Всякая душа - потемки

Скрежет словно проник в душу, больно царапнув, она очнулась от этого дикого, резкого звука и поняла, что уснула. Уснула прямо здесь, за столом, закутавшись в непонятно что. Ей не хотелось оборачиваться и видеть изменившееся лицо Егора снова, но тон голоса, прозвучавший с неким странным восторгом, заставил вздрогнуть и обернуться. - Обживаетесь? И это совершенно правильно, Анна Викторовна, скоро все разрешится…так или иначе. Ваш разлюбезный Штольман скоро будет здесь… Егор подступил ближе, потирая руки, и Анна с ужасом увидела, как сквозь мальчишеские черты проступают черты Разумовского. Тот поймал ее взгляд и воскликнул, ликуя: - Да, да! Все верно, вы угадали. Я конечно не стану тем, кем был, но…что-то прежнее, несомненно, вернется. Какая редкая удача, что здесь жил этот мальчишка, он такой один…как выяснилось, впрочем, это не важно. Разумовский подмигнул Анне, и она почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Во рту стало горько, она неосознанно сглотнула, и это не укрылось он внимания князя. - Ну, ну. Анна Викторовна, возьмите себя в руки, быть может, воды? – он ловко, словно фокусник, вытянул из кармана бутылочку светлого стекла и протянул ей – Не бойтесь, это простая, банальная, вода. Анна не шевельнулась и он, продолжая издеваться, словно обиженно проговорил, фиглярствуя: - Ну…на нет и суда нет, как знаете. Он вынул пробку, поставил бутылочку на стол и замер, прислушиваясь, а затем потер руки и произнес, наклонившись почти к самому ее лицу: - Чу, слышу звон я колокольцев… Она с ненавистью взглянула ему в лицо и он мгновенно изменился – взгляд стал холодным и тяжелым, и он четко произнес, глядя ей в глаза: - Если издадите хоть один звук, я убью его мгновенно. Слышите меня? Она кивнула, с трудом сглотнув снова подступившую горечь, и он отступил от нее, неотрывно глядя ей в лицо, и встал сбоку от двери. Она только сейчас заметила, что дверь он за собой не закрыл, и закрыла глаза, услышав быстрые, торопливые шаги. Она знала, что князь сдержит слово и убьет его тотчас, как она издаст хоть какой-нибудь звук, но она не могла видеть, как Яков войдет в эту ловушку. Шаги все приближались, сознание мутилось от ужаса и когда она услышала голос с беспокойством назвавший ее имя, небеса сжалились над ней и сознание ушло, не успев увидеть, но слух уловил короткий, глухой звук и голос прервался на полуслове. - Тихо, тихо, тихо – услышала она, но эти слова произнес совсем не тот голос, который она, все еще надеялась услышать. Что-то холодное потекло по лицу, она открыла глаза и поняла, что это вода – Разумовский плеснул ей в лицо воду для того, чтобы привести в чувство. - Что-то вы совсем расклеились, Анна Викторовна, ну же – в его тоне явно слышалось безумие, он говорил возбужденно и словно весело, но Анна все же попыталась воззвать к его рассудку и произнесла, сухими, горькими на вкус, губами: - Кирилл Владимирович, зачем вам все это…неужели ваша ненависть так велика? Отомстите вашим убийцам, но зачем вам…все это? - Убийцам? Полноте, кому? Этому кретину Жиляеву? Я вас умоляю, это неинтересно. А здесь есть…игра, страсть, любовь, ненависть…чувствуете разницу? И потом, у меня есть план, знаете ли, мне нравится то, что вышло. Я снова молод, полон сил, не красавец, но…не лишен обаяния…Завтра меня здесь не будет…а вы будете здесь. Все справедливо. Каждый получил то, что хотел – вы будете здесь вместе со своим Штольманом, будь он неладен, а я…уж не взыщите, вас покину. А если вдруг вам удастся улизнуть…нет, это весьма сомнительно, весьма….