***
Азуми окончательно проснулась (до того лишь проваливалась в беспокойную дрему, и выныривала из нее ненадолго, когда лекарю необходимо было сменить повязку или напоить ее какой-то дрянью) от настораживающего всепоглощающего шума. Стук множества ног и гул взволнованных голосов было по меньшей мере странным явлением, ведь на всю огромную крепость, из двух тысяч людей осталось не более двух сотен. Азуми снова уже привычно до тошноты почувствовала укол вины и горечь проигрыша, но отмахнулась, откладывая переживания до лучших времен. Если она, конечно, доживет до этих самых «лучших времен», ведь ощущения собственного состояния было донельзя удручающим. Голова гудела, к вискам прильнула горячая кровь, а глаза застилала болезненная пелена слез. Раненный бок тянуло мерной, непрекращающейся болью, и повязка вновь насквозь пропиталась кровью. В иссушенном горле привычно зудел сухой, волчий вой. Зловония собственного пота окружила женщину, не давая ей вздохнуть. Мутная слабость разливалась в каждом уголке тела — бывшая принцесса едва ли могла пошевелить конечностями. Она не была уверена в том, сколько времени прошло. Азуми знала, что Азула или лекарь добьют ее нравоучительными ругательствами, если ее настойчивое беспокойство, которое она ставила выше собственного здоровья, не окупиться, но женщина, проведя несколько отчаянных попыток, все-таки, поднялась на ноги. Впрочем, так было за секунду до того, как нижние конечности свело судорогой где-то в коленях, и бывшая принцесса изнеможенно рухнула холодный твердый пол — сверхчувствительное тело недовольно отозвалось новым приступом боли. Азуми зажмурилась, простонав и прикусив внутреннюю сторону щеки. Подняться было трудной задачей, но она справилась, тихо, едва размыкая губы, приговаривая свои незамысловатые действия. Горло отозвалось новым спазмом, и женщина тяжело сглотнула, с мыслью о том, что целый кувшин ледяной воды будет следующим в ее маленьком списке срочно образовавшихся дел. Бывшая принцесса могла передвигаться в полусогнутом состоянии только опираясь на что-то, еле шевеля заплетающимся слабыми ногами, ежесекундно игнорируя различные боли и свой предательски мутный взор. Холод грубых стен крепости стал ее проводником, ориентиром, а топот босых ног по обкатанным каменным плитам — возможностью удержаться в этой безумной, кричащей со всех сторон, беспокойной реальности. Когда Азуми оказалась в коридоре, то, за несколько минут, мимо нее пробежало, по меньшей мере, несколько человек — она лишь тяжело хмурилась, ведь сил на недоумение и возмущение у нее не оставалось. Кто-то грубо задел ее за плечо, проносясь мимо, и бывшей принцессе стоило титанических усилий устоять на ногах, даже имея ориентир. — Ты, — собственный низкий хрипящий голос изумил женщину, когда она глубоко вздохнула, прилагая все свои усилия, чтобы окликнуть, судя по форме, солдата. Мужчина обернулся, вздрогнул, испуганно глядя на бывшую принцессу не то потому, что осознал, кого только что не уважил, не то из-за ее внешнего вида. Живой мертвец слоняется по коридорам крепости Да Дзин — такое сравнение пришло в затуманенную голову Азуми, и, если бы у нее были силы, она непременно бы фыркнула. Прежде, чем человек, непримечательной внешностью которого она, за исключением отличительного мясистого носа, не интересовалась, начал рассыпаться в извинениях и неумело раскланиваться, заикаясь. Азуми могла бы допустить презрительную мысль об отсутствии мужественности у достаточно взрослого мужчины, если бы ей не было так плохо. — Что? — бывшая принцесса собиралась по возможности говорить односложно, ведь медленно вытягивать у самой себя по слову заплетающимся языком было не лучшей идеей. Солдат удивился такой лаконичности, — это ясно отразилось на нахмуренном лице, — но, прикинув нужную информацию, сообразил достаточно быстро, что было для него почти маленькой победой, и с напряжением выдал: — Войска «Белого Лотоса» вновь у наших ворот, генерал, — Азуми услышала тяжелый вдох, больше походящий на рычание, и, спустя долгие секунды, только по испуганному взгляд солдата поняла, что он изошел от нее. — Около четырех тысяч, — добавил он осторожно, как бы взвешивая свои слова. — Требуют нашей капитуляции и сдачи крепости. — Нет, — лаконичность и молниеносная твердость, казалось, вызвали у мужчины амбивалентные чувства. — У них наши люди и… Командующий Эиджи тоже, — добавил солдат, очевидно, не обладая достаточным умом и чувством такта, но такой необходимой честностью — с лихвой. В голове промелькнула жуткая, но здравая мысль, что лучше бы ее брат погиб в бою, ведь плен был унизителен и безнадежен. Кроме того, она уже заранее знала ход, который предпримут объявившиеся солдаты «Белого Лотоса», и знала, что она откажет им во всем. Эиджи непременно поймет ее, но Азуми также знала, что подпишет ему и другим выжившим смертный приговор, выдирая остатки любви и сострадания из груди. Женщина не была уверена, что выдержит это, и ей казалось, что лучше бы она не знала брата сейчас. Лучше было бы, чтобы он остался в ее воспоминаниях одним из светлых, нетронутых пятен — бывшая принцесса ненавидела себя за эту мысль, но допускала ее. Азуми знала, что мгновенно изменилась в лице, но туманные мысли все еще предательски лениво крутились в гудящей голове. Прикидывать информацию и искать пути разрешения образовавшейся проблемы, было несколько сложнее, чем она полагала. И это омерзительное чувство дежавю и горького проигрыша… Может быть, она бредила? — Идем, — она прочистила горло, и, горделиво отмахиваясь от помощи, весьма бодро поползла вдоль стенки, гневно рассуждая о том, какого Коха «Белый Лотос» стал для них такой ощутимой первостепенной проблемой, и ставшим родной гнев вновь перетянул всю ее скорбь на себя. В разуме уже медленно вырисовывалась картина того, что их интересовали крепость и Бао Йин. Если конкретнее, то бывшую принцессу крайне волновало их фанатичное стремление уничтожить потомков духа Няо и, в первую очередь, их осведомленность об этом. Следом за этим пришла невеселая мысль об их организации и количестве людей, ведь если у ворот вновь стояла армия, то, вероятно, первое роскошное, по меркам подпольных группировок, нападение было лишь легкой «пробой пера». И они знали о миссии Азуми, если умело сложили две выгодные позиции и были подготовлены ко всему — это натолкнуло женщину на мысль о том, что во дворце, среди ближайшего круга Озая завелась огромная гадкая (а, может, даже и не одна?) крыса. О, она могла в красках представить гнев Лорда Огня, если бы была уверенна в том, что доживет до нее. Обстоятельства и собственное здоровье как-то не радовали, и Азуми изо всех сил пыталась перевести свое внимание, всяческую боль и беспокойство на что-то наименее незначительное. Лабиринт коридоров, наконец, закончился, и свежий воздух немного привел бывшую принцессу в чувство. Мутность сознания чуть отступила, и она болезненно прищурилась от ощущения боли в глазах — закатное солнце не пощадило ее своим светом. Азуми отняла дрожащие руки от своего ориентира, сгибаясь в спине и напрягаясь, чтобы выглядеть… презентабельно? О, да, она — худшее, что могло случиться на переговорах, когда дело касалось внешнего вида, который предательски выдавал, на каком последнем издыхании находились оставшиеся в крепости люди. Немногочисленные солдаты с затравленными взглядами расступались перед ней по громкой просьбе ее невольного сопровождающего, глядя на женщину со смесью ужаса, но не страха, и безысходности. Азуми отчаянно зажимала промокший в крови бинт — то место, где находилась рана, — шлепая босыми ногами по каменным плитам. За ней тянулась длинная грубоватая накидка, покровительственно лежащая на ее плечах и больше напоминающая спальное кимоно. Зеленоватая бледность лица и всяческие неровности кожи были буквально выставлены напоказ, неприкрытые волосами, которые слегка вздымались пуховым облаком. Азуми с горечью подумала о том, какое впечатление производила сейчас на своих подчиненных, но собралась, неизвестным даже для самой себя образом, прогоняя гул из головы и мутность перед глазами. Ее взгляд — единственное, что было неизменным по-прежнему, — блестел сталью и уверенностью. Ramin Djawadi — Outside the Gates Азула, стоявшая у изгороди и, очевидно, ведущая своеобразные переговоры, была белее молока, хотя все еще оставалась собранной и более чем готовой ко всему. Молчаливое неодобрение и изумление мелькнули в золотых глазах, когда Азуми поравнялась с ней, осматривая армию, которая растянулась едва ли не до горизонта впечатлением крайне нежелательного дежавю. Огромное количество катапульт отметало и без того призрачную надежду на помощь раненного Бао Йина. Порох и стрелы они истратили в прошлой битве, и женщина не смогла задаться успешным вопросом, что могла сделать горстка из ста-ста пятидесяти дееспособных человек против четырехтысячной экипированной армии. Тот, кто представлял врага — тучный самодовольный, хамоватый человек средних лет с длинной козьей бородкой, — заметил появление бывшей принцессы, и отсалютовал какой-то колкостью, которую Азуми безразлично пропустила мимо ушей отчасти из-за своего состояния и, отчасти, из-за того, что была занята скрупулезным оцениваем ситуации. У нее пару раз перехватило дыхание, когда наметанный глаз отыскал в первой линии пленников, смиренно сидящих на коленях в полуобморочном состоянии, Эиджи и Тай Ли. Ей не удавалось разглядеть достаточно хорошо, но, кажется, брат был в порядке, кроме нескольких ярких синяков на щеках. Подруге Азулы повезло много меньше — даже с такой высоты было заметно, что ее хрупкое тело алело множеством отметин, часть волос срезана или вырвана клоками, а левый глаз подбит. Тай Ли сидела практически нагая, с небрежно накинутой на плечи мешковатой накидкой, в которую она неловко куталась, дрожа и всхлипывая. Бывшей принцессе не нужно было гадать, что ею — красивым и невинным подростком, — воспользовались множество раз. Теперь девочка смотрела в землю, не сдерживая жалобный скулеж. Ощутимый даже сквозь лихорадку холодок гнева и ужаса прокатился по спине Азуми, когда она подумала о том, что на ее месте могла оказаться Азула, — вопреки здравому смыслу, — и ей пришлось потратить долгие секунды, чтобы успокоиться. — Вы все, поглядите! — противный громкий голос мужчины, что стоял ближе всех к воротам — так, чтобы его было хорошо видно с верхней площадки, отбивал громкий ритм в мутном сознании бывшей принцессы, и она призвала все свое самообладание и силы, чтобы сухо сконцентрироваться на задаче и не потерять лицо. Это помогало не думать о тех, кто находился по ту сторону крепости — Азуми нашла несколько ироничными и спасительным то, что их, по факту, разделяла лишь насыпь земли, облицованная, оббитая металлом. — Этих трусливых тварей мы прихватили с собой в качестве трофея с прошлой битвы, — враги вторили своему командиру, время от времени гогоча невпопад, посылая грязные слова в сторону пленных или тех, кто находился на стене, и искренне наслаждались процессом, тогда как «переговорщик» откровенно провоцировал, в первую очередь свою новую цель — Азуми. — Наверное, они едва не обделались, бедняги… Лицо женщины оставалось непроницаемым и безразличным — сказывалась не только многолетняя практика выдержки, но и, как ни странно, недуг бывшей принцессы. Сил на то, чтобы проявлять эмоции просто не было, ведь поддайся она сиюминутным порывам настроения — давно бы упала на каменные плиты от напряжения. Азула, стоящая рядом с Азуми, не переставала хмуриться и дрожать в бессильном гневе, несмотря на свои известную властную холодность и контроль. Женщина предусмотрела возможные всплески бессильного гнева девочки в предупреждающем жесте касания к ее руке — девочка не смогла подавить свою дрожь от неожиданности так, как будто выходя из транса. Изумление, брезгливость, раздражение и… принятие вновь проскользнули на ее лице слишком быстро, чтобы оставить впечатление и она, помедлив, переплела свою ладонь с ладонью Азуми, сильно сжав ее. Ледяная, мокрая ладонь Азуми и контрастно горячая, в меру сухая ладонь Азулы — истинное тепло покорителя огня — соприкоснулись, чтобы ухватиться за нечто отрезвляющее. Едва ли кто-то из посторонних обратил бы внимание на этот жест, но они обе нашли в этом и молчаливую необходимую поддержку, и контролирующий фактор. Дочери Озая и бывшей принцессе вовсе не нужно было переглядываться, чтобы ощущать эту незримую прочную нить понимания. Стало немного легче. — И если женщина, что стоит во главе вашего сброда, не сдаст эту крепость прямо сейчас, то они все умрут весьма красочным способом, — мужчина неуклюже развел рукой в приглашающем, театральном жесте. Нотки его голоса стали более жесткими и нетерпеливыми — это было вполне ожидаемо, ведь все его предыдущие попытки не возымели на Азуми никакого отклика. Вероятно, переговорщик, намеренно не уточнил, о какой женщине шла речь, ведь он и сам не определился, к кому следовало обращаться в приоритете — новоприбывшему Генералу Нации Огня или Наследной Принцессе Нации Огня, с которой он также вел практически односторонний монолог (не считая ее нескольких ядовитых ответов). Тишина была давящей, удушающей — возможно, у Азуми были еще более обострены ощущения из-за лихорадки, которая издевательски бросала ее то в жар, то в холод, окутывая нереальностью и, в то же время, обнимая спасительной слабой пеленой. Однако ничто не смогло помешать ей найтись с достойным ответом практически без раздумий — такова была удачная сторона ее прежней жизни во дворце, когда бывшая принцесса могла без остановки болтать о чем угодно и, при этом, быть глубоко погруженной в свои мысли. — Трофеи забирают победители, которым вам никогда не стать, — Азуми была чрезвычайно напряженна — Азула поняла это по ее жесткому тону, когда женщина говорила сквозь зубы, по ее стати и хватке, которой она до мерной боли стиснула ладонь девочки. Дочь Озая была не против, ведь это ощущение помогало держать связь с реальностью, хотя перспектива раздробленных костей не прельщала ее. — И ваш позорный побег с поля битвы и плененные вами воины истинных победителей не делают тебе чести, — с ядовитым акцентом выплюнула женщина, и Азула, на краткое мгновенье, не могла не восхититься ее выдержкой. Голос слегка вздрогнул в конце из-за боли в горле, но и это получилось весьма красиво. Азуми кратко изумилась тому, как вообще могла говорить так громко, глотая ледяной зимний воздух, который с недавних пор являлся ее слабостью, провоцирующей кашель. Впрочем, похоже, внутренние резервы были одним из немногих вещей, которые все еще бессменно были на стороне бывшей принцессы, что вселяло хоть какую-то уверенность. По вражескому войску прошелся недовольный ропот, и переговорщик раздраженно скривился, мысленно проклиная эту гадину, — Азуми непременно оценила бы этот результат, если бы обладала зрением ястреба. — Поверьте, их паршивые предсмертные мольбы будут слышны далеко за пределы этой местности, — мужчина разъяренно продолжал гнуть свою линию, тогда как никто из обеих сторон не мог вымолвить и слова — даже возмущенный ропот теперь казался запретным. Азула вновь почувствовала невозможно сильную хватку на своей руке, но не смела отклонить ее, наблюдая за всем происходящим, и, неосознанно, отвечала Азуми тем же. — И, все же, — через некоторое время женщина собралась подписать приговор — ее голос заметно посерел, но это не умалило ноток стальной решимости. Она намеренно не смотрела на пленников — лишь на врага. — Вы не получите и кирпича от этой крепости. Незамедлительный ропот негодования, несогласия и недовольства обрушился на уничтожающую тишину с обеих сторон, но и Азуми и переговорщик проигнорировали его. Как и ожидаемо удушающие мольбы со стороны пленников. Азула взяла на себя успокоение несогласных солдат крепости одним убийственным взглядом, и бывшая принцесса была благодарна ей за это. Азуми не собиралась менять своего решения, ведь, в любом случае, это был путь в никуда — для них, в первую очередь. В какой-то мере, она уже смирилась с неизбежностью смерти Эиджи и других (как и грызущим ее всепоглощающим чувством вины), но не была уверенна в том, смогла бы выдержать это в наблюдении. Ей нельзя было дать слабину и уйти — женщина обязана была смотреть. — Ну, господа, как мы видим, наше предложение было самонадеянно проигнорировано, — мужчина театрально рассмеялся — натянуто, разочарованно и скрипуче, — и войска невпопад согласно вторили ему сомнительным эхом. — Если шлюха хочет кровопролития, то она его получит, — торжественный итог вызвал у врагов новый приступ восторга, тогда как Азуми поджала губы в презрительно-брезгливом выражении. Что-то похожее проделала и Азула, тогда как все остальные лишь молча наблюдали за происходящим. — Генерал Азуми, — расталкивая безынициативную толпу поникших людей, к женщине приблизился молодой солдат, неуклюже падая ниц. — Прошу вас, там мой брат… — он задыхался, его голос дрожал совершенно не мужественно, и те немногие, кто остался наблюдать за происходящим, могли смотреть на него только с жалостью. Азула едва ли не задохнулась от гневного возмущения, прилагая все свои усилия и выдержку, чтобы не сорваться и не изуродовать его смазливое лицо парочкой ярких ожогов. Дочь Озая напряглась, наблюдая за реакцией Азуми с особым участливым интересом и некоторым напряжением. Женщине также потребовался весь свой железный самоконтроль и каждая унция благоразумия, чтобы удержаться от любой эмоции, проявления необузданного гнева или слабости. — Я знаю свой долг солдат, — абсолютно безразличный, сухой хрипящий голос рассек возникшую неловкую тишину — Азуми даже не взглянула на паренька, ведь знала, что так сделала бы человечная часть, которая уже изнывала внутри нее, и которой она не могла дать сделать выбор. Неправильный выбор — она не могла поддаться слабостям и привязанностям, как этот жалкий мальчишка, валяющийся у ее ног. Азуми подавила в себе желание презрительно скривиться, но только от того, что прекрасно понимала его — больше, чем кто-либо другой, хотя и не проводила никакой сравнительной параллели, и ее лицо осталось несокрушимой маской безразличия. — А тебе следует знать свой, — молодой солдат содрогнулся, лепеча что-то бессвязное, рассыпаясь в рыданиях и молитвах, от которых ее тошнило. Приказ убрать этого сопляка с ее глаз долой был незамедлительно исполнен. В этот момент Азула ясно поняла, каким образом женщина заставляла себя уважать: окружающих, союзников, врагов, подчиненных и даже… ее отца. Теперь дочь Озая хорошо понимала, что именно он нашел в Азуми, и, вопреки ее раздражению и нежеланию признать это, сейчас она была как никогда солидарна. К тому моменту, когда они вернулись к осознанному созерцанию происходящего по ту сторону стены, враги уже во всю исполняли приказ: сначала в ход пошли незамысловатые приемы по типу обезглавливания и удушения. Однако чем дальше они шли, тем большую извращенную изобретательность приобретали мучительные расправы. Когда очередь дошла до задыхающейся в собственных слезах Тай Ли, которая умоляла Азулу (девочке стоило огромных трудов сохранить хоть какое-то лицо, сжимая-царапая ледяную ладонь Азуми) помочь ей. Принцессу всю трусило, она заметно побледнела, то и дело прикрывая глаза, чтобы прогнать настойчивую соленую пелену или омерзительную тошноту. В голове не переставая звенели жуткие вопли подруги, и Азуле казалось, что она сходила с ума. Все, чего ей хотелось — зажать уши руками и осесть вниз, но она буквально заставляла себя смотреть. В этом они с Азуми были похожи. Тай Ли убили весьма красочно — совершили почти ритуальное сэппуку, и ее внутренности осыпались на пыльную землю. Азуми практически не моргала, когда смотрела, сжимая руку принцессы до хруста костей — в жесте поддержки и беспомощной ярости. Азула едва подавила рвотный рефлекс, краем уха фиксируя, что кто-то позади нее не сдержался, но она была слишком отвлеченна, чтобы реагировать на это хоть каким-то образом. Их обеих трусило от гнева так, что, казалось, еще немного, и они сваляться в обморок. Оба цепких взгляда были направлены на мертвое тело еще некоторое время. В ушах гудело собственное прерывистое дыхание. Азуми встретилась прямым взглядом с Эиджи лишь один раз, и он кивнул ей: гордо, согласно и прощально — перед тем, как солдаты «Белого Лотоса» воткнули в него несколько длинных палашей, разрезая жилистое тело на несколько частей, как кусок масла. Короткие вскрики родного голоса из недр груди то затихали, то вспыхивали, и, вскоре, брат тоже замолчал навсегда. Бывшая принцесса не сдержалась, издав истерическое хныканье ужаса, и ненадолго прикрыла глаза, восстанавливая рухнувшее самообладание. В голове калейдоскопом крутились мысли, перед глазами оставалась мутная пелена соленых слез, а в висках гудел шум. Все чувства разом пропали, оставляя только слабость и безучастную оболочку тела — ее взгляд стал отсутствующим. Бывшая принцесса была благодарна недугу за эту необходимую болезненную негу. — В последующей битве все ваши немногочисленные выжившие будут живьем замурованы в землю, — Азуми очнулась, когда поняла, что командующий вражеской армии уже некоторое время обращался к ней с очередными угрозами — его невероятно бесила ее полнейшая невосприимчивость к происходящему. Ему уже начинало казаться, что ничто не могло сломить эту дрянь. — А все женщины, включая тебя, — переговорщик беспомощно опустился до унизительных угроз, обращаясь к Азуми, — и драгоценную наследную принцессу, будут отданы на потеху моему войску, — одобрительный гогот прозвучал для бывшей принцессы туманно — единственными ориентирами стали собственный безразличный, твердый, по-прежнему несломленный голос, и бессменно-сильная хватка Азулы. — И, все же, мы куда более великодушны, чем отребье из вашей огненной клоаки, так что мы даем вам еще немного времени до рассвета, — эту «милость» Азуми хотелось оскорбительно сплюнуть с губ. — Все-таки женские мозги меньше, чем мозги курицы, так что для вашего осознания нужно будет немного подождать, — гнилая снисходительность заставила женщину презрительно скривиться. Они, к собственной неудаче, все еще изображали миротворцев. Азула коротко взглянула на Азуми со скупой вопросительной требовательностью, и поняла, что женщина была готова вложить в свой ответ все, что у нее осталось. Все затаили дыхание — бывшая принцесса всегда оставляла за собой последнее слово. — А я великодушно позволяю тебе и твоим дикарям грызть земляную пыль у моих ворот. Крысы ведь именно этим занимаются, вам ли не знать? — высокомерная усмешка проскользнула в ее неизменно стальном тоне, и ропот возмущения, негодования и глупой, иступленной ярости пробежался по вражескому войску. Переговорщик чуть ли не задохнулся, краснея от ненависти, но не находясь с достойным ответом. Азуми обернулась и покинула поле зрение мужчины прежде, чем он начал невпопад кричать ей вслед какие-то красноречивые ругательства. Немногочисленные солдаты, которые остались и не сдались во владения тошноты и ужаса, расступались перед ней, уважительно склонив головы и пряча в глазах толику восхищения. Азула разжала ее руку, следуя за женщиной. Азуми было необходимо зажать всю боль, держать себя в сознании и принять решение — этого она ждала сама от себя, как и другие. — Горо, я желаю незамедлительно видеть у себя отчет о павших крепостях и постах — ты говорил мне, что это — спланированная волна нападений, — мужчина, появившийся как из неоткуда, согласно кивнул и также быстро испарился. — Азула, — бывшая принцесса намеренно снизила тон, глядя на несколько дезориентированную девочку пронзительно. Их обоих не смутила ненормальность обращения, ведь это действительно было последним, что имело значение сейчас. — Мне нужно немного времени для принятия решения, и только тебе я могу доверить контроль здесь, — дочь Озая нахмурилась, намереваясь возразить, но, обдумав неразумность сопротивления, кивнула. — Здесь все будет спокойно, — работа действительно помогала им обоим отвлечься, и Азула уже не выглядела такой растерянно и подавленной, какой была ранее. Глаза Азуми благодарно заблестели. — Просто… верь мне, — добавила бывшая принцесса, хотя и сама не до конца была уверенна в том, как поступить. Но немного неуверенный, но согласный кивок девочки вселил в нее хоть толику необходимых сил, и это было уже что-то.***
— Генерал Азуми, еще одна крепость к северу от Да Дзин пала, — мрачно отчитался Горо, и его временный помощник, в лице обыкновенного мальчишки, вероятно, выдернутого из-под надзора кухарок крепости, осторожно, даже как-то боязливо, передал неаккуратный клочок пергамента с кратким отчетом в неконтролируемо-подрагивающие руки женщины. Бывшая принцесса тяжело нахмурилась в ответ, с трудом различая корявые иероглифы не то из-за полумрака, в который была предусмотрительно погружена комната, не то из-за болезненной размытости собственного зрения. На лбе женщины проступила испарина: благо, пламя, живо трепещущее в покореженной и щедро покрытой копотью печи, не было достаточно ярким для того, чтобы предательски выдать окружающим еще и бледно-зеленый цвет кожи женщины. Азуми с жадностью вдохнула горячий сухой воздух, содрогаясь от ноющей боли в боку: темно-вишневая кровь вновь просочилась сквозь повязку и преступно простое для ее статуса кимоно из мешковины, расползаясь по ткани устрашающим пятном. Бывшую принцессу изводила лихорадка: крутила кости до неконтролируемых судорог в конечностях, до онемения мышц, до стука зубов друг о друга, до потери связи с реальностью. Битва не далась ей, продрогшей от ледяного дождя до самых костей, легко. Противореча тому холоду, что забавлялся, терзая Азуми изнутри, от ее тела исходил такой жар, что Горо, обладающий естественной для магов огня чувствительностью к теплу, небезосновательно задумывался и наихудшем исходе. Кожа бледно-зеленого оттенка, впалые сливовые тени под глазами, искусанные до заметных глазу ран губы, рассыпанные хаотично синяки, проступающие на худых руках темнеющими пятнами: «кухонный мальчик» глядел на легенду Нации Огня без надлежащего уважения, а, напротив, лишь с выедающей нутро безнадежностью. — Если они захватят Нан Чиу, то на юге нас отбросит почти к самому началу материка, — женщина с ужасом осознавала возможные последствия для экономики своей нации и войны, которую они вели. — Это катастрофа, — прошептала Азуми почти одними губами, и прикрыла слезящиеся от чувствительности даже к приглушенному к свету глаза. Она была бессильна как против стремительно надвигающейся на них угрозы, так и против болезни, бравшей над ней безоговорочный верх. — Мы все ждем вашего решения, генерал, — Горо вовсе не собирался давить на Азуми — напротив, она сама возжелала нести ответственность за происходящее до самого конца. Повисла гнетущая тишина, и лишь неровное дыхание женщины бесцеремонно тревожило ее. Бывшая принцесса отвернулась, чутко ощущая всю грубость шероховатой, колючий поверхности подушек, которые заботливо подложили под ее голову. — Я скорее разрушу до гальки эту крепость, чем позволю им взять ее, — ядовито выплюнула Азуми. Горо осторожно кивнул без воинственного энтузиазма, коим, несмотря на свое состояние, была наполнена бывшая принцесса. — Однако все существующее подкрепление следует направить на оборону Нан Чиу, — твердо подчеркнула Азуми, и оспаривать ее решение Горо не спешил исключительно в виду субординации. — Генерал, вы хотите, чтобы я отправил людей, которых нам с таким трудом удалось призвать, — с толикой допустимого в такой ситуации сомнения уточнил мужчина, ожидая от женщины необходимой им всем конкретики. — Именно так, — кивнула она. — Нан Чиу грозятся захватить до того, как подкрепление доберётся сюда. К тому же, даже если бы это было иначе, где гарантия того, что новоприбывших не перебьют на подходе к Да Дзин? — если бы у Азуми были силы, то ее вопрос вполне мог прозвучать претенциозно. — Абсолютно нерациональное использование человеческого ресурса, — Горо, как и многие другие, ценили ее жестокий рационализм, а потому он отнесся к ее пренебрежительному комментарию снисходительно. — Если Вы вновь собираетесь защищать эту крепость с помощью магии, то на этот раз я буду вынужден воспрепятствовать, — неожиданно твердо для своего положения заявил мужчина, побуждая Азуми возмущенно изогнуть бровь. — Это убьет Вас, а у меня приказ Ее Высочества… — Я здесь главная. До тех пор, пока мое бренное тело не отошло во владения Агни, а крепость не в безопасности, ты и другие — включая принцессу Азулу — будут безоговорочно мне подчиняться. Я выполняю свою работу, и я продолжу выполнять ее так, как посчитаю необходимым, — Азуми, с не присущим ей в таком состоянии нажимом, поставила Горо на место. Этого оказалось достаточно, чтобы продавить навязанное ему, разумеется, дочерью Озая, своеволие. Женщина могла бы продолжить отчитывать Горо за не проявление субординации, но, на самом деле, солидарно не собиралась геройствовать. Не только потому, что понимала, что это и правда было не в ее силах, но и потому, что ей необходимо было лично сообщить Озаю информацию о «Белом Лотосе», которую она не смела доверить даже Азуле. — Командующий Эиджи, — женщина замялась на мгновенье, но ни ее лицо, ни голос совершенно не изменились, достойно храня свою беспристрастность, — говорил мне о том, что в подвалах крепости содержится некий природный… газ, — она озадаченно нахмурилась, припоминая точную формулировку. — Он очень взрывоопасен, — Горо предполагал, к чему именно она клонила и, если отмести бессмысленную жалость, он также считал это решение наиболее качественным из немногочисленных вариантов. — Достаточно будет нескольких добровольцев с разложенными факелами, и от этого места не останется даже земляной насыпи, — Азуми прервалась, глухо прокашливаясь в марлевый платок, который за все время так и не выпустила из своей ладони: она изредка сжимала его в кулаке, в необходимом для сохранения ее хрупкой выдержки судорожном движении. — Возможно, обрушение крепости повлечет за собой и обрушение самого перевала на их головы — трудно предсказать, но лучше бы так, — добавила бывшая принцесса, действительно возлагая надежду на такой исход. — Я буду добровольцем, — Азуми с трудом распахнула до того полуприкрытые веками глаза, глядя на Горо с неподдельным изумлением. Между ними возникла непродолжительная пауза, в течение которой женщина опустила скептический взгляд на его обожженные до костей руки, перевязанные почти до самых плеч. — Я сделаю это, — твердо кивнул мужчина, и его непреклонный тон буквально вынудил бывшую принцессу поверить ему на слово. Не в ее правилах было переубеждать кого-то (особенно в присутствии посторонних глаз), и Горо умело воспользовался этим. Азуми пришлось смиренно проглотить как и вялые возражения о его семье, о которой, впрочем, была не слишком наслышана, так и нежелательную перспективу потери человека, которому действительно доверяла; боевого товарища, который находился под ее командованием продолжительное время. Женщина отвернулась к печи, взглядом обращаясь к разыгравшимся в ней языкам пламени, как будто ища в них исчерпавшиеся опору, силу, самообладание. Бывшая принцесса знала, что ее компетенция не затрагивала эту часть, и, прикусив щеку почти до боли, холодно ответила: — Если это твое окончательное решение… Горо согласно кивнул еще до того, как она успела закончить мысль, не оставляя никому из них шанса на даже малейшее сомнение. — Уведоми всех, кто способен покинуть крепость, что мы вылетаем из Да Дзин на Бао Йине до наступления темноты, — горечь поражения обожгла Азуми горло, натуженным смирением расплескалась в груди. — Уведомь Ее Высочество о моем решении и отбери нескольких добровольцев — полагаю, что с ними проблем не возникнет. Это все, — сухо подвела женщина, и Горо жестом позвал за собой безымянного мальчика, до тех пор бледной тенью укрывшегося в темном углу комнаты. Азуми отвернулась, отстраненно прислушиваясь к тому, как утихали в коридоре гулкие шаги ее подчиненного и его помощника.***
— Отвратительно выглядишь, — тихо фыркнула Азула, и ее голос едва заметно дрогнул; встревоженные глаза взглянули на Азуми с обычно несвойственной девочке печалью. В цепкой хватке аристократично-тонких рук поблескивала мутная бутылка с, очевидно, алкогольным содержимым. Бывшая принцесса не стала отчитывать девочку за пристрастие к этой пагубной привычке, а, скорее, была готова сполна разделить с ней его. На этот раз. — Уверена, что мы обе чувствуем себя также дерьмово, как и выглядим, — небрежно отозвалась женщина, не пытаясь смягчить плебейскую грубость, вырвавшуюся из нее противоречиво-естественно, правильно. Хотя Азула была достаточно консервативна в этом отношении, сейчас она была как ни когда солидарна с бывшей принцессой. — Азула, пожалуйста, приведи в порядок это дотлевающее недоразумение, — почти пожаловалась Азуми, кивая в сторону почти потухшего в печи огня. Дочь Озая, до безумия внимательная ко всякой мелочи, заметила дрожь, что добротно колотила ее собеседницу, еще до того, как подошла к ней на расстояние вытянутой руки. — Здесь слишком тепло и душно. Азула, поразмыслив всего жалкое мгновенье, размашисто-небрежно протянула женщине бутылку горячительного, которую самолично выкрала с кухни и которую цедила уже пару часов кряду. — Я скорее умру, чем позволю им получить то, что хотят. Глаза болезненно запекли, — вспыхнувшее от усилий Азулы пламя искрами заплясало перед чувствительным взором женщины, и она немного сместила положение головы. Теперь дочь Озая могла наблюдать, как по ее неестественно-худому, хищно вытянутому бледному лицу щедро стекала испарина. — Осторожнее в выражениях — твои слова выглядят достаточно убедительно, чтобы сойти за пророчество. Напророчишь себе смерти, а мне потом перед отцом отчитываться, — фыркнула принцесса в своей привычно-пренебрежительной манере, но взгляд — обеспокоенный, тревожный — предательски выдавал ее истинное настроение. Азуми с неясно откуда взявшейся силой выхватила предложенный девочкой бутыль и, не скупясь, отпила несколько жадных глотков. Азула втайне позавидовала выдержке бывшей принцессы, ведь выпивка была достаточно крепкой, и жгла горло так, что она сама была вынуждена только потягивать осторожно, но никак не пить по-настоящему. — О, Агни, где ты только раздобыла эту дрянь? — Азуми скривилась не то от пряной крепости напитка неизвестного происхождения, не то от его дешевизны, которая плясала на языке дурным послевкусием. Азула небрежно махнула рукой, без должной грации опускаясь на скромное место рядом с Азуми. Возможно, кто-то, невзначай проходящий мимо, и мог бы осудить их, — генерала армии и наследную принцессу Нации Огня — но на данный момент каждую из них мало волновало мнение солдат или гражданских. — Ты ведь понимаешь, почему я так поступила? — Разумеется, — грубо отозвалась Азула: ноющее ощущение отчаяния вновь выкручивало внутренности спазмом; бессильный гнев, который принцессе удавалось подавлять с огромным трудом, опасно тлел где-то в самой груди. Тай Ли была той, кто, без сомнения, заслуживала подобной кончины меньше всего. Они даже не имели возможности забрать тела дорогих сердцу людей, чтобы похоронить достойно их положению: ни Эиджи, ни Тай Ли, ни несколько сотен других солдат никогда не предстанут перед своими близкими даже как прах в урне, обреченные гнить под палящим солнцем Царства Земли или же быть обглоданными местными дикими животными. — Глупо отрицать риски войны. Кроме того, ты потеряла больше, чем я, — небрежный тон Азулы звучал привычно, успокаивающе и надежно. Азуми была невероятно благодарна девочке за ее выдержку, хотя и не заявляла об этом вслух. — Честно говоря, представь я себя на твоем месте… не думаю, что я бы так горевала по Зузу, — дочь Озая пожала плечами, совершенно не раскаиваясь в своем безразличном, а жестоком откровении. — Однако Эиджи, кажется, был не таким идиотом, как мой братец, — Азула отвела взгляд, поерзав на твердой софе; она подложила одну ногу под себя, а второй по-ребячески покачивала в воздухе. Бывшая принцесса явно не оценила это странное соболезнования (ли?), но приняла его без возражений. — Он куда лучше, чем я… был куда лучше, — поправила себя Азуми и помрачнела. — Хочешь обвинить меня в том, что это я позволила им покинуть крепость? — с вызовом спросила дочь Озая и, возможно, сама того не осознавая, чувствовала вину за эту ситуацию. По крайней мере, Азуми знала об этом. — Не думаю, — женщина отрицательно качнула головой. — Я просто знаю, что ты бы никак не остановила Эиджи, — это высказывание помогло им обоим избавиться от непризнанных сантиментов и неудобных слов. — И твоего любовника тоже, м? — прозвучало несколько издевательски со стороны Азулы, которая вновь взглянула на бывшую принцессу с интересом. — Таро, кажется, — зачем-то уточнила она, глядя на напряженную Азуми почти невинно. — Это давно в прошлом, — ответила женщина сквозь зубы. — Твой отец знает об этом, так что не думай, что ты нашла мое мнимое «слабое место», — это прозвучало более резко и воинственно, чем хотелось бы, но лишь потому, что девочка принялась ковыряться в ранах Азуми так бесстыдно. Ей часто не хватало такта в подобных ситуациях. Не то, чтобы они случались с ней раньше, конечно, но Азуле все равно не хватало такта. — Как скажешь, — неожиданно стушевалась дочь Озая, пожав плечами. Сейчас она выглядела совершенно спокойной и небрежно безразличной ко многому. — Я и не думала использовать это, учитывая бесполезность, — Азула и сама не поняла, что слова женщины задели ее, и не подала виду. — Как он умер? Возникла неловкая пауза, когда девочка неожиданно оживленно, с почти нездоровым энтузиазмом смотрела на Азуми. Женщина поджала губы, прикрывая глаза, стараясь прогнать эту ужасное наваждение и не менее отвратительную мигрень, которая грозила расколоть ее череп. Азула знала сухую, ничем непримечательную версию, которую услышала от Мэй, пока та находилась у лекаря с длинной стрелой в плече. Однако ее природное любопытство буквально вопило о том, что ей была необходима более четкая картина происходящего. — Мы уже возвращались, — хрипло начала бывшая принцесса прежде, чем успела подумать, под внимательным взглядом дочери Озая. — Все разместились на Бао Йине, — Азуми тяжело вздохнула, буквально слыша, как монотонная боль пульсировала в висках. Ей почти удавалось не думать об этом — лишь сухо воспроизводить картинки в памяти. И не думать ни об их реальности, ни об яркости. — Какой-то ублюдки попытались выстрелить в меня со спины и других, а Таро держал меня за плечи в тот момент и немного отклонил… Даже не оттолкнул, — Азуми скрипуче рассмеялась и болезненный блеск застыл в ее печальных глазах. Азула тяжело нахмурилась, смутно представляя развитие событий. — Он ничего не сказал, не выкрикнул — я не поняла даже когда услышала характерный свист. Знаешь, такой свист, когда стрела пролетает близко от тебя, почти у самого уха, — зачем-то уточнила Азуми, хотя вряд ли Азула в точности знала, что она имела в виду, но девочка все равно участливо кивнула в ответ, выглядя не менее напряженной, чем ее оппонент. — Когда я поняла? — губы женщины чуть дрогнули, как и ее сиплый голос, и она громко шмыгнула носом — так, как никогда не сделала бы дворянка, но Азула правда не могла презирать ее за это сейчас. Ни одним своим помыслом. — Влажные хрипы у моего уха, это чваканье крови, — Азуми прикрыла глаза, поминутно кривясь, потому что просто… не могла это вынести. Едва ли дочь Озая представляла это так, как женщина, но даже ей стало противно. Хотя она никогда не считала себя слабонервной или что-то в этом роде. — Он упал на меня. Просто придавил всем весом и, Кох, я подумала, что я задохнусь, — Азуми почти рассмеялась — болезненно, с надрывом, чтобы не думать о том, насколько на самом деле отвлекающими от реальности в тот момент были ее мысли. На самом деле женщина прекрасно помнила все абсолютно, но не могла сказать, потому что знала — еще немного и ее хлипкое самообладание рухнет окончательно. Зачем она вообще начала все это?! Она помнила собственные руки, которые обнимали его грубую броню, как ногти с едва слышным скрежетом отчаянно цеплялись за металл наплечников. Она помнила этот долгий, протяжный звук бульканья крови в горле и собственный страх посмотреть на торчащую из горла стрелу, хотя она прекрасно знала, где эта стела находилась. Она помнила, как дергалось его тело в предсмертных конвульсиях — она видела это сотни раз, но ощущать — это было чем-то совершенно новым и обезоруживающим. Она помнила, горячую кровь, — не хлещущую фонтаном, ведь она так и не нашла в себе силы вытащить эту стрелу из его горла — лишь густо капающую ей на шею и стекающую на ключицы и грудь. Она помнила собственный скулеж, — не слезы, нет, — лишь жалкое хныканье и умоляющий протест в шепоте. Она помнила собственный леденящий ужас, потому что осознание предательски пришло почти сразу. — Я… — Азуми просто не смогла продолжить, беззвучно глотая воздух ртом и качая головой. — Мне стоило осознавать, что это — война, — Азула почти понимающе протянула ей бутыль, и женщина вырвала его, неожиданно выливая большую часть оставшегося содержимого себе на шею и грудь. Дочь Озая потянулась к бутылке с возмущенным возгласом, но отпрянула, с удивлением наблюдая за тем, как яростно, почти царапая себя, женщина принялась оттирать остатки чего-то темного мо своей кожи. Понимание пришло довольно быстро — это была его кровь. Кровь Таро все еще чернела разводами-пятнами на ее бледно-зеленой коже. Азула нахмурилась, ощущая хмельную тяжесть и не зная, что еще могла сказать. Она потянулась за одной из многочисленных марлевых тряпок и смочила ее в бадье для умываний, — ледяная вода обожгла пальцы — и молча протянула ее Азуми. Женщина, после секундного колебания, выхватила предложенную ткань, удостоив девочку лишь быстрым благодарным взглядом. — Горо провел перерасчет: у нас сорок два служащих крепости включая солдат и восемьдесят семь гражданских, которые готовы лететь, — перевела тему Азула, как бы спрашивая, сможет ли раненный Би выдержать такое количество. — Остальные остались либо как добровольцы, либо серьезно ранены, — бывшая принцесса согласно кивнула. Всего сто двадцать девять человек. Оставшиеся сорок два служащих крепости из двух тысяч. Азуми пришла в ожидаемый ужас от этой мысли, и проклятое чувство вины вновь выгрызало ядовитые дыры в груди. — Би сможет довезти их до ближайшего населенного пункта, а после мы отправимся домой, — Азула не слишком удивилась этой новости, ведь уже догадывалась, что после произошедшего им необходимо было посетить отца. Вероятно, они вовсе не вернутся к этому заданию. «Белый Лотос» становился приоритетной целью для Нации Огня, судя по их организации и количеству. — Кох, мне кажется, что я умираю, — со смешком выдавила Азуми, звучно откашливаясь в марлевую салфетку кровью. — Это отвратительно, — Азула солидарно покачала головой, брезгливо поморщившись. — Мы вернемся домой, и лекари подлатают тебя, — небрежно бросила принцесса, стараясь не акцентировать на этом внимание. — Просто дотяни до столицы — я уверенна, что такой живучей как ты это не составит труда, — дочь Озая пожала плечами, наблюдая за бывшей принцессой, которая измученно прикрыла глаза, бормоча что-то бессвязное и, очевидно, грубое. Она действительно выглядела хуже, чем когда-либо на памяти Азулы, и это не внушало ей веры в светлое будущее. — Я пришлю за тобой кого-нибудь, когда настанет время для вылета, — добавила девочка спустя продолжительную паузу, когда ей показалось, что женщина заснула. — И лекаря, чтобы он обновил повязку, — дочь Озая бросила пристальный взгляд на бок женщины, обмотанный пока не слишком густо пропитанной кровью тканью. — Спасибо, — Азуми облизала губы, вдохнув с характерным жутким хрипом, и на ощупь нашла руку Азулы, едва сжав ее за локоть, как бы выражая свою признательность. Девочка удивленно посмотрела на женщину, чьи глаза были по-прежнему закрыты, а липкая ледяная ладонь обвилась вокруг руки, не смея ни оттолкнуть ее, ни принять благодарность. — Отец оторвет мне голову, если ты не вернешься, — беспечно и несколько раздраженно фыркнула девочка, мягко вырываясь из хватки бывшей принцессы. — Постарайся не помереть до столицы, а то будет весьма досадно пережить столько всего и окочуриться от простуды, — ее голос чуть дрогнул, но звучал достаточно издевательски, чтобы это скрыть. — Я постараюсь, — усмехнулась Азуми, лениво приоткрыв один глаз. Прозвучало почти как клятва, которую она не смела нарушить.***
Ramin Djawadi — Winterfell — Мой отец когда-то сказал мне, что посмертная табличка Эиджи будет в моих руках, — внезапно начала Азуми, наблюдая за погрузкой людей на Бао Йина. Они с Горо стояли поодаль, у окончания стены, изредка бросая пристальные беспокойные взгляды туда, где вальяжно расположилось вражеское войско, удачно прикрытое туманной пеленой. — У меня были сложные отношения с отцом, но не могу не признать, что он был прав тогда, — бывшая принцесса говорила сухо и тихо, с естественным надрывом в охрипшем голосе. Горо перевел на нее живой, ясный взор и осмотрел, будто видел впервые. Женщина выглядела плохо и болезненно: ветер трепал ее поблекшие длинные волосы цвета вороньего пера, собранные в непривычную небрежную косу, худое, бледно-зеленное лицо со впалыми щеками и россыпью ссадин-царапин нездорово блестело в лучах предрассветного солнца, дыхание было тяжелым, медленным, будто неохотным, глаза — красными и безжизненными, как будто даже мутноватыми, а стан грузным. Она часто инстинктивно смахивала со лба бисерины пота, игнорируя мучающую тело практически непрекращающуюся лихорадку, лишь сильнее кутаясь в меховую накидку, и проверяя так и