***
— Знаешь, мне кажется, что у тебя паранойя, — Таро глубоко вздохнул, собирая свою выдержку по крупицам. Уже битый час он имел сомнительное удовольствие наблюдать за буквально мечущейся из угла в угол женщиной. Мужчина считал эту ее особенность молча мерять комнату шагами с жутковато-хмурым лицом еще более… сомнительной. — Давай, успокойся, это же так просто: вдох-выдох, видишь? — шутливо продемонстрировал мужчина, но от по-настоящему язвительного комментария благоразумно воздержался. Пожалуй, иное прозвучало бы довольно жестоко, учитывая то, что Азуми действительно беспокоилась, хоть и не по понятным Таро причинам. — Ты не помогаешь, — зло прошипела бывшая принцесса, метнув в его сторону — какой по счету? — грозный взгляд. — А должен? Я просто хочу спать, как бы эгоистично это не прозвучало. Все, чем ты сейчас занимаешься — очерчиваешь круги по комнате, размером три на три ми, бубнишь себе под нос и метаешь в меня молнии своим убийственным взглядом. — Хочешь спать? Я не держу тебя на привязи — твоя комната в конце коридора, — небрежно бросила Азуми, слишком озадаченная для того, чтобы достойно уязвить его. Мужчина обреченно вздохнул, откинувшись на твердую спинку кровати — лопатки протестующе заныли. — Слушай, от того, что ты себя накручиваешь легче не станет, — Таро принял стремительное решение сменить тактику, а бывшая принцесса резко остановилась посреди комнаты, как бы безмолвно откликаясь на его слова. Или же это было простым совпадением — мужчине оставалось только предполагать. Впрочем, привычка догадываться не была для него чем-то новым, когда дело касалось Азуми. — Ты предлагаешь мне бездействовать? — скептически поинтересовалась она, скрестив руки на груди. — Именно! — Таро мелочно порадовался тому, куда они, по его разумению, «пришли» посредством обыкновенного разговора: в точку, где Азуми начала сдавать свои несокрушимые позиции. — Я бы не предлагал тебе бездействие, если бы только было, о чем беспокоиться, — добавил он уже более спокойно, как бы примирительно. — Ну, так у меня есть о чем бес… — Реальное беспокойство, Азуми, реальное, — терпеливо разъяснил ей Таро, словно ребенку. Бывшая принцесса едва ли впечатлилась, но уловила и неиссякаемое упрямство мужчины, и его раздражающую снисходительность по отношению к ней. — Я очень устал и… — Если я перестану ходить по комнате, то тебе станет легче? — сарказм сочился из женщины подобно яду. Таро ограничился лишь согласным кивком. — Я лягу, но спать не стану. — Договорились, — радостно гаркнул он, слишком вознесенный своей, пусть и маленькой, но победой. — Дипломата из тебя не выйдет. Даже очень посредственного, — не удержалась (а хотела ли?) от язвительного комментария Азуми. Женщина здорово потеснила Таро в постели, словно в отместку за то, что он нарушил ее планы по… параноидальному накручиванию себя? Такое немое определение дал происходящему мужчина. Бывшая принцесса, несмотря на наивные надежды Таро по поводу и ее сна тоже, стала сверлить местами потрескавшийся потолок задумчивым взглядом. Было сложно определить, сколько точно прошло времени, но по внутренним ощущениям Азуми — не меньше часа. Бывшая принцесса, со своим привычно-ноющим и по-прежнему предательски-чувствительным ко всем неудобствам телом, лежала на твердом матрасе из соломы, обернутом в колючую, грубую мешковину, и поверхностно прислушивалась к мерному дыханию Таро. Мысли в ее голове были спутаны и хаотичны, а порой, даже абсурдны; но, все же, не лишены той малой толики необходимой логической последовательности. Азуми не любила вспоминать свое прошлое, но ее беспокойный ум, словно издеваясь, охотно подбрасывал ей обрывки былой жизни — хорошие, плохие, неоднозначные — не имело значения; подбрасывал исправно, с раздражающей снисходительностью… как кость собаке. Было кое-что, что объединяло эти отрывки из прошлого — все они все приносили притупленную годами, но все еще ноющую, как старая рана, боль разочарования: быть, может уже и фантомную, ненастоящую и едва-различимую, но еще существующую где-то под тяжестью в груди. Оттого Азуми и позабыла, какого это — дышать во сне глубоко и жадно.***