Итак. Вы пить не желаете? – внезапно спросил он, схватил со стола бутылочку и поднес к ее лицу. Ей действительно хотелось пить, но еще больше ей хотелось взглянуть туда, к двери, но она боялась сделать это, пока Разумовский с неким странным интересом разглядывал ее лицо. Она, желая отвлечь, взяла у него бутылочку, глотнула воды и заметив, что князь скользнул взглядом по стене, позволила себе взглянуть и взгляд мгновенно отыскал то, что искал- Штольман лежал на полу возле двери, руки были связаны за спиной, но она знала, что он жив. Сердце больно стукнуло, она позволила себе еще один глоток и вздрогнула, поймав на себе взгляд Разумовского. Он смотрел на нее так однажды – в обед, дома. Взгляд был тяжелый, ей тогда стало неуютно под этим взглядом, и обсуждаемая тема тогда тоже была неуютной – о салоне мадам Дэбо. Он не отводил взгляда от ее лица и от того, как он смотрит, ей стало холодно. Разумовской внезапно дернулся, резко вырвал бутылочку у нее из рук и то, что она услышала, едва не лишило рассудка: - А теперь, если позволите, на прощание, прошу оказать мне честь…немного тепла, Анна Викторовна…не надо кричать…а то я приведу в чувство вашего любовника, ну же, он ничего не узнает…у вас будет много времени на утешение…ну же! – с этим словами он с силой схватил ее за ворот и рывком поставил на ноги. Кожа на шее, там, где вверх поехала ткань, загорелась, но она не заметила, насколько ее потрясло услышанное. Сил у Егора было достаточно для всего и то, что это не Разумовский, а Егор наполняло душу таким ужасом, что она на мгновение оцепенела. Это не умещалось в рассудке, но внезапно ей стало все равно, очнется Яков или нет-Нет, только не это, лучше пусть убьет – пришла первая, пришедшая из кошмара, мысль и она рванулась и отлетела от князя так быстро, что поразилась сама. Ворот треснул от рывка, пуговки посыпались на каменный пол и Штольман на полу шевельнулся. Все это Анна видела словно со стороны. Рассудок ограничил кошмар происходящего для того, чтобы не уйти окончательно. Разумовский улыбнулся, и Анна ясно увидела его лицо – не Егора, князя. Холодный, жестокий взгляд и надменную, высокомерную улыбку, похожую на ухмылку. Она отступила к стене, но он не спешил. Он разглядывал ее беззастенчиво и оценивающе, и она бессознательно пробежалась пальцами по планке на платье. Пуговки отлетели почти до пояса, обнажив шею и открыв тонкую нижнюю рубашку. Пальцы растерянно попытались стянуть ткань у ворота, взгляд князя стал еще холодней, и в нем промелькнуло нечто темное. Руки бессознательно зацарапали холодный, сырой камень, в надежде выхватить что-то из этой страшной, ледяной стены, но тщетно. Под рукой оказался очень острый, выступающий из стены, камень, князь шагнул к ней, пальцы вцепились в камень намертво и внезапно что-то случилось. Послышался странный звук, словно что-то тяжелое сдвинулось с места, и Анна ощутила, что стена за спиной словно начала уходить, сдвигаться назад. Повеяло холодным воздухом и Анна, еще не успев понять, что происходит, услышала иной тон Разумовского: - Ничего…даже если так…мы все успеем. Они скоро будут здесь. И все случится так, как нужно... Она с ужасом вглядывалась в его лицо, не понимая, о чем он говорит, но внезапно осознав, что это конец. И она решила метнуться туда, за спину, откуда потоком лился холод и пусть лучше он застрелит ее, чем это. - Ну…это тоже выход, как знаете…времени не осталось, жаль…а этого я тогда оставлю, пусть живет. Разумовский словно прочел ее мысли, и ствол револьвера медленно нацелился Анне в лицо. Она закрыла глаза…- перед внутренним взором возникло лицо Иллариона - его светлая, всепрощающая улыбка и широкий жест, осенившей ей путь…и собственный слова – « Не надо бояться». Разумовский все медлил, пауза затянулась и внезапно, сквозь все эти, уже словно туманные, мысли, она услышала голос. Голос был знаком, она уже не надеялась услышать его, но он звучал, причем совершенно ясно, совсем не так, как вчера. - Послушай меня, ты должен вернуться…тебе не место здесь, уже нет. Там…будет лучше…хорошо, поверь мне… Анна открыла глаза и за спиной Разумовского увидела Арину Сурину. Ее ладони лежали на его плечах и выглядела она совсем иначе, чем прошлой ночью - так, как выглядела тогда, когда Анна впервые увидела ее призраком. Лицо было красиво странной, смертной красотой, глаза смотрели живо и печально и она, посмотрев Анне в глаза, обошла Разумовского и встала перед ним. Было впечатление, что тот не может сдвинуться с места и Анна увидела его лицо – неподвижное, ушедшее в себя, он словно ничего не видел вокруг, но в нем шла какая-то жестокая, немыслимо жестокая борьба. Анна быстро взглянула в сторону двери, на Якова и острая радость стукнула кровью в виски – он уже сидел, привалившись спиной к двери, и смотрел на нее полным отчаянья взглядом. Она быстро прикоснулась пальцами к губам, дав ему понять о том, чтобы он не шевельнулся, перевела взгляд на князя и поняла, почему Яков смотрит с такой болью – князь так и не опустил руки. Оружие, как и прежде, было нацелено на нее и она, снова взглянув на Штольмана, осторожно качнула головой, давая ему понять, что не стоит ничего делать. Его взгляд стал немного спокойнее и она, уже отняв руку от оборванного ворота, осторожно легонько махнула рукой в успокаивающем жесте. - Егор…услышь меня, поверь…я знаю все…все будет хорошо. Совсем скоро, но нужно вернуться сейчас…нельзя стать убийцей…тогда это зло уйдет и никогда не вернется. Егор…- видимо ее слова – нежные и мягкие и умоляющий тон, подействовали. Испуганная, растерянная, загнанная в самый дальний угол, раненая, но любящая душа отозвалась на этот страстный, странный и нежный зов. Лицо Егора на глазах начало меняться – сначала ушла злая, надменная усмешка, затем исчезло выражение высокомерного превосходства, ушел холодный, жестокий блеск в глазах, что-то зазвенело, стукнуло и покатилось, исчезая далеким звуком и когда звук умолк- лицо исказилось жуткой гримасой и вместо всего этого показался живой, растерянный и потерянный мальчишка. Он увидел Анну, моргнул, револьвер с громким стуком упал на каменный пол и он, отшатнувшись, сполз по стене на пол, да так и остался сидеть, потрясенно глядя перед собой. Анна сорвалась с места и мгновенно оказалась возле Штольмана: - Как ты, господи, Яков, зачем ты пришел сюда, зачем…- она бормотала все это, пытаясь развязать ему руки, а он не мог отвести взгляда от ее лица – что-то случилось здесь, в этой холодной, каменной каморке, пока он не пришел в себя. Что-то, что испугало ее до ужаса – он видел, как дрожат губы и чувствовал, как дрожат руки – она никак не могла развязать веревку и через мгновение уткнулась лбом ему в плечо, обессилено прошептав: - Ничего не выходит…господи…ты жив…мы живы. Он коснулся губами ее волос, и когда она подняла голову, произнес быстро, поймав ее взгляд: - Там, на столе, свечи. Веревка…сгорит… Она кивнула, но, через мгновение, попыталась возразить: - Но…это же опасно…ты обожжешься… Она явно была не в себе, это беспокоило, как и ее вид. Он лишь сейчас заметил, что платье выглядит странно – пуговиц не было и почти до самого пояса была видна белоснежная нижняя рубашка. Что-то темное накрыло разум от осознания того, что могло случиться, заставило подняться на ноги и взглянуть на сидящего без движения Егора по новому. - Он не виноват ни в чем, это Разумовский…все это плохо…так плохо, что…- он снова взглянул на нее и ему снова стало не по себе – она не смотрела ему в глаза, нервно теребя край оборванного воротничка и он понял, в чем дело. Она не знает, как сказать ему о том, что произошло. Это, как ни странно, обрадовало – она не лишилась рассудка.