не зажившую нормально рану на боку, которая, раз через раз, кровоточила, окрашивая серую повязку в темно-багровый. Кашель, порой, вырывавшийся из недр ее груди был похож на волчий вой — долгий, протяжный и пугающий. Такой, от которого Азуми, порой харкала кровью в неровно раскроенный грубый кусок марли. Мужчина был всерьез обеспокоен тем, что она могла не перенести полет на родину. Странно, ведь ему стоило думать о себе — так сказала бы бывшая принцесса, небрежно отмахиваясь в ответ на это «смехотворное» беспокойство. — Вы не должны винить себя за это, генерал, — хотя Горо и общался с женщиной официально даже тогда, когда этого и не требовалось, он, все же, был достаточно приятной и понимающей для нее кандидатурой. — А кто должен? — бывшая принцесса требовательно выгнула бровь, обратив взгляд на военного товарища, и неожиданно посмотрела на него участливо, по-новому. Она повысила голос, и обожженное морозным воздухом горло отозвалось новым спазмом — в руке сверкнул марлевый платок. — Никто, — выждав, вполне серьезно ответил ей мужчина, напомнив такой формулировкой Таро. Азуми болезненно поморщилась, но не от физических ощущений. — Знаю, что трудно смириться со смертью близкого человека, но это… — Война, да, — бесцеремонно перебила его женщина, не в силах слушать дальше. — Я знаю, — глухо отозвалась Азуми, и уголок ее губ дрогнул в печальной улыбке на мгновенье. — И все эти люди полагались на меня. И ты тоже, — пробормотала она с заметной долей горькой вины, поджимая сухие грубые губы. — Я не виню вас, — тут же пресек ее самобичевание Горо, ведь искренне не хотел, чтобы его запомнили таким образом. Он очень уважал Азуми — он чувствовала это, как и правдивость его слов, но легче не становилось. — А следовало бы, — женщина усмехнулась его лживой милости потому, что предпочитала ту правду, которой окрестила себя сама. — Подумайте еще раз прежде, чем сказать, — голос Горо приобрел такие несвойственные по отношению к ней грозные нотки. — Если бы не вы, то и половина присутствующих здесь гражданских, чьи жизни были спасены вами и солдатами, лежали бы мертвыми на поле боя. И то в лучшем случае. А битва была неизбежна, как и многочисленные жертвы — мы все это понимаем, — Азуми смотрела на мужчину крайне пронзительно и, быть может, даже несколько неодобрительно, но он не стушевался. — Что касается сегодня… На войне в сложных ситуациях следует уметь принимать подобные радикальные решения, и я рад, что нахожусь под командованием человека, который может это сделать, — что-то в этом изречении напомнило бывшей принцессе о Таро и она вздрогнула. — До самого конца. Возникла необходимая пауза, во время которой они перевели взгляд в рассеивающийся утренний туман. — Для меня действительно честь быть знакомой с тобой, Горо, — Азуми чуть улыбнулась, но не посмотрела на него. Ее голос вновь предательски подрагивал. — Поверь, я встречала многих людей на своем военном пути, и таких самоотверженных как ты… мало. Народ Огня, армия нуждаются в таких людях, — Горо был рад слышать искреннюю признательность женщины, ведь ему также было известно, как, на самом деле, трудно было ее впечатлить. — Я позабочусь о твоей семье. Пока я дышу, они будут на полном обеспечении, — Азуми хотела выразить свою искреннюю благодарность, и была рада сделать это таким способом. Почти раскаяние проскользнуло в ее лазурных глазах, но оно тут же сменилось уверенной решимостью. Мужчина знал, что ей можно доверять и был спокоен. — Я не стану противиться, — просто пожал плечами Горо, и женщина возрадовалась, что он не стал ее благодарить еще и за это. В конце концов, бывшая принцесса считала это своим личным долгом, если угодно. — Я знаю, что все будет в порядке. Азуми кинула и глубоко вздохнула, с отвлеченным наслаждением ощущая, как растекался в груди ледяной свежий воздух. Она более старалась не думать о том, что не увидит Горо. С ней рядом стоял практически живой мертвец. — Это была моя последняя битва, — неожиданно даже для самой себя добавила Азуми решительно спокойно и серьезно, ведь уже приняла это решение. Он пришло внезапно, но само по себе, было правильным для нее. — Я не намерена возвращаться на войну, — Горо посмотрел на бывшую принцессу, и знал, что ей непросто будет отсечь эту часть своей жизни. Война меняет людей. Война уже давно изменила и ее. — Он бы этого хотел, — вылетело изо рта мужчины прежде, чем он успел подумать. Горо виновато покосился на Азуми, но она, вопреки ожиданиям, была по-прежнему спокойна. Лишь тяжелый согласный вздох непреднамеренно выдал ее. — И был бы рад услышать это. Женщина только согласно кивнула, и ее отрешенный взгляд остановился на мужчине с немым прощанием. Мягкое касание ее изящной руки к его плечу буквально вынудило Горо подумать о том, что она по-прежнему делала это с дворянским изяществом. Они обменялись долгими, неоднозначными взглядами, но Азуми, возможно, впервые в ее жизни, было все равно, что о ней подумают. Она действительно была признательна Горо за его жертву больше, чем другим, ведь ему было, что терять. Собственную молодую жизнь, семью и впечатления, не обремененной войной. Бывшая принцесса кивнула ему на прощание, ускользая, как последний призрак прошлого: в глаза Горо промелькнуло беспокойство, но он лишь перевел взгляд на оживившуюся вражескую армию. Они, похоже, начали о чем-то догадываться и теперь выглядели достаточно активными — больше, чем это было около часа назад, когда солдаты еще клевали носом. Однако он также знал, что они не успеют достать Бао Йина и прорваться к крепости прежде, чем все здесь взлетит на воздух. Позднее, он с жадностью наблюдал за тем, как прекрасный (даже сомнительная грация и отсутствие баланса в полете из-за ранений, не поменяли мнения мужчины на этот счет) орел гордо рассекал лениво розовеющее в рассветной весточке небо, унося с собой всех, кого он по-настоящему знал. Капитан, адмирал, генерал или командующая — все это можно было бы сказать об Азуми в профессиональном плане — была последней, с кем он по-настоящему говорил. Последним, что увидят мужчина и несколько его друзей по несчастью будет тьма и несколько факелов c ярко-обжигающим пламенем. Последним, что он почувствует — зловонию природного газа в подвалах крепости. Последним, что услышит — пробирающийся в недры сознания невозможно оглушающий звук взрыва. И, на самом деле, мужчина был рад тому, что его семья точно не получит скромные остатки его разорванного тела потому, что они будут навсегда захоронены под обломками крепости перевала Да Дзин.