Всякая душа - потемки

…Комната была залита солнечным светом, вся, целиком, так, словно он лился откуда-то сверху. Взгляд скользнул вверх, и она поняла, что это действительно, так – там, над головой, было чистое, местами сверкающее, стекло – оранжерея – оценил картинку рассудок и в этот момент чьи-то маленькие пальчики крепко ухватились за юбку. Она опустила взгляд и взглянула в обращенное вверх, маленькое, большеглазое личико. Личико было окаймлено тонкими, пушистыми кудряшками, сквозь которые просвечивало солнце и Анна, подхватив малыша на руки, прижалась губами к нежной щечке. Откуда-то издалека послышался звук быстрых, торопливых шагов, звук явно приближался, малыш повернул личико на этот звук, и, смешно приподняв ручку и чуть растопырив пальчики, тихо и внятно произнес: - Папа… Тон был странным, это звучало одновременно как вопрос и как утверждение, она засмеялась и у нее неосознанно вылетело: - Ну конечно…неужели дождались…первое слово должно было быть именно этим, как же иначе…- дверь позади скрипнула и она обернулась… Скрип двери послышался снова, но совершенно иначе, затем она тихо захлопнулась и Анна открыла глаза. Комната была наполнена ярким солнечным светом. Свет лился из окна широким, ярким потоком и она улыбнулась. Перед глазами возникло милое, большеглазое личико и первая мысль, которая явилась, была ликующей – Они похожи, похожи! Ей хотелось немедленно вскочить, взять в руки карандаш и бумагу и запечатлеть то, что вызвало это ликующее и светлое, но она опомнилась, осторожно села и провела ладонью по второй половине постели. Пальцы коснулись прохладной ткани, и она поняла, что он уже давно проснулся и ушел, решив ее не будить. Эта мысль также не вызвала ничего, кроме улыбки. Все то, о чем она думала перед тем, как закрыть глаза, теперь казалось совершенно несущественным - Нужно сказать ему…чтобы не терзался – мысль была несколько нескладной, но вполне ясной и решительной. Что бы там ни случилось, и с кем бы он ни говорил, не имело уже никакого значения по сравнению с тем, что она знала теперь. Она точно знала, что это вещий сон и то, что это непременно сбудется, а все остальное было неважным. – Об этом ему, пожалуй, говорить не стоит…но стоит сказать о другом. – с этой мыслью она поднялась с постели и на этот раз не совершила вчерашней ошибки – подошла и взглянула на себя в зеркало. Взглянула и взгляд лихорадочно засуетился в поисках гребня. Волосы были растрепанными и спутанными, она оглянулась в поисках булавки и увидела ее на полу возле постели. Теперь она вспомнила о том, как вчера он вынул это из ее волос, прежде чем опустить на постель. Лицо мгновенно залилось румянцем, и она не слишком уверенными шагами подступила к чемодану. Он так и стоял раскрытым на столе, Анна в нерешительности постояла над ним с минуту, а затем принялась разбирать вещи. Как бы то ни было, было бы более чем странно не разобрать их, каким бы странным не казалось предназначение этого дома. Все это заняло какое-то время, под бельем обнаружился гребень, и уже развесив, разложив и убрав чемодан на дно шифоньера, она спокойно опустилась на стул у туалетного столика и привела себя в порядок. Пальцы ловко заплели косичку, машинально вплели тонкую, зеленую тесемку и завязали маленький, аккуратный бантик. Тесемка вплелась низко, и мысль мелькнула и погасла – Ведь не удержится – но переплетать она не стала. Выглядело это забавно, вполне соответствовало собственному настроению – легкому и ликующему и она лишь секунду подумала, прежде чем открыть дверь. *** Он проснулся от странного ощущения – что-то легко, но постоянно давило на шею и прежде чем открыть глаза, он уже понял, что это. Анна спала и улыбалась во сне. Личико было розовым и безмятежным, ей явно снилось нечто прекрасное, и Яков невольно улыбнулся. В комнате было как-то необыкновенно светло, солнце лилось в окно, и он досадливо подумал о том, что надо было задернуть шторы. Ему очень хотелось потянуться к ней и коснуться губами этих полураскрытых в улыбке губ, но он сдержался, осторожно снял ее руку и опустил на постель. Ей нужно было отдохнуть и выспаться после всего. Легкий вздох все же сорвался с губ, он аккуратно выбрался из постели, оделся и вышел в гостиную. Взгляд задержался на неубранном столе, скользнул к часам и Яков чертыхнулся вслух – стрелки застыли на без четверти двенадцать пополудни. Однако, потеряно было еще не все, первые визитеры должны были появиться не раньше трех и беспокойство унялось. Этого времени должно было хватить на все – наведения здесь относительного порядка, приведения в порядок себя и объяснения с Анной. Воспоминание