- Это просто нервное, это пройдет – пришла ясная, короткая, мысль и он поспешил выразить ее вслух: - Аня…послушайте меня, все кончилось. Я …все решил, слышите меня…все это…то, что здесь- не имеет значения. Приди в себя. Возьми бога ради что-нибудь и развяжи мне руки. Про остальное – забудь. Он тщательно подобрал слова, вышло немного нервно, длинно, но убедительно. Она, наконец, взглянула ему в глаза, быстро, как-то странно, но взглянула и поднялась. шагнув к столу в поисках чего-либо другого, кроме свечи. - У меня нож есть, возьмите, Анна – внезапно послышался голос, и они оба повернулись на звук – Егор, похоже, пришел в себя и протягивал Анне довольно большой, странного вида, узкий и тонкий, нож. Анна осторожно взяла его, Егор поднял взгляд и произнес тихо, так тихо, что она едва расслышала, и ей пришлось наклониться ближе: - Я помню все…что здесь было. Этот нож…он боялся, что стрелять здесь нельзя…и там, у двери…я смог удержаться. А потом…почему так? Простите меня…- и он уткнулся лицом в колени, обхватив их руками и заплакал, тонко, жалобно и по детски. Анна не стала трогать его. Она вернулась, повернула Якова за плечо, спиной к свету и разрезала веревки. Нож был острым, резал быстро, но это заняло время, и пока она этим занималась, ей стало легче. Однако, ей нужно было сказать ему еще что-то очень важное. Объяснить, как она оказалась здесь.Это нужно было скорее не ему, а ей самой и не сказать она не могла. Она осторожно стряхнула веревки, он мгновенно обернулся, посмотрел ей в лицо, и она не успела ничего сказать, как он произнес то, что ее поразило: - Не надо... Вы о другом мне скажите,…я слышал что-то – « Пусть лучше убьет» - что это было? Это было?- сказано было взволнованно и она поняла, что волнует его не то, что предшествовало этим словам, а ее слова, вот эти три слова и она попыталась объяснить: - У меня…не было другого выхода…но я этого не говорила…только подумала, как ты… Но он уже не слушал, он прижал ее к себе и чувствуя, как она успокаивается, позволил себе поцеловать ее за ухо: - Все, все, все, давайте выбираться отсюда…там Егора ищут. Нам бы убраться поскорее, подальше – он сказал это вслух, все, до самого конца и уже жалел об этом, зная, что она спросит. Она шевельнулась и он услышал: - Почему…убраться подальше? Ты о чем, что еще случилось? Он прижал ее к себе теснее и попытался исправить ошибку: - Просто пойдем отсюда, здесь…некомфортно, сыро, темно или…тебе понравилось? Она не засмеялась, но отвлечь получилось. - Да , конечно, Егора нужно увести отсюда- она легко высвободилась из его рук и присела перед Егором на корточки: - Егор, милый, домой пора, давай, милый, поднимайся. Штольман шагнул к ним, поставил мальчишку на ноги и подошел к двери, дверь была заперта на ключ, он спросил Егора, есть ли у него ключ и услышав растерянное- Нет – не удивился. То, что Разумовский явился с того света таким своеобразным и странным образом уже не удивляло, как не удивило и это. Видимо он, уже чувствуя, что сейчас уйдет отсюда навечно, выбросил ключ, пока мог. Яков вспомнил странный, звенящий звук и взяв со стола свечу, проверил свое предположение – в стороне, почти у самой стены в полу зияло круглое, отливающее по бокам металлом, отверстие. Куда уходила эта странная вентиляционная труба, было неясно, но то, что ключ им не достать – было очевидно. Он подобрал револьвер князя, убрал его в карман, огляделся и заметил знакомую вещицу- пальто Анны лежало в углу топчана, свернутое странным образом. Он стряхнул его, шагнул к ней и подавая ей его, позволил себе прижать ее чуть дольше, чем положено. Она замерла под его руками, и он вспомнил о том, что времени совсем нет. Ей объяснять все сейчас, он не мог, но действовать, действительно, нужно было быстрее. Он шагнул к проходу в стене и сказал, как можно убедильнее: - Тогда пойдем здесь, надеюсь, что выйдем куда-то- услышала Анна, она думала совсем о другом и у нее вылетело совершенно странное: - А ты, разве не отсюда пришел? Штольман обернулся, и удивленно посмотрел на нее: Ты что, Аня. Да что с тобой такое? Конечно нет…- в его тоне сквозило такое беспокойство, что она поспешила успокоить, сказав правду: - Прости, я задумалась и…сказала глупость, вернее – спросила. Мне слова Арины покоя не дают. - Какие слова? – он спросил коротко и деловито, так, словно спрашивал о некоем непонятном полицейском деле, и она совершенно честно пересказала то, что говорила Арина. - Интересно – коротко оценил ее рассказ Яков и снова спросил: - А…князь…он ничего странного не говорил? Анна постаралась припомнить, но ничего не выходило. Рассудок словно стер из памяти все слова, оставив лишь ощущение неуходящего кошмара. Анна внезапно покачнулась, и он обругал себя за то, что спросил, успев ее подхватить. Глаза ее подернулись туманом и он, прежде чем она уйдет, опустил ее на табурет и смочив ладонь водой из бутылки, быстро провел по лицу, шее и тому, что виднелось из-под рубашки. Пальцы внезапно стали горячими, этому точно было не время и не место, но Анна слабо улыбнулась, и думать стало некогда. Он подхватил ее, поставил на ноги и уже без слов, подхватив со стола подсвечник, повел к выходу. Идти и проверять было бессмысленно – неизвестно сколько нужно будет идти, из открытого прохода явно веяло свежим воздухом и он был уверен в том, что скоро они окажутся в совершенно ином месте. Свежего воздуха с каждым шагом становилось больше, но этот жуткий каменный коридор все не заканчивался. Поток встречного воздуха усилился, стало очень холодно, Егор, идущий позади, дрожал так, что было слышно, издавая неясные звуки, но Анна шла бодрее. Ее уже не нужно было держать в руках и это радовало. То, что Анна сказала о словах Арины, настораживало, но не настолько, чтобы пугать.- Мало ли кто что болтает - подумал он и вздрогнул, вспомнив, как однажды, говорил это вслух. Воспоминание было неприятным, как и и объект, по поводу которого это было сказано. Все эти болтуны были сейчас там, наверху и говорили, бог его знает, о чем – это тревожило, но он надеялся на то, что разум все же восторжествует. Он не мог говорить Анне об этом сейчас – Ей и без того досталось – подумал он, мгновенно вспомнились ее растерянные пальчики, пытающиеся стянуть ворот у горла и снова вспыхнуло негодование. Он обернулся на Егора, тот взглянул виновато и потерянно и Якову стало безумно его жаль Этому мальчишке повезло гораздо меньше, чем Анне – ему не верили даже дома, у него была справка, жизнь его ждала незавидная и еще раз обернувшись и увидев опущенную вниз голову, Штольман пожалел его снова. Встречный поток воздуха внезапно усилился, пронесся ветер, и свечи погасли. Ее пальчики мгновенно вцепились в его рукав и он, положив свою ладонь поверх этих нервных пальцев, уверенно произнес: - Без паники…видимо выход близко. Так что…придется в темноте. Егор, ноги там не поднимай, иди, как святые по воде…- Анна дернула его за рукав и он услышал укоризненное: - Ну что за шутки такие, господи… - Какие? – вылетело неожиданно нервно – Эти…люди божьи…не все они так святы, как хотелось бы. - Ты что такое говоришь? Что-то случилось? Не молчи, я спрашиваю… – она не договорила, ощущая странно нарастающее беспокойство, но ничего не успела – ни подумать, ни сказать. Штольман резко остановился и, замерев, тихо сказал: - Тихо…послушай… Анна прислушалась – где-то далеко слышался некий неясный шум, гомон человеческих голосов, как в ярмарочный день. Они что-то выкрикивали время от времени, и Анна спросила, снова дернув его за рукав: - Что это, это нас ищут? - Возможно…- как-то не слишком весело ответил Яков, но ничего не сказал, а словно подумал вслух – Выхода другого нет, все равно…что бы там ни было. Он не мог сейчас, после всего, объяснить ей то, что не укладывалось в