Это лето было особенно удушливым. Влажный бриз из гавани едва-едва приглушал пекущую тяжесть солнечных лучей: они нагревали до раскаленности остроконечные крыши столицы, до хруста иссушали малопригодные для сельского хозяйства вулканические породы, да обжигали головы жителей, прячущихся под широкополыми соломенными шляпами. Впрочем, это едва ли помешало проведению любимой традиции королевского двора: каждый последний день месяца, семья Лорда Огня и окружающая его знать собирались вместе поиграть в Чуйвань. Для этого давно, еще по наказу самого Созина, вблизи дворца оборудовали специальное поле и загон с комодо-носорогами. Суть игры состояла в том, чтобы попасть небольшим мячом в ворота врага, используя при этом тонкую палку с изогнутым наконечником. Азулон был слишком стар для подобных развлечений, а вот его дети и внуки — нет. Участие в соревновании вызвались принять все члены правящей четы: Лу Тен, Айро, Азуми и Озай. Последний, к слову, долго упрямился, но, обладая также и болезненной гордостью, в конечном итоге сдался под натиском ироничных шуток старшего брата. Лу Тена долго уговаривать не пришлось — душа любой компании и просто подвижный юноша был рад принять участие во всем, что ему предлагали. Что же касается его жены, Азуми, — девушкой она была весьма активной, а ее поведению часто давали такое определение как причудливое, эксцентричное, сумасбродное и даже вызывающее. Нет, она не обладала сомнительной репутацией или чрезмерным легкомыслием, а просто была удивительно-открыта всему, что ее окружало: людям, событиям и изменениям. Вряд ли это качество можно было бы возвести в ранг искренности, когда дело касалось людей, но девушке и правда ничего не стоило иметь в равной степени хорошие отношения с придворными, слугами и даже простолюдинами. Казалось, что Азуми была действительно слишком проста и гибка ко всему, что ее окружало, как на вкус двора. Было ли это действительно так, как выглядело? Одному Агни известно. Возвращаясь к теме игры, стоило бы упомянуть, что женщины обычно не принимали участия в таких развлечениях, но Азуми, похоже, была тем самым «милым исключением». Королевский двор, подобно пчелиному умею, часто гудел от ее смелых выходок, а когда что-то из проделанного ею приобретало статус нормы, принцесса исправно отвечала чем-то новым, еще более экстраординарным чем предыдущее: так Азуми «ввела» моду на забавные народные танцы; кимоно с карикатурно-широкими плечами на манер мужской военной формы; показала, что и женщины могут носить остроконечные сапоги без подъема; и участвовать в ежегодных скачках тоже. Далеко не все придворные, самоотверженно блюдущие заскорузлые традиции, оценили такое новаторство даже в мелочах, но, разумеется, находились и противодействующие последователи. Многие называли Азуми идеальной, но абсолютное большинство искали в ней тот самый «изъян», который уравновесил бы ее образ подобно инь и ян: казалось, и сам Лу Тен терялся в этих постоянных поисках. Пришло время игры, и наблюдающие придворные — в основном возрастные мужчины в дорогих шелках и более молодые ослепительно-роскошные женщины, часто обмахивающиеся веерами, — затаили дыхание. На поле поспешно выехали две команды по десять человек: тяжело-дышащие комодо-носороги под ними передвигались громоздко, шлепая большими когтистыми лапами по хрустящему, пыльному песку. Найти Азуми было совсем не трудной задачей, ведь она отличалась не только хрупким девичьим телосложением, но и длинным кафтаном кричащего ярко-фиалкового цвета. На ее голове, подобно одному из шпилей дворца, возвышалась прическа с крупным гребнем и великолепно-инкрустированными украшениями. Наблюдающим оставалось только дивиться, как принцесса не рухнула со всем этим хитросплетенным великолепием прямо на землю, случайно потеряв равновесие. Азуми дернула поводья своего носорога, — натуженно скрипнули ее кожаные перчатки — вынуждая того остановиться. Животное тяжело запыхтело не то от возмущения, не то от доставляющей сплошные неудобства жары, и девушка буквально ощутила рокочущую волну дыхания внутри комодо, вибрацией прокатившейся по его толстокожей спине, отвисшим бокам и выгнутой дугой шее. Его длинный хвост лениво перекатывался слева-направо, вздымая дорожную пыль. Принцесса успокаивающе похлопала носорога по блестящему влагой горбу, и даже сквозь перчатки ощутила исходящее от него недюжинное тепло. Она обратила свой взгляд на «соседствующего» с ней Лу Тена, кокетливо подмигнув ему. Они были в одной команде. Принц в ответ расплылся в широкой улыбке, то ли от предвкушения игры, то ли от проявленного к его персоне внимания. Азуми не была сильным игроком, но выдерживала эту роль так, как подобало королевской особе — уверенно и с достоинством. Принцесса была, скорее, вспомогательной частицей, и, вообщем-то, довольствовалась этим. Едва ли кто-то позволил бы ей занять лидирующие позиции, да и сама девушка не была уверена в том, что смогла бы претендовать на что-нибудь большее. Несмотря на королевское происхождение, спуску Лу Тену, Озаю и их команде никто давать не собирался, а потому пришлось действительно постараться, чтобы вырвать победу у соперников. Игроками первой команды, в большинстве своем, были сильные и опытные дворяне, «боевые товарищи» Айро. Старший сын Лорда Огня, как бы подтверждая это, исправно играл исключительно в их команде. Победа осталась за «молодой кровью», как потом шутливо выразился Айро, первым принимая поздравления от отца, несмотря на проигрыш его команды. По обыкновению скупое поощрение от