедительно согнулась пополам, изображая крайнюю степень нетерпения. Ирина Павловна недоверчиво прищурилась. Я была уверена, что у этой суровой женщины, комплекцией смахивающей на тролля, вполне хватит злобы оставить меня в классе и заставить решать несчастный пример, который я в буквальном смысле в глаза прежде не видела… но, по счастью, математичка не стала меня мучить и сделала величественный жест. Я благодарно кивнула и проворно выбежала из класса. Скрипучая старая дверь класса, петли которой никак не могли смазать, гулко хлопнула у меня за спиной, и я очутилась в молчащем холодном коридоре. С противоположной стены на меня пялились высокомерные модельки в школьной форме, таращились памятки касательно правил поведения и приличия: такими у нас было забито всё заведение. Иногда у меня складывалось впечатление, будто мои одноклассники и я обучались в каком-то пансионе для благородных юношей и девушек: слишком уж жестоко нас дрессировали в плане этикета. Хотя после всего пережитого я ещё и была несколько заторможенной, мне хватило ума понять, что Ирина Павловна вполне в состоянии выглянуть из класса и проверить, действительно ли я так страдаю от недержания. Поэтому я стремглав направилась туда, куда меня понесли ноги — в туалет. Ну, а что, мне действительно было жизненно необходимо облегчиться… и как можно скорее. В туалете царствовала жуткая тишина. Вдоль ряда рукомойников я никого не заметила: удивительно, обычно именно в это время суток: одиннадцать тридцать пять, как показывали мои часы, — в крохотной комнатушке перед помещением с унитазами толкутся девушки. Не спрашивайте меня, почему туалет переполнен во время урока: я сама об этом не знаю, но традицию нарушать не осмеливаюсь и ответственно появляюсь в уборной, даже если мне не хочется отправлять естественные потребности. Мне всё ещё не верилось, что я — это я. На дрожащих ногах я проковыляла к зеркалу и, протерев его рукавом школьного пиджака, стала внимательно рассматривать своё лицо. Нет, это и вправду моё тело! Никогда ещё я не была так рада своим отвисшим бурудучьим щекам, острому носу и россыпи бледно-жёлтых веснушек. Хихикая от сумасшедшей радости, я намотала на ладонь несколько прядей волос и стала изучать их со всех сторон. Цвет мой — тёмно-каштановый, не красный, как у Узумаки. Да неужели же мне всё это привиделось, в самом-то деле? И тут у меня поехала крыша. Я отшатнулась от рукомойника, сползла по стенке на пол и заржала во весь голос. Мой смех зловеще отражался от потолка и стен, вымощенных белой плиткой, а голова моя плыла, словно бы я плохо выспалась. А вы попробуйте не потерять сознание после подобного приключения, чёрт побери!

***

Не знаю, сколько времени я провела в уборной, периодически вскакивая с места и проверяя своё лицо перед зеркалом, но по возвращении в класс математики я заметила, что Ирина Павловна взглянула на меня с величайшим неодобрением. Кстати, Ирину Павловну мы все боялись не зря. Она — сводная сестра Любови-Убьёт-Лежачего, и с нашей дворничихой математичка в отвратительных отношениях. Самый верный способ разозлить обеих — сказать что-нибудь о ненавистной родственнице. И Павловна, и Убьёт-Лежачего тотчас станут доказывать, что нет у них сестёр, что они — единственные дочери своего отца…, а ещё могут нагнать такого ужасу, что потом в кровать три недели без света лечь не сможешь. Обе тётки, как ни странно, похожи до ужаса: мощное, бычье телосложение, красное мясистое лицо и маленькие тёмные глаза, налитые подозрительностью. Павловна выглядит немного более интеллигентной, так как носит изящные золочёные очки на своём гигантском широком носу, а у Убьёт-Лежачего мощные, почти мужские, кулаки (собственно, благодаря их наличию Любовь и получила своё ёмкое прозвище). Одной внешности зачастую было достаточно, чтобы сталкивавшиеся с сёстрами люди вели себя тихо — вот и я не исключение. Достаточно мне было нервотрёпки с Нагато (если эта нервотрёпка вообще была!). Я спокойно досидела до окончания занятий, не без усталого огорчения получила за свою работу тройку и скромно поплелась к классу литературы. — Эй, Машка! — закричал мне вдогонку знакомый голос. Обернувшись, я с изумлением заметила свою одноклассницу Марину — достаточно неплохую девчонку, с которой мы приятельствовали со средней школы. Наши отношения нельзя назвать дружбой: скорее, мы общаемся, потому что вместе ходим на уроки и живём достаточно недалеко друг от друга. Я не стану печалиться, когда после окончания учёбы мы разойдёмся по разным университетам. Тем не менее, с Мариной было куда веселее ходить на занятия. — Что это с тобой такое? — поинтересовалась Марина, не останавливаясь. — Вчера меня вообще не заметила, сейчас зову, с третьего раза откликаешься… — Вчера? — я потрясла головой. — Вчера ведь было воскресенье… — Какое воскресенье? — Марина распахнула густо подведённые глаза. — Очнись, дурочка, уже пятница! Вот что называется: болеть дома, скоро в днях недели запутаешься… У меня затрещала голова, и я вскинула руку, останавливая одноклассницу. — Как… болеть? Когда? — Вчера только вышла в школу, Маша, — Марина повела плечами, — как робот была, честное слово. Это правда, что ты перезанималась и упала в обморок? Я молча хлопала глазами и хватала ртом воздух: сказать что-нибудь путное — да и вообще хоть что-то сказать — я не могла. Мне казалось, будто бы мимо меня прошла моя собственная жизнь… чувства хуже себе не представишь. — Я… Маринка придвинулась ко мне и игриво толкнула плечом. — Да ладно, мне-то можно рассказать! Даже Ленка по секрету поделилась. Чего ты паришься, всё мы сдадим… — А… ага… — ошалело пробормотала я. — Кстати, — продолжала Марина, — Ленка ещё сказала, ты хочешь со мной в спортзал пойти. Когда тебе удобно? Я могу хоть сегодня после школы заскочить, всё равно ведь завтра не учимся… Спортзал? Какой спортзал? Я и спортзал — несовместимые вещи! Я в ужасе отпрянула от Марины и выдала: — Нет, никогда! Та снова приняла удивлённый вид. — Да ведь ты сама сказала, что хочешь потренироваться… ещё и так забавно выразилась… — Марина сосредоточенно нахмурила лоб, — вроде… «моему телу надо стать сильнее», — или что-то в таком роде. Меня с этого до сих пор выносит! — и она звонко заржала, совсем не беспокоясь о том, что я стою рядом и медленно отхожу от шока. Кусочки головоломки в моём мозгу стали постепенно складываться. И, когда я всё поняла, мне захотелось проорать это слово полным ярости голосом, так, чтобы и в параллельном мире меня было слышно… в особенности — чтобы мой вопль слышал один чрезмерно самоуверенный, наглый… и всё-таки существующий субъект: «НАГАТО!»