Квартирант

Сколько времени прошло с тех пор, как я попала в мир «Наруто» снова? Я имею в виду, сколько времени прошло в моём мире? Этот вопрос не давал мне покоя. В течение всех тех дней, что Нагато болел, мы сидели в убежище и периодически пытались навести справки об Учихе-старшем. Сами понимаете, что у нас с Конан мало что получалось: не могли же мы, в самом деле, пойти по городам и весям, начать останавливать старушек и детишек и интересоваться: «Знаете, у вас тут маньяк с красными глазами и в плаще в алое облачко не пробегал? Черноволосый такой, хитай с символом Листа перечёркнут…» Да и не пошёл бы Итачи в адекватное общество, разумеется: что ему там было делать? Конечно, он отсиживался в таких же тёмных и вонючих дырах, как и мы, и горел желанием спасти брата, джинчурики Лиса и Коноху заодно. Поиски наши затрудняло также присутствие рядом Нагато. Конечно, он был далеко не тортом и своих тиранических замашек из-за болезни слишком явно не показывал, но всё-таки выпустить нас из-под своего каблука отказывался. Я наконец-то поняла, почему у Конан такие грустные глаза: если Нагато гонял её так же, как и сейчас, с момента своего превращения в безжалостного Пейна, ей действительно впору было либо повеситься, либо забыть, что люди в этой жизни, вообще-то, имеют право и должны даже чувствовать себя счастливыми. Мне тоже доставалось по полной программе. Нагато требовал от нас, чтобы мы патрулировали наше убежище, потом ему неожиданно перестала нравиться темнота, и он велел нам передвинуть его самоход в другое место, поближе к выходу (а он так страшно кашлял, что мы, конечно, не смогли ему отказать и решили, что уж лучше ему и впрямь погреться, нежели неожиданно умереть у нас на глазах от какой-нибудь пустяковой болезни). На самом деле этот хитрец, конечно же, и не думал радоваться солнышку (я не думаю, что его в последнее время вообще хоть что-то радовало), он просто за нами следил. В оба глаза. Да, пока что в оба, потому что у него не было сил управлять Пейном, который уже несколько дней мирно валялся в углу. Нас, определённо, держали в своеобразной тюрьме, но мы не были бы отчаянными женщинами, если бы не попытались вылезти из этой клетки. Стоило Нагато заснуть, как Конан расправляла бумажные крылья и выскальзывала на свободу. Если Нагато замечал, что она уходила без его разрешения, Конан, не моргнув глазом, лгала: — Я осматривала окрестности. С другой стороны, она и вправду осматривалась, чёрт побери, только искала она Итачи! Но мы, разумеется, не рассказывали нашему тирану об этом. Грустное одиночество становилось для нас ещё более тяжёлым благодаря Тоби-Обито, а для Нагато и Конан — «Мадаре», который исправно навещал нас каждые сутки в одно и то же время. Судя по тому, как нехорошо он таращился на нашего Узумаки иногда, ему нет-нет, да и взбредали в голову мысли наподобие следующих: «Зачем он мне нужен? Не проще ли будет просто забрать риннеган?» К счастью, пока Обито всего лишь колебался, а мы всего лишь нервничали ещё сильнее. Конечно же, вам кажется, что мы с Конан зря беспокоились, да и я сама понимала, что пока лжеМадара — даже наш друг и союзник, но мне упорно не нравился этот тип! Я-то отлично осознавала, насколько он ненадёжен, и веры в его слова и обещания у меня не осталось ни на грош. Поэтому я тоже принимала посильные участия в поисках Итачи, пока однажды чуть не потерялась где-то в двух километрах от убежища и Конан не отвела меня обратно, сообщив, что обо всём позаботится сама. И знаете, она и вправду позаботилась, причём сделала это с удивительной быстротой и исполнительностью вскоре после моей неудавшейся попытки найти Итачи. Я как-то сидела на входе в убежище, лениво поглядывая за плечо и проверяя, как там Пейн (удивительно, но он почти целыми сутками спал: как Конан печально сказала, она уже давно такого не видела, ведь Гедо Мазо поддерживала в Нагато круглосуточную бодрость и активность взамен на его жизненные силы), и не ожидала ничего сверхъестественного от нового дня. Обычно, если наши попытки выловить Учиху проваливались, мы отправлялись стеречь Нагато и готовились к прибытию лжеМадары, который никогда не появлялся позже четырёх часов пополудни, а после его ухода шептались по углам и обсуждали, куда Итачи мог ещё подеваться, если не в Коноху. На входе зашумели бумажные крылья. Я поспешно подняла голову и встала: у меня всё ещё не исчезла дурацкая привычка подниматься перед Конан, как перед строгой учительницей. Сложив крылья, Конан царственно шагнула ко мне, а затем подняла руку и молча поманила к себе. — Что… что? — забормотала я в недоумении. Вместо ответа Конан протянула в мою сторону другую руку — в ней она держала за шиворот, как наказанного котёнка, одного очень хорошо знакомого мне шиноби. У шиноби были длинные светлые волосы, наглые голубые глаза, крашеные ногти и фирменный плащик «Акацуки», от которого теперь осталась только оборванная на уровне середины груди чёрная тряпочка. Руки новоприбывшего были грубо скручены за спиной, а ротики на ладошках предусмотрительно забиты бумагой (не думаю, что ротикам нравилось такое угощение). Я посмотрела сначала на захваченного «языка», затем — на Конан. В глазах пленника я видела искреннее отчаяние; он смотрел на меня так, будто не мог понять, за что с ним так обращаются, и наверняка возмутился бы, если бы не кляп и не страх передо мной — Лидером. Конан же смотрела на меня с отчаянной решимостью человека, которому всё равно теперь нечего терять. — Это… зачем? — сипло проговорила я. Конан крепче сжала потрёпанный воротник плаща пленника. — Это Дейдара, — сообщила она очевидную вещь. — Он узнал, где находится Итачи Учиха.