Азулона, разумеется, досталось и другим отпрыскам-победителям. — Хорошее вышло состязание, — устало, однако удовлетворенно отозвалась Азуми, стягивая кожаные перчатки со своих липких ладоней. — Благодарю. Принцесса кивнула служанке, которая обменяла ее немногочисленную экипировку на божественно-прохладный влажный шелк полотенца. Девушка скользнула им по своим разгоряченным щекам, поверхностно касаясь напудренной кожи. — Без сомнений, — согласился Лу Тен, погладив своего запыхавшегося носорога на прощанье. Едва он только отстранился, как неясно откуда возникший рядом слуга спешно закрыл дверь загона животного. Лу Тен недоуменно взглянул на нервного работника, но ничего не сказал. — А что же Вы, дядя? — мгновенно переключился на подозрительно молчавшего все это время родственника принц. Озай кисло взглянул на надоедливого племянника, поджав свои губы так сильно, что его заметно впалые скулы стали выглядеть еще более острыми. — Мы могли сделать это лучше, — мрачно отрезал принц, буквально бросая в того самого нервного слугу свои перчатки. Работник неловко поймах их и, опустив свои мелкие мутные глаза в пол, поспешно удалился. — Вечно ты чем-то недоволен, — буркнул неунывающий принц, раздраженно закатив глаза. Пожалуй, всем в загоне была известна истинная причина скверного настроения младшего сына Азулона. — Ваше Высочество, — отвлекла на себя внимание принцесса, заведомо предвидя, чем могла закончиться маленькая склока между двумя вспыльчивыми королевскими отпрысками. — Мы, непременно, с каждым разом будем более искусны в Чуйване, чем есть сейчас, так что я предлагаю отметить сей будущий факт за чашечкой чая и обсуждением внешней политической обстановки. Шах и мат. Сколько бы не существовало разногласий между Лу Теном и Озаем, а, все же, было кое-что, что их объединяло — политика. Им обоим нравилось строить различные стратегии возле карты в малом зале, порой, тратя на это часы напролет. Принцесса же все это время находилась рядом с ними, то услужливо подливая чай, то молча составляя компанию, как это было принято в дворянских семьях, то просто читая книгу, устроившись на софе чуть поодаль. Азуми тоже увлекала данная тема, но, к сожалению, даже малейшее ее поползновение в сторону исконно мужского поля деятельности — она знала — могло закончиться не очень хорошо. Порой, принцессе казалось, что мужчины придумали эту самую политику с войнами только для того, чтобы хоть в чем-то превосходить женщин. Такая смелая догадка, к слову, искренне забавляла ее ум. Потому Азуми, скованная своей женской личиной, оставалась лишь тенью; тенью, жадно впитывающей каждое слово, несущее зерно просветлённости; тенью, обреченной на вечное молчание. Что же касается Озая — он был старше Лу Тена, а потому часто критиковал «узколобые» способы ведения войны племянника, и это, возможно, приносило ему некое мелочное удовлетворение, как подмечала Азуми. Сын Айро же был довольно дружелюбным малым, и часто закрывал глаза на такую придирчивость дяди, упрямо продолжая гнуть свою линию. — Пожалуй, соглашусь с Азуми, — мгновенно капитулировал Лу Тен, мягко улыбнувшись жене. Принцесса ответила ему тем же. — Дядя, я буду рад, если Вы составите мне компанию для обсуждения. Озай помялся для вида, но, все же, согласно кивнул. Троица неспешно зашагала в сторону дворца.***
Звенящая тишина коридора, до того казавшаяся раздражающе-несокрушимой, оказалась разрушена спешно приближающимися шагами. Человек, определенно, бежал один, но оглушающая пустота коридоров только усиливала тревожную грозность его топота. Бывшая принцесса бесшумно пнула Таро локтем в спину, да так сильно, что тот скатился с предательски-узкой кровати, глухо ударившись о холодный каменный пол. Он воинственно подскочил на ноги едва разлепив глаза, но не издал ни звука: — Тише. Прошипела Азуми предупреждающе, и сжала рукоять танто, который уже успела выудить из ножен-веера. Ранее оружию не хватило места на кровати, поэтому Азуми, имеющая привычку хранить средство защиты как можно ближе к себе, разместила его прямо на полу, по левую сторону от изголовья. Грубая и простая, кое-где потертая рукоять успокаивающе легла в руку. Этот корпус — самый отдаленный от центра тюрьмы — был отведен специально для гостей. Бывшая принцесса не была удивлена, когда услышала настойчивый стук в дверь, ведь на этом этаже, в данный момент, ночевали лишь она и Таро. Остальная же часть ее немногочисленной команды была отправлена на корабль, чтобы подготовиться к отплытию. Азуми качнула головой в сторону ниши за дверью, и мужчина, последовав ее невербальному приказу, затаился там. Протяжный скрип металлической двери прокатился эхом дальше, во мрак длинного коридора. Первым, что увидела женщина оказалось ослепляющее и теплое маленькое пламя, исходящее из крупной мужской ладони; вторым — мелкие косички, рассыпавшиеся