о своем ночном малодушии оказалось на редкость неприятным, и он решил поразмышлять обо всем этом, занявшись делом. – Все возвращается на круги своя – вслух произнес он, уже глядя на себя в зеркало ванной. Теперь он походил на себя самого – взгляд был спокойным и уверенным, на лице не читалось признаков усталости и особого беспокойства и когда он снова надел сорочку, то остался, вполне доволен собой. Сегодня он мог позволить себе свободный стиль – без жилета и галстука – эту деталь гардероба он не любил особенно и старался избавиться от нее при малейшей возможности. Он не любил все, что ограничивало свободу и даже такие мелкие, казалось бы, детали, как галстук или шарф, иногда вызывали раздражение. Он усмехнулся своему отражению, ощущая нечто странное – это утро, наверное, было самым необыкновенным в его жизни – там, в спальне, сейчас, светло улыбаясь во сне, спала женщина, жизни без которой он не мыслил давно, но то, что теперь они были здесь одни, вдвоем, казалось немного нереальным.- Действительно, необыкновенное утро – пришла странная мысль ни о чем, когда он уже поставил на огонь чайник. Все удавалось на удивление легко – с собой он справился быстро, плита разожглась с одной спички, а последствия вчерашнего ужина убрались за всеми этими светлыми мыслями так быстро, что он едва это заметил. Чайник вскипел, забулькал весело и Яков снял его с огня, аккуратно прихватив тряпицей. Взгляд скользнул по кухне и он, удовлетворенно хмыкнув, подумал о том, что готовить завтрак на одного сегодня не годится, быстро дошел до спальни и распахнул дверь. Анна так и спала, улыбаясь и повернувшись на спину, он постоял с минуту на пороге и вернулся в гостиную. Сюртук так и висел на спинке стула и при взгляде на него, вспомнилось и иное – странный взгляд Миронова и белый лист, сложенный вдвое. То, что сказал Петр Иванович усложнило и без того нелегкую ситуацию. Теперь Мироновы были вольны строить собственные предположения относительно всего, что происходило несколько дней назад и некоторые вещи, учитывая предубеждения, могли показаться им в ином свете. В том, что свет этот явно не будет светлым, он не сомневался, отношения давно были натянутыми, и строго говоря, эти люди сейчас имели право на претензии. Сейчас он уже жалел о том, что не поговорил с Мироновым подробнее и вся утренняя легкость быстро начала идти на убыль. Нужно было решить с чего начать разговор, когда Анна выйдет – и отъезд и письмо были равноценными по серьезности подхода и все же отъезд был главным. Это решение, так или иначе, кардинально меняло жизнь и если она воспримет все хорошо, то с другой проблемой будет справиться легче – с этой мыслью пришло относительное успокоение и он, уже совершенно спокойно, развел в камине огонь и взглянув на часы, подумал о том, что кто бы не явился сюда через пару часов, а поговорить они обо всем успеют. Единственное, что он знал точно, это то, что откладывать нельзя. Ему здесь оставаться было уже незачем, и Анну он оставить здесь тоже не мог. Можно было, попытаться объяснится с Мироновыми – эта мысль вызвала сомнения относительно успеха подобного предприятия и он, устав уже от всех этих подступивших некстати, размышлений, решил их на время отложить. Огонь в камине разгорелся уже достаточно ярко и, глядя на веселые, желто- оранжевые язычки пламени, легко скользящим по сухим дровам, он уже не думал о том, что беспокоило только что. Он вспомнил ее теплую руку, которую пришлось осторожно уложить на постель, и неожиданно увидел все это уже в совершенно ином месте. В его петербуржской холостяцкой квартире, не доставало уюта, но места там для них двоих будет более чем достаточно. Теперь, когда перспективы прояснились, он был абсолютно уверен в том, что все сложится удачно и даже то, что случилось утром, уже не казалось драмой и не вызвало неуверенности. Он отчего-то уже был уверен в том, что она непременно поедет, даже если для этого придется непросто расстаться с родными. Откуда пришла эта уверенность и почему неуверенность отступила, было неясно, но когда скрипнула дверь, он лишь обрадовался этому. Неопределенность была гораздо страшнее, чем неуверенность. Анна вышла и мгновенно увидела его – он сидел в кресле у камина, как и вчера, но сейчас моментально повернулся, и она с облегчением не увидела на его лице обеспокоенного нервного выражения. Вспыхнувшая радость заставила в три шага оказаться рядом, и он лишь успел встать и поймать ее под локти. - Утро доброе, Анна Викторовна – улыбнулся он и от этих слов, от его легкого выражения лица и такого же легкого тона, она моментально забыла о том, что хотела начать