голове. Бомба, заложенная Ребушинским, где-то там, наверху, уже была у кого-то в руках. Исчезновение Егора послужило толчком к тому, что случилось позже, и Яков сейчас был совершенно не уверен в том, что кому-то удастся вразумить обезумевшую толпу. Однажды он уже видел нечто подобное – тогда, в затонском лесу, он едва смог успокоить людей, верящих в то, что они охотятся на оборотня. Но сейчас в роли оборотня оказалась Анна. Судя по тому, что сказал Шилов, свидетелей того, как они ехали с Егором в экипаже, оказалось много, и он голову мог дать на отсечение, что часть из них точно ничего не видела, но все это уже не имело никакого значения. Джинн страха и суеверий вылетел из лампы, и его тень затмила людям разум. Яков чувствовал, знал, что там, откуда доносится этот странный, неясный гул людских голосов, не помощь, но князь, выбросив ключ, не дал им шанса уйти иным путем. Куда выведет этот мрачный, каменный коридор, он не знал, но с каждым шагом на душе становилось все тяжелее. - Я вспомнила! – он вздрогнул от ее возгласа, прозвучавшего в этом мраке необыкновенно звонко. Она повернулась к нему и заговорила совсем близко, взволнованно и быстро: - Я вспомнила, он сказал…когда…- она никак не могла произнести дальше, он понял, почему и быстро, пока она снова не начала его пугать, проговорил, пробежавшись пальцами по ее рукам в темноте и крепко взяв за плечи: - Просто скажи, что именно…не надо…подробностей. - Хорошо – послушно проговорила она, слегка качнулась под его руками, и он словно увидел ее – как она кивнула головой, и остро пожалел о том, что здесь абсолютный мрак, но то, что она сказала, мгновенно заполнило сознание подступающей тревогой: - Он сказал, что…если так вышло, все будет быстрее, иначе, но быстрее и…» скоро они будут здесь»…и что-то еще, я не помню…я никак не могу вспомнить. – в ее тоне прозвучала паника, он прижал ее к себе и заговорил быстро, стараясь успокоить: - Тихо, тихо, не надо, не старайся…я понял уже. Сейчас мы пойдем дальше, но…сразу не выйдем, нужно подождать… Она шевельнулась и спросила тотчас, совершенно ясно и обеспокоенно: - О чем ты, чего подождать, что…- ситуация стала критической. Он не знал, как она отреагирует, но стало ясно, что придется объяснить, и он осторожно, тщательно подбирая слова, заговорил. Когда он, коротко, стараясь говорить как можно меньше, объяснил все, то замер в ожидании ответа. Она так и стояла прижавшись к нему и , наконец, произнесла, так и не отстранившись: - Вот как…я не удивлена…это должно было случиться…рано или поздно. Тон был совершенно спокойный, но в нем так явно сквозила боль, что он внезапно разозлился и, не отдавая себе отчета, через мгновение уже встряхнул ее за плечи, сам поразившись тому, что делает, но остановиться не смог: - Да что ты такое говоришь?! Это чушь – все, что они там себе напридумывали. Мракобесие и чушь! Этого не должно было случится! Я убью Ребушинского…тварь…откуда они узнали только…- он замолчал, осознав, что почти кричит все это ей в лицо и хотел было попытаться извиниться, чувствуя, что она дрожит, но не успел. Позади раздался шорох и тихий, потерянный голос, произнес: - Я знаю…как они узнали. Я помню…что-то. Я…то-есть он…он оставил записку, моему отцу – план, карту…давайте я первым выйду…я все объясню. Егора не было видно в этой кромешной мгле, но он явно был в ясном рассудке. Яков едва не забыл о том, что он здесь, потеряв над собой контроль от отчаянья и злости. Он прислушался – голоса явно звучали громче и он понял, что выхода, как и времени, не осталось. Он хотел подобраться поближе к выходу и подождать помощи, прислушиваясь к тому, что происходит, но, судя по всему, ничего не выйдет. - Если они войдут сюда прежде, чем мы выйдем – это конец- он уже знал, что прав, выбор был невелик и шансов уцелеть