многочисленными змеями по широким плечам. — Горо? — до того тяжело нахмуренные брови Азуми дрогнули в налете изумления, пружинистая дуга силуэта разгладилась, а рука с танто расслаблено вынырнула из-за спины. Мрак, покровительственно скрывающий Таро, отчасти отступил, и мужчина спокойно выступил вперед, больше не видя смысла в таком своем положении. Бывшая принцесса, скорее по привычке, попыталась загородить внезапно возникшего за ее спиной Таро, но это, учитывая их абсолютно непропорциональные габариты, выглядело в большей мере комично, но никак не эффективно. Горо не был потрясен, застав их двоих вместе — напротив, он был бы больше озадачен, если бы обнаружил их отдельно друг от друга. — Что случилось? — Нам срочно требуется ваше присутствие, капитан. Заключенные тюрьмы пытались бежать.***
— Докладывайте, — Азуми была чрезвычайно серьезна, и ее, казалось, совсем не смущал собственный внешний вид: длинное спальное кимоно, кое-где неловко выглядывающее из-под небрежно запахнутого военного камзола. На ее худые, костлявые плечи ниспадали наспех заколотые волосы, а большие сапоги с острым носком в качестве обуви выглядели, при всем вышеперечисленном, как минимум, неуместно. Однако, никто из ее команды не обратил на это никакого внимания. — Не вы, — прервала она едва ли успевшего открыть в попытке вставить хоть слово рот Джиро. Во взгляде бывшей принцессы, бегло коснувшемся начальника, виднелось явное пренебрежение. Азуми подала знак Акайо легким взмахом руки, концентрируя все свое внимание на двух заключенных, стоящих перед ней. Акайо проинформировал, что оба были виновны в безуспешном проникновении на ее баржу, и в более успешном побеге из тюрьмы. Джиро, после этих слов, еще более заметно напрягся, но продолжал сохранять благоразумное молчание, вероятно, в попытке отсрочить неминуемый крупный нагоняй. Азуми неспешно ходила взад-вперед, сверля заключенных тяжёлым взглядом. Да, это определенно был один из самых лучших навыков, которому ее научила дворцовая жизнь. — Джиро, — она позвала начальника спокойно, но он был готов поклясться, что это было одно из худших мгновений его жизни. Если бы он был не так закален в общении с более высокопоставленными лицами, чем он сам, то, непременно, содрогнулся бы. — Я буду говорить с ними двумя, — она небрежно указала рукой на мужчину в окровавленной форме стражника и женщину в стандартной робе тюрьмы. — Акайо — за мной. Остальные — ждите здесь, — Азуми без промедлений зашла в предоставленное (и, вероятно, предусмотрительно подготовленное заранее) для допросов помещение. Впрочем, возможно, это была просто камера — стандартная и мрачная, как и каждая другая в Кипящей Скале — едва ли кто-либо из присутствующих придал хоть какое-то значение ее скупой обстановке. — Вас это тоже касается, — подметил Таро, перегородив дорогу едва ли не бегущему вприпрыжку Джиро. Начальник тюрьмы пренебрежительно скривился в ответ, силясь выдать свое очевидное волнение за нечто более рациональное. Возможно, при должном раскладе это могло бы сойти за беспокойство о безопасности столичной гостьи. Было ясно, что если бывшая принцесса расколет заключенных как ракушку, раскрошит в собственных пальцах в труху (а в этом ни у кого из присутствующих не возникало сомнений), то Джиро станет еще на шаг ближе к потере своей должности. Таро и Горо окружили вспотевшего от волнения начальника тюрьмы, отрезая тому всевозможные пути к отступлению.***
— У вас есть два возможных варианта: благоразумие или пытки, — не стала терять времени Азуми. — Первое более предпочтительно как для меня, так и для вас, — она приблизилась к девушке, глядящей на нее исподлобья, отнюдь не злобно, а даже как-то… затравленно. — Особенно, в вашем положении, — намекнула бывшая принцесса, слегка мотнув головой в сторону едва ли округлого живота заключенной. — Как вы узнали? — встрепенулась девушка, одновременно и испуганная и ошеломленная догадливостью Азуми. — Вы сказали. Только что, — безразлично пожала плечами бывшая принцесса. — С вами все ясно, а вот с тобой, солдат, нет, — она переключилась на другого виновника. — Может, мне повезет, и ты окажешься более сговорчивым, чем мои предыдущие пленники? — протянула она, приподняв бровь, однако лицо ее не дрогнуло. Вопрос женщины незримой тяжестью повис в воздухе. Бывшая принцесса какое-то время смотрела на стражникавыжидающе. — Нет? О, ты вынуждаешь меня действовать более радикально. А я ведь так не люблю насилие, — бесцветно воскликнула Азуми, даже не стараясь придать своему тону хоть какой-то правдоподобности: не столь привычная, сколь вынужденная формальность — не более того. Бывшая принцесса мгновенно оказалась возле заключенной, ударяя в область ее правого ребра боком своей ладони. Азуми не была сильна в искусстве блокировки ци, но и ее скромных познаний было вполне достаточно, чтобы использовать их по необходимости. Девушка пронзительно вскрикнула, неловко заваливаясь прямо на бывшую принцессу: она с готовностью раскрыла свои напрочуд мягкие, обволакивающие объятья. — Тише-тише, спокойно, — тихий и вкрадчивый, а оттого пугающе похожий на змеиное шипение, голос, прокатился по всему телу заключенной дрожью леденящего ужаса, ведь еще менее минуты назад она думала, что бывшая принцесса не представляет для нее особой опасности. Девушка тяжело дышала, отчаянно обхватив плечи Азуми, в попытке удержаться на ногах. — Тебе нечего сказать? — бывшая принцесса вновь посмотрела на стражника тюрьмы с пытливым интересом, плескающемся в золоте глаз. — Ты меня разочаровываешь, — скривилась она, с силой надавливая на определенную точку под копчиком девушки — истошные вопли заключенной теперь, вероятно, были слышны и за пределами импровизированной допросной. На этот раз Азуми не держала налившееся неестественной тяжестью тело заключенной, а позволила ему свободно упасть на ледяной каменный пол. — У тебя есть не больше десяти минут, — бывшая принцесса даже не взглянула в сторону девушки, а лишь равнодушно повела головой в ее сторону. — Или? — прохрипел мужской голос позади женщины-капитана — Акайо, хотя по его лицу едва ли можно было прочесть что-то, кроме привычной военной собранности, был действительно взволнован — Азуми знала это наверняка. — Ее тело отторгнет плод, и она умрет от потери крови. Без должной помощи, конечно, — без тени сомнения на невозмутимом лице пророчила женщина. — Не самая лучшая смерть, правда? — на какое-то мгновенье Азуми оказалась словно абсолютно безучастной к происходящему, и выглядело это также жутко, как и описываемый ею исход. — Скажи ей, — сквозь иступленные слабость и боль взмолилась заключенная, очевидно, адресуя свои слова стражнику. — Скажи… — Мы оба знаем, что ждет этого ребенка, так какой смысл говорить? — обратился второй виновный ко всем, и, одновременно, ни к кому. Повисла напряженная тишина. Бывшая принцесса медленно приблизилась к мужчине, пристально — так, что сводило внутренности — взглянула ему прямо в глаза и… резко отпрянула, несколько озадаченная. Акайо напрягся еще больше, с легкостью перенимая эту тень сомнения в обычно непоколебимой Азуми, как если бы вёл с ней безмолвный диалог. Едва ли сам мужчина в полной мере понимал ход мыслей бывшей принцессы, но его «ментальное присутствие» как бы облегчало ей процесс и анализа, и принятия соответствующего решения. Акайо знал, что бывшая принцесса всегда предпочтет продавливать до самого конца, но не уступить, — ни в коем разе — так что ее тактика была, отчасти, очевидной для него. — Ты прав. Но уверен ли ты, что хочешь видеть, как жизнь покидает ее тело; слышать, как болезненна агония в ее рваных вскриках; наблюдать, как мертвый плод одиноко валяется в луже крови своей матери? — от этого описания всем находящимся в комнате стало не по себе. Азуми говорила об этом тихо, без лихорадочного блеска в глазах, без показной насмешки, или жестокости, а так, словно это был… факт. Жестокий, но вполне реальный факт. Сложно определить, что именно в тот момент проскользнуло в ее тоне, ведь лицо женщины по-прежнему оставалось невозмутимым. Однако образы были описаны так живо, так реально, словно бывшей принцессе в действительности доводилось лицезреть такое каждый день. — Уверен, что то, что ты скрываешь, стоит двух жизней? — заключенный задумался, тяжело нахмурив густые брови. — Скажи ей, прошу! — вяло отозвалась женщина, чья красная роба кое-где уже приобрела более темный, почти каимитовый оттенок. Заключенная не сдерживала потоки горячих слез, стекающих по ее щекам непрекращающимися дорожками, так же как и не сдерживала болезненных хрипов и стонов, хватаясь за свой живот. В попытке сдержать неминуемое — вертелось предательски-честно на языке всех присутствующих. — Хорошо, — твердо заявил заключенный. — Но сначала помогите ей, — он бросил короткий взгляд в сторону девушки. — Акайо, — Азуми кивнула помощнику, указав на заключенную. Мужчина аккуратно поднял девушку и буквально потащил ее на себе в сторону выхода. Бывшая принцесса не проводила их взглядом, а, напротив, вновь сосредоточила его на заключенном. — Я слушаю.***
— Капитан… — женщина остановила зарождающиеся буквально с порога оправдания Джиро жестом руки. — Я, откровенно говоря, бесконечно удивлена верностью служащих по отношению к… вам, — Азуми презрительно поморщилась, остановившись от начальника тюрьмы в некотором пренебрежительном отдалении, оборачиваясь к нему лишь наполовину. — Капитан, я не… — Молчать, — прозвучало отнюдь не громко, но оттого еще более эффективно: начальник тюрьмы застыл, растерянно обращаясь взглядом к наблюдающими за ними неподалеку Таро, Горо и стражникам. Разумеется, ни помощи, ни жалости от них он не дождался, хотя, вероятно, подсознательно жаждал. — Вы принимаете советы, Джиро? — пресно поинтересовалась женщина. — Советы? — удивленно переспросил начальник тюрьмы, почти заикаясь. — В любом случае, вот вам мое напутствие: жестокость есть порождение двух элементов — страха и безнадежности. Вы подарили заключенным, впрочем, как и некоторым своим подчиненным, безнадежность. Вы загнали их в угол, тем самым подстрекая на отчаянные действия. Такова наша природа — дай человеку невыполнимое задание, поставь на кон все, чем он дорожит, и жди от него радикальных решений, — разъяснила Азуми спокойно и неспешно, как если бы цитировала отрывок из летописи за чашей утреннего чая. — Следовало бы научить их бояться — страх, как базовый инстинкт самосохранения, всегда «держит в узде», а тот, кто владеет этим страхом, владеет ситуацией. Например, однозначно очертить, что каждое неверное решение понесет за собой определенные последствия, — Азуми отвернулась от начальника тюрьмы, заложив руки за спину. — Хотите спросить, к чему все это? — повисла неловкая тишина: отчего-то никто из присутствующих не решался заговорить первым, а бывшая принцесса, словно намеренно оттягивая момент оглашения, тоже молчала. — Я… догадываюсь. — Неужели? — Азуми хватило одного лишь пренебрежительно-насмешливого тона, чтобы окончательно вбить Джиро в метафорическую дорожную грязь, и это, без сомнения, и впечатлило, и ужаснуло невольных наблюдателей. — Сомневаюсь. Джиро тяжело сглотнул. — Я хочу, чтобы завтра на площади стояли пять случайных заключенных и пять солдат… Я выберу их сама, — добавила она, спустя непродолжительную паузу. — Что требуется от меня, капитан? — угнетенно поинтересовался начальник тюрьмы, казалось, уже дажене пытаясь понять ни суть решения женщины, ни вникнуть в происходящее в принципе. — Орудия для пяти наказаний, — с настораживающим хладнокровием выдала Азуми, игнорируя стремительно нарастающее и почти осязаемое напряжение. — Наказание без зрителей будет восприниматься как неоправданное насилие, поэтому я настоятельно рекомендую провести мероприятие во дворе, на глазах у всехзаключенных, — Джиро лишь кивнул, однозначно понимая, чем была продиктована эта «рекомендация». — Если для заключенных это будет наказанием, то для ваших подчиненных — экзаменом. Будьте так любезны, предоставить мне полный список новичков, — Таро молча слушал указания Азуми, с огромным усилием подавляя желание затащить ее куда-нибудь подальше от лишних глаз и выпытать все, что она знает. Это неведение порядком раздражало, однако, даже находясь в некоем подобии близких отношений с бывшей принцессой, мужчине было привычно узнавать обо всем происходящем постфактум. Такова была Азуми, а потому Таро оставалось только обжигать ее спину взглядом, полным не реализованного любопытства, да благоразумно хранить молчание. — Что касается стражника и наказания для него — на ваше усмотрение. Моя личная рекомендация — столичный суд, — начальник тюрьмы согласно кивнул, прекрасно понимая, что ее совет был дан отнюдь не из добрых побуждений. В глазах других солдат это будет выглядеть как справедливость, но на деле — настоящая жестокость. Оказаться в судебном разбирательстве столичного строя по сути являлось смертнымприговором без права на оспаривание. Так же, как и рекомендация Азуми — лишь симуляция того, что еще хоть что-то в этом заведении зависело от начальника этого самого заведения. Джиро прекрасно понимал, что он должен, ради собственного и с недавних пор весьма хлипкого благополучия, исполнить все, что было сказано или как-либо упомянуто бывшей принцессой. — Заключенную оставьте мне, — распорядилась Азуми, поспешно покидая общество начальника тюрьмы.***
Таро пришел в комнату к Азуми, выждав некоторое время, чтобы не привлекать внимание. Мужчина застал бывшую принцессу за изготовлением, как он предполагал, успокоительного отвара. — Что происходит? Азуми сосредоточенно крошила что-то в ступе, компактно устроившись на бамбуковом татами. На одиноком и обшарпанном времени столе в самом углу комнаты, были разложены пучки различных трав, миниатюрные пузырьки с настойками и несколько специализированных инструментов для приготовления снадобий. Выражение лица женщины, отражавшегося в мутном и треснувшем напополам осколке зеркала, висящего на стене напротив, было крайне спокойным. — Признаться, я ожидала совсем не этого, но моя интуиция не подвела. Сегодня меня… удивил этот стражник, — женщина начала без предисловий и увиливаний, но ненадолго замялась, подбирая наиболее подходящее для описания своего состояния слово. — Обычный стражник тюрьмы и беременная заключенная попытались сбежать. Твое первое предположение? — поинтересовалась Азуми, сняв со своего пальца грубоватый в своей простоте перстень. — Он не сдержался, а затем, когда понял, что обрюхатил ее — решился сбежать. Взыграли банальные отцовские сантименты, — Таро раздумывал не долго, ведь это был самый простой мотив, который только мог прийти в голову. — Нет, — бывшая принцесса отрицательно помотала головой, вытряхивая из своего хитрого украшения несколько белых капель. Опиум. Азуми, после определенных событий в своей жизни, как она сама выразилась, пристрастилась к настойке из опиумных маков. Таро, конечно, не одобрял подобного пристрастия, но она и спрашивала его мнения на этот счет. — Ты попыталась надавить на эти сантименты, да? — это был риторический вопрос, ведь мужчина и так знал, что ответ будет положительным. — Не вышло… — он задумался. — Страх? Он решил сбежать из страха за свою жизнь? — Если он боялся, то зачем взял ее с собой? Это лишний риск. — Резонно. И вновь мы вернулись к сантиментам, — озадаченно нахмурился Таро. — Жалость. — Что? — переспросил мужчина. — Жалость, — терпеливо повторила бывшая принцесса, снисходительно давая ему время для… осознания, если угодно. — Жалость?! — изумленно воскликнул Таро, глухо рухнув на кровать. — Это же те же сантименты, но под другим углом. В чем суть? — В том, что он вовсе не хотел и не собирался убегать из тюрьмы. Расчет был на то, что он посадит ее на мою баржу, но сам останется здесь, и будет делать вид, что ничего не произошло. Этот идиот пожалел ее, — пренебрежительно отозвалась Азуми. Для Таро не было секретом то, как она относилась к подобным проявлениям слабости, и он действительно не мог осуждать ее за это. — Допустим это так, но с чего бы ему жалеть какую-то заключенную? Жалеть после того, как он обрюхатил ее — что-то не сходится, — недоуменно отозвался он. — Вот это уже интереснее… — глухо отозвалась бывшая принцесса. — Раз, два… Джиро постарался… Шесть, семь… Он недавно пытал ее мужа, — предводителя какой-то бунтарской группировки — чтобы это сентиментальное ничтожество убедила его рассказать о расположении остатков их подпольной группы… Двенадцать, тринадцать… А за всем этим наблюдал наш сердобольный — он работал стражником у той допросной. Ее муж умер во время допроса, потому что Джиро — небрежный болван… Двадцать, — Азуми разогнулась в спине. Таро не видел, но был уверен, что она рассчитывала дозу какой-то настойки. — Джиро, как выяснилось, часто пренебрегал техникой безопасности в угоду мимолетной жестокости, что, в случаях где необходимо достать из людей информацию, непозволительно. — С Джиро все ясно, а стражник… Выходит, что это — не его ребенок, да? — ответом послужил однозначный кивок. — И что ты намерена делать? — осторожно поинтересовался мужчина. — С ней. Повисла продолжительная тяжелая тишина. Таро буквально физически ощутил сгустившееся напряжение женщины, хотя это чувство также казалось ему лишь оплотом собственного воображения. Ее золотые глаза, как будто поддетые темной поволокой в скудном свете одинокой свечи, лихорадочно забегали по поверхности стола, — предательски выдало отражение в треснувшем напополам зеркале — хотя сама бывшая принцесса по-прежнему оставалась безукоризненно невозмутимой. — Ты ведь не убьешь ее, — мужчина недоверчиво покосился на нее. — Ты знаешь наш закон, — безапелляционно заявила Азуми, и голос ее ни дрогнул ни на йоту. Таро чуть не задохнулся от нахлынувшего возмущения и на время просто «выбыл», беззвучно размыкая и смыкая рот вместо конструктивного разговора. Азуми всегда находила выход из различных ситуаций, и, порой, они были намного хуже, чем эта — но что мешало ей теперь? Она всегда восхищала его не только своими решительностью и непоколебимостью, но и силой духа, остротой ума, ловкостью и… гуманностью в некотором роде. Для нее, в первую очередь, всегда была важна эффективность ее действий, а не показательный эффект, производимый ими на других. Бывшая принцесса никогда не проявляла большей жестокости, чем того требовал случай, никогда не мерилась с другими капитанами могуществом и подвигами, а, напротив, всегда была выше всего этого. Мысли Таро накатывали волнами — одна за другой, и чем дальше, тем хуже. Догадка о том, что в ее ступе находится вовсе не успокоительный отвар, а яд для беременной женщины, разъярила его. Конечно, Азуми была гуманна во всем, что делала, и до этого момента это его восхищало. — Но ты же этого не хочешь, — раздраженно воскликнул мужчина, буквально вскинувшись с постели, и в одночасье принялся нервно мерять комнату шагами. — Кровь матери и нерожденного ребенка на своих руках! — Какая разница, чего хочу я? — холодно поинтересовалась Азуми, кратко взглянув на его отражение в зеркале. — Как это «какая разница»?! — еще больше вспылил он. — Ты что, не понимаешь, что никакой закон не оправдывает детоубийство! — Понимаю, — она резко обернулась, неосознанно сгорбившись в спине — груз принятого решения уже незримо оседал на ее плечах. По крайней мере, Таро хотел в это верить. — Еще я понимаю, что существуют