разговор осторожно, и с губ слетело неосознанно и быстро: - Утро…да, доброе, мы едем в Петербург? Такого выражения лица она не видела ни разу – потрясение, удивление, непонимание, растерянность и недоумение быстро сменяли друг друга, он явно пытался овладеть собой и. наконец. нервно сглотнув, смог произнести: - Что?! Откуда вам это известно? - Видимо, потрясение оказалось слишком велико – подумала она, едва услышав эти слова. Он много раз говорил подобное в прошлом, всякий раз это было при разных обстоятельствах, но сейчас эти слова вместе с растерянным выражением лица, вызвало нечто светлое до такой степени, что она едва не рассмеялась вслух, глядя в эти необыкновенные зеленые глаза в которых плескалось недоумение. Она отступила, легко высвободившись из его рук, отвела взгляд и проговорила, быстро оглядев комнату: - Я вижу, вы тут времени не теряли, ну, Яков Платонович, что вы в самом деле – она хотела было сказать о том, что ему пора бы и привыкнуть ко всему, но передумала, вспомнив его утром – вы сегодня во сне, видимо, ехали в Петербург и были весьма недовольны тем, что… Он так быстро развернул ее, взяв за локоть, что она покачнулась, взглянула в его лицо и замерла на полуслове. Выражение лица было беспокойным и нервным, на щеке запала ямка, в глазах промелькнуло нечто еще более странное, и он быстро спросил, словно стараясь сделать это, как можно скорее: - Так вы… поедете со мной? - Ты меня обидеть пытаешься? – услышал он тихое и серьезное – Что такое с тобой? Я пошутила просто…я поеду, поеду…как ты только подумать мог…- сознание вспыхнуло радостью так ярко, что слов он не нашел, как не смог и дать ей договорить. Она еще пыталась упереться ладонью ему в грудь, но через мгновение ее губы дрогнули и ответили, ладошка скользнула вверх, нежно провела по щеке, он теснее прижал ее к себе, ладонь коснулась ее волос и вся растерянность и неопределенность ушла окончательно. Анна почувствовала, как его пальцы начали нежно двигаться в такт движениям губ, ноги начали слабеть, голова закружилась от этого, уже знакомого и в то же время, нового и они растворились в этом новом, уверенном и светлом настолько, что когда послышался громкий, дробный звук, поначалу не поняли, что это. Его ладонь лишь на мгновение замерла, а затем пальцы снова продолжили эти сводящие с ума, легкие движения, словно стараясь удержать ее. Стук повторился снова и снова, еще громче и настойчивее и он отпустил ее, прижав к себе и прошептав в самое ухо: - Придется открыть…иначе начнут стучать ногами… Яков мельком бросил взгляд на часы – для визитов тех, кого он ожидал увидеть, было еще рановато. Возникла беспокойная мысль о том, что, возможно, это кто-то из Мироновых явился выяснять отношения, но это, после того, что произошло только что, его уже не обеспокоило так, как могло бы быть. Все перестало волновать – это несчастное письмо, послужившее причиной нервного напряжения, ее вопросы вчера, которые, похоже, он истолковал неверно – все это было уже неважным. Все эти мысли пролетели быстро, он отпустил ее, коснулся губами виска и довольно глухо произнес: - Я открою, ты…подожди здесь, не выходи. У нее все еще кружилась голова, и когда он шагнул в сторону коридора, мыслей не пришло никаких. Это светлое и восхищенное, пришедшее с этим удивительным сном, никуда не делось, перед глазами снова возникло нежное, большеглазое личико, обрамленное венчиком пушистых, тонких кудряшек и она улыбнулась, вспомнила о том, что хотела сделать, когда проснулась и, не прислушиваясь к голосам из коридора, огляделась. Вдоль глухой стены стоял массивный книжный шкаф и секретер, она подступила ближе и заглянула в надежде найти лист и карандаш. Ничего подходящего она не обнаружила, а слух, словно сам по себе, независимо от сознания все яснее и яснее улавливал звуки из коридора. Говорили тихо, вполголоса и это обеспокоило. Кто бы там ни пришел, разговор именно в таком тоне насторожил мгновенно. Анна прикрыла дверцу шкафа и осторожно, вдоль стены, шагнула к коридору. В гостиной было все также светло и уютно, но от того, что она услышала, по спине пробежал холодок и этот льющийся в окно солнечный свет, словно ушел, и подступила тень. - Послушайте Антон Андреич, здесь не место говорить об этом, давайте так, встретимся минут через сорок в управлении…там все и обсудим.- Штольман говорил очень тихо, и она словно увидела, как он оглянулся, нервно и обеспокоенно. - Хорошо, я не пришел бы сюда, если бы…не такое дело, сами понимаете…дела следствия, а теперь …еще и такой поворот…- Коробейников не договорил и она, с досадой уже, подумала о том, что витая в светлых мечