Эту улицу мы запомнили, как улицу надежды.
Среди разбитых витрин я останусь с тобой навсегда,
Ты увидишь меня в осколках,
Я увижу тебя на дорогах,
И не смогу забыть твои слова,
И не смогу забыть твой поцелуй,
Ты осталась в моём сердце
Как что-то ценное,
Как что-то родное,
Как что-то забытое и чужое,
Ты осталась в моём сердце,
Под нашим общим забытым паролем,
И мы вернёмся сюда,
И я скажу тебе о правде,
И я скажу тебе, что имел ввиду,
Но пока что останемся здесь.
Совсем чужими, но такими родными. </i>
***
Мне четырнадцать, и с того момента знакомства с Кларой прошёл год. С этой сумасшедшей девочкой я до сих пор общался по телефону. Сказать, что мне не хватало былой близости, — ничего не сказать. Мы сумели ещё в больнице обменяться телефонами, и я ждал шестнадцати, чтобы приехать к ней. Оказалось, она даже была родом не из Лондона, но определили её в больницу Лондона. Лично я уже представлял билеты в Кардифф в моих руках. А через несколько дней после моей выписки выписали и Клару. Правда, в один из дней Клара должна была появиться в Лондоне, на осмотре врача, но её пятый день не было в сети, и на звонки она тоже не отвечала. К моему разочарованию, несколько карманных купюр быстро разлетелись по воздуху из-за звонков. И был один из многочисленных дней, из-за которых я забыл о телефоне и о самой Кларе. И было вполне удачно, потому что за время, которое она мало сидела за своим телефоном, я не понимал, почему и чем она меня зацепила. Я просил всех, кого можно, чтобы стёрли память об этой милой улыбчивой шатенке, и сразу после этой ночи я жутко стал ненавидеть улыбки всех девочек, особенно шатенок. В них отражалась Клара, и она была повсюду. Один неудачный день, и я легко швыряю учебник по геометрии в стену. Помимо геометрии у меня ещё с тремя или четырьмя предметами был ужасный завал, самостоятельно я не мог ничего ни выучить, ни понять. Наверное, я был таким жалким лентяем в глазах родителях, когда я принёс новый табель домой, и родители его увидели. Конец четверти, выходили двойки. Меня вполне могли исключить из школы, на душе так сразу стало... Противно? Гнусно и противно. Именно так. Я не понимал, кем являлся, и считал себя полным неудачником. В тот день я перестал думать о Кларе. И под вечер, когда начинало темнеть, а темнеть начинало рано, в часов семь, если не раньше, миссис Холмс (или же моя мама) громким и протяжным криком: "Ужин" — позвала всё семейство к столу. Наша семья была довольно маленькой, и, когда я спускался с лестницы в гостиную, обвёл глазами всё семейство: вон, младший брат — Майкрофт, с упрямством освободил себе моё же место и уселся с довольным лицом, потягиваясь к...по запаху — борщу; мама аккуратно и медленно ступала по паркету, неся кастрюлю, наполненную красным супом; папа устало рухнул на своё место и тяжело вздохнул. Видимо, очень сильно устал. Как я понял. Отношения с Майкрофтом у меня были напряжённые, так же, как и с родителями, но, позвольте опровергнуть этот же факт с отношениями Майкрофтом, потому что я не раз попадал в плачевную ситуацию и ссорился с родителями, а верный брат приносил мне еды и мог вывести меня на разговор. Порой, мы играли в сыщиков. Я воображал себя великим детективом, но это было в детстве, и теперь мне казалась эта игра такой глупой и по-настоящему для детей, а становясь подростками, интересы менялись с новой силой, и чувства охлаждения нахлынули с новой мощью. У каждого в этой семье была своя жизнь, и влезать кому-то из членов семьи было неприлично, увы. Мои ноги еле доплелись до обеденного стола, и я почти с неохотой уселся на место Майкрофта. В этой семье я ощущал себя каким-то чужаком, не в своей тарелке. И я чувствовал слишком уж заметную нагретую обстановку для семейного скандала. Хотя нас семьёй назвать было просто невозможно, даже у меня язык не поворачивался так сказать. Я думал только о том, чтобы побыстрее получить свою порцию еды и убежать в свою комнату. С Майкрофтом мы жили в разных комнатах, что было просто великолепно для интересов каждого. — Мам, пап, а вы знали, что Шерлок в этот раз умудрился получить "лебедя" по музыке?! — в этот раз Майкрофт начал со школы. О, он любил сдавать меня перед родителями, ведь мы учились в одном классе. Мама набрала в половник из кастрюли борща, налила мне в тарелку и поставила передо мной. Я неловко потянулся к ложке и тихо, замешкавшись, хлебнул ложкой суп, но аппетита совсем не было. — Да-да, просто я в этом не виноват... Эта фраза звучала как заученная. И право, я говорил её слишком часто и в разных местах, в разных ситуациях. — Да, конечно, Шерлок, все мы тебе верим. Правда, папа? — Майкрофт странно улыбнулся, и я заметил кивок отца, выдохнув. В голосе так звонко звучала ложь, что было противно, отчего под столом я сжал руки в кулаки, оставив ложку в супе, что было дурным тоном для семейства Холмсов. — Не мог бы ты прекратить, Майкрофт? Он твой брат, пытайся его уважать, — твёрдое слово всегда говорила мама, но эту фразу она сказала скорее из-за жалости и из-за хорошего тона, чем от правдивости ко мне. Я видел в её взгляде что-то... Отвергающее меня. — Но кудряш всегда влезает не в своё дело! Он же приёмный! И тут на словах Майкрофта меня словно передёрнуло. Я был приёмным всё это время? Я слышу громкое отцовское слово, вроде бы он назвал имя Майкрофта, но на этот момент я просто встал из-за стола и поспешил к вешалке с одеждой. Тёмное шерстяное пальто на тело, на ноги — туфли на невысоком каблуке, как и полагалось носить мужчинам, а вокруг шеи в спешке замотал свой красный шарф, дёрнул засов двери и выбежал на улицу. Я был в этот момент несмышлёным парнишкой, который без оглядки бежал куда-то без места направления. Чувствовал лишь, что вот-вот расплачусь, а лишь смог рассмеяться. Говорят, снимает напряжение. Мне четырнадцать, и я ничего не добился в жизни, у меня лишь одна подруга — Клара, семья ненастоящая, и даже учёба на дне. Я был на дне. И мне нужна была помощь. Я почти не замечал цветные плакаты, вывески, парочек, которые вместе гуляют, целуются. Я просто бежал. Как можно дальше от этого места. И когда уже не мог дышать, лёгкие перекрывал холодный воздух, отчего я стал кашлять, в мыслях я здорово себя испугал, что могу заболеть горячкой или воспалением лёгких. Я опёрся левой рукой об разбитое стекло какого-то здания и нагнулся, пытаясь прийти в себя и остудить голову, взвесив все "за" и "против". Но увы, такому сюжету не было места, потому что краем глаза я заметил низенькую фигурку перед собой, которая была в красноватом пиджаке, и она явно гордо улыбалась. Я не решался поднять голову и взглянуть в эти глаза, я знал, что передо мной стоит Клара. И она явно была рада встречи. Вот только я совсем не понимаю, как она сумела меня найти. Да и где я находился? Я соизволил поднять голову и посмотреть сначала на Клару, которая в этот же миг подбежала ко мне и крепко обняла. Я впервые за этот год почувствовал чью-то поддержку и тепло. Не смог удержаться и поднял шатенку за её осиную талию, покружив. На улице послышался громкий девчачий визг, смешанный со смехом, и я улыбнулся ей в ответ. Клара. Пока я обнимал Клару и улыбался, чувствовал от её волос исходящий аромат ванили и корицы, я осматривал улицу. Здесь я раньше не был, и мне предстояло узнать, откуда здесь взялась Клара и как она меня нашла. Только я её хотел опустить и отстранить от себя, как услышал лишь тоненький и счастливый голос возле моего уха: — Не пущу, Шерлок, ни за что и никогда. Я так соскучилась, умник. И это был старт для моей израненной души. Несколько витрин было разбито: ювелирка, какое-то быстрое кафе и что-то ещё. Но они светились, а несколько хлопьев снега падали на нас. Мы никуда не хотели идти, я смог лишь неловко прикоснуться к её лицу, чуть отстранив, проведя большим пальцем по изгибам её лица. Карие глаза, такие большие, словно для меня омут, смотрели так выразительно именно на меня и мне казалось, я снова тонул, но не в горе проблем, а в шоколадом омуте, в горьком или молочном, я не разбирался. Я лишь помню, как её тоненькие губы прижались к моей холодной щеке, а спина вздрогнула, и я хотел её поцеловать, я хотел остаться с ней, хотел жить, хотел поскорее прекратить эту дружбу и признаться в своих настоящих чувствах, но было рано, ей было лишь тринадцать, а мне всего лишь четырнадцать, и моя психика с каждым днём менялась и взрослела, вот только Клара оставалась таким же ребёнком. И я забыл, когда мы расстались, но утром мне пришлось вернуться домой, а Кларе в Кардифф.