необходимость и должностная ответственность, — напряженность между ними искрила. Она читалась во всем: позах, лицах и словах. — И я всегда предпочту их неуместной жалости. — Разве ты не понимаешь, что такое потерять ребенка? Разве ты… — Не пытайся давить на меня, — отрезала она, в одно движение агрессивно взвившись на татами подобно нападающей змее. Он отдавал себе отчет, что сейчас поступил более чем отвратительно, но абсолютно не жалел, нет. Если таким образом он пробудит в бывшей принцессе совесть, то ему было не жаль заплатить эту цену. — Мое решение окончательно, — она взяла себя в руки, приложив усилия для сохранения твердости, которую исправно проявляла. Тень едва-едва проявившейся уязвленности в ее глазах стремительно сменилась на привычную холодную беспристрастность. Таро больше не пытался противостоять женщине, но на его лице более явственно проступил праведный, как бы назвала его Азуми, гнев. Мужчина зашипел, попеременно то сжимая, то разжимая тонкую полосу губ, словно пытаясь сдержать ругательство. Вероятно, так оно и было. — Ты не можешь так поступить, — процедил он. — Разговор окончен. Вы свободны, — она редко переходила с ним на официальный тон, когда они были вдвоем. Так Азуми показывала, что была серьезно рассерженна. Однако, Таро, наверное, впервые в жизни, было наплевать. Мужчина болезненно скривился, и, громко хлопнув дверью на прощанье, удалился в неизвестном направлении. Бывшая принцесса какое-то время отстраненно хмурилась, глядя Таро вслед, а затем с тяжелым вздохом обессилено опустилась обратно на татами и по наитию потянулась за грубоватым в своей простоте перстнем. Она нервно расчесывает кожу около шеи, до крови, словно пытается задушить себя. Едва-едва дрожащими руками схватила пропитанный опиумом из перстня платок, поднесла к носу. Она рассеяно смотрит на окружающих, будто через стекло мутного зеркала, не запоминая их образы и очертания. Насыщенный дурман, сладковато-горький аромат — первый вдох. Ее глаза живо бегают по залам, как бы беспокоясь, что они увидят что-то запретное, опасное, или же напротив — родное… Глаза немного слезились от резкого запаха, но в ощущении этом также было что-то привычное и необходимое. Она дышит то слишком часто, словно захлебываясь водой, то слишком медленно, как если бы эта естественная потребность была ей и вовсе чужда. Дыхание замедлилось до опасного предела, а очертания предметов перед глазами теперь напоминали камни в мутной воде. Во сне она всегда скручивается в маленький комок, надеясь спрятаться от мира в самой себе. Тишину комнаты пронзил тихий кашель — второй вдох. Она заламывает длинные пальцы на руках, когда видит излюбленный гучжэн, сдерживая желание играть на нем незамедлительно никогда. Веки живо трепещут, но постепенно устало замедляются — третий вдох. Над ней часто воркуют какие-то девушки, которым она улыбается по привычке, въевшейся глупым законом в ее разум. Улыбка выходит истеричной и потерянной. Но это ведь улыбка, правда? Улыбка, олицетворяющая боль. Сознание плыло в тумане. Нить реальности ускользнула. Она часто смотрит на себя в зеркало, не отдавая себя отчета в том, что может просидеть так часами. Она не видит в нем ничего, кроме себя, но ей это и не нужно. Собственный-чужой образ заворожил ее. Все тело разморила нега. Голова безвольно опустилась на татами, погружаясь в шелк волос. Сон?.. Она тяжело смотрит в свое отражение, расчесывая густые черные, словно крылья ворона, волосы до боли головы и дрожания рук. Зрачки сузились до, казалось бы, невозможного состояния. Служанки поят ее каким-то снадобьем, чтобы она не бродила по замку бессонными ночами, всматриваясь в портреты царской семьи с особым усердием. Азуми проснулась на полу. В ее теле все еще плескалась легкая слабость, а в руках — остатки дрожи. Мысли были по-прежнему туманны, их трудно было собрать воедино. Бывшая принцесса обеспокоенно заозиралась по сторонам. Судя по ее ощущениям, прошло не так много времени — тело ещё не успело затечь. Впрочем на это кратковременное забытье и был расчет — Азуми всегда добавляла в смесь опиума еще несколько трав, тем самым, уменьшая его дозу, и смягчая побочные эффекты. Оказавшись за пределами своей комнаты, она выяснила, что рассвет еще не успел полноправно посягнуть на свои законные владения, однако в тюрьме же бессонно суетились все, начиная от начальника и заканчивая простыми поварами. Новость о почти удавшемся побеге взбудоражила, потрясла и персонал, и заключенных. Азуми целенаправленно шагала в солдатские казармы, ловя на себе косые взгляды абсолютно всех обитателей Кипящей Скалы. Для начала ей нужно было выбрать, а затем просветить новичков-стражников о том, что им предстояло сделать. Для них это было своего рода испытание, а для заключенных — предостережение. День предстоял нелегкий и лишенный всяческих развлечений.