было ничтожно мало, но иного выхода не было. Как и времени. - Все, идем. Ты выйдешь первым, пусть они убедятся, а мы следом. Яков уже понимал, что даже если Егор выйдет один, эти люди все равно войдут сюда, войдут проверить, что здесь и он не хотел, чтобы это, то, что могло случится – случилось здесь. Анна все это время молчала, он только сейчас это понял, и теперь ему уже стало все равно на то, что здесь Егор, что темно и что там, наверху, голоса слышатся все яснее. Он медленно провел ладонями по ее плечам, коснулся лица и прикоснулся губами к ее губам настолько нежно, насколько смог. После всего, что сказал Егор, Анна осознала весь ужас ситуации, в которой они оказались. Они избежали заточения в этой каменной каморке, но то, что ждало на воле, могло быть едва ли не хуже. Уже не было отчаянья и страха, внезапно стало все равно, и она физически ощутила, насколько устала. Ей захотелось опуститься на этот холодный, каменный пол и больше уже не вставать. Не хотелось ни говорить, ни идти куда-то, ни думать. Пришло некое странное, спокойное оцепенение. Вокруг был непроглядный мрак, холод и сырость, она задрожала от странного ощущения беспомощности и желания что-то изменить одновременно, но внезапно Штольман шевельнулся, его руки отпустили ее локти, пальцы прошлись выше, медленно и осторожно, словно запоминая ее на ощупь, он взял ее лицо в свои ладони и поцеловал, очень осторожно, нежно и неторопливо. Затем еще раз – в краешек губ и еще, и она внезапно вспомнила, что это уже было, точно так же он целовал ее когда-то давно, очень давно, во сне. В том самом, первом сне, когда она еще не знала о его существовании. Его губы стали чуть настойчивее, требуя от нее ответа, и она ответила. И мрак, словно отпустил их на время. Она закрыла глаза и словно оказалась там, во сне, где было тепло и светло, не было ни боли, ни отчаянья, ни страха, а был лишь свет, танец и этот человек, который был дороже всего. Он чувствовал, как она оживает в его руках и это ощущение не давало подступить отчаянью и вызывало лишь одно желание – жить. Выжить, для того, чтобы любить ее так, как хотелось всегда – безоглядно и ничего не боясь. И когда это слово – жить – возникло именно словом, а не ощущением, он смог отпустить ее. - Мы выберемся из всего этого, верь мне, я знаю. Я…я люблю тебя, всегда любил…ты веришь мне?- Она слышала все это, сказанное с такой страстной убежденностью и любовью и ответила мгновенно, одним словом на все: - Да. Это короткое слово, которое она выдохнула ему в лицо, было совершенно живым и он, уже не думая ни о чем, быстро проговорил: - Вот и все. Пойдем, Егор, ты выйдешь первым, мы за тобой. С этими словами он подхватил Анну под локоть и, понимая, что пройти осталось несколько шагов, пропустил Егора вперед. То, что идти осталось немного, было понятно всем - слишком ясно были слышны голоса, невозможно было различить слов, но то, что они совсем рядом, было очевидно. Среди этого странного, ровного гула внезапно послышались чьи-то одиночные шаги совсем близко, а чуть дальше знакомый звук колес. - Свет! Я вижу свет! – услышал он восклицание Егора и не успел его остановить, прежде чем тот уже распахнул странно ветхую, деревянную дверь. Свет ворвался в подземелье и ослепил, а в мозгу словно отпечаталась картинка – яркий, нечеткий сноп света и длинная, нескладная, черная мальчишеская фигурка в центре. - Егор, стой! – воскликнул Яков, но черная фигурка уже шевельнулась и сделала шаг вперед. Послышался гомон, затем все стихло, звук колес экипажа прозвучал яснее и знакомый голос вскрикнул, тонко и взволнованно: - Стоять всем! Стоять или я буду стрелять! - Все. Это Коробейников, пойдем – Анна потянула его за рукав, он хотел было остановить ее, но она нетерпеливо шагнула вслед за Егором : - Помоги мне, я не вижу ничего – услышал он растерянный тон, подхватил ее под локоть и быстро проговорил, пытаясь удержать: - Постой…нужно подождать… Он не знал, что происходит там, снаружи. Егор так и остался стоять, отступив всего один шаг, и молчал, глаза никак не могли привыкнуть к свету, но слух ясно улавливал гул – гул человеческих голосов. Некий странный, приглушенный ропот, от звука которого почему-то было не по себе. Антон Андреевич уже не кричал, а что-то взволнованно и быстро говорил, но слов было не разобрать – Видимо, они действительно, довольно далеко – пришла уже понятная, логичная, мысль и он вынул револьвер. Он знал, на что способна толпа фанатиков, как знал и то, что иногда даже присутствие полиции не всегда может помочь. - Пойдем, либо они сами придут за нами – последнее было явно лишним, он просто вслух произнес то, что подумал. Теперь он уже мог видеть ее лицо, глаза начали привыкать к свету, но виделось неясно – картинка расплывалась, и стоило только моргнуть, как все превращалось в радужные круги. Он сощурился, взглянул на Егора и понял, отчего он не двигается, видимо, он тоже ослеп от яркого света и пытался придти в себя. Снаружи стало тихо, затем слева послышались быстрые шаги и уже другой знакомый голос проговорил нервно и раздраженно: - Да что вы мямлите там? Стреляйте в воздух…дичь какая.- этот голос прозвучал совсем рядом и пришло облегчение – эта странная пауза, которая продолжалась всего пару минут, показалась вечностью, но теперь, было похоже на то, что выйти безопасно и он проговорил, прикрыв глаза и пытаясь справиться с болью: - Пойдем, там, похоже, все разрешилось… Анна не ответила, и он взглянул в ее лицо – теперь он видел чуть яснее и то, что он увидел, мгновенно заставило забыть обо всем – она стояла рядом и неотрывно смотрела на фигурку Егора, застывшую в шаге от двери. Создавалось впечатление, что она не видела его – в глазах ее застыли слезы, и она неосознанно пролепетала вслух: - Она…показала мне это…господи – и рванулась вперед так резко, что он не успел среагировать – пальцы лишь скользнули по ткани пальто, Анна вылетела и застыла рядом с Егором, неосознанно прижав пальцы к глазам, и он догнал ее в мгновение ока. Свет ударил в глаза снова, уже гораздо ярче и больнее, но он попытался вглядеться в то, что было вокруг. И в этом нереальном, светящемся и вспыхивающем, переливчатом окружающем мире он увидел не менее нереальную картину. Впереди, чуть справа – там, откуда к подлеску выходит окраинная улочка, в двадцати шагах от них стояла толпа На шаг отступив от прочих, чуть впереди, стоял Фомин ,и он отчаянно взмахивал руками, объясняя что-то Коробейникову. Слов было не разобрать – как только они с Анной вышли на свет – гомон стал громче, превращаясь в некий перекатывающийся гул, и рука неосознанно сжала револьвер и взвела курок. - Ну слава Богу, Яков Платонович, стойте спокойно, сейчас мы все решим – послышалось слева, Яков чуть обернулся на голос и в пяти шагах от себя увидел Шилова – тот уверенно шел к ним, Яков услышал знакомый щелчок и увидел, как Шилов, недобро усмехнувшись, поднял руку вверх. Звук выстрела на секунду перекрыл рокот толпы. Яков быстро провел рукавом по глазам и взглянул на толпу – она словно замерла в испуге, не издавая ни звука и внезапно там, среди оцепеневшей от страха и неожиданности людской массы, произошло некое странное, быстрое движение. Позади Фомина и Коробейникова, кто-то резко взмахнул рукой над толпой и Штольман мгновенно понял, что сейчас произойдет. Он успел оттолкнуть вбок Анну, толкнув в плечо, но до Егора дотянутся не успел. Камень, брошенный из толпы, пролетел мимо уха с тяжелым, странным свистом и он услышал хруст. Хруст был коротким, словно у кого-то под ногой хрустнула ветка во влажной земле, и Егор без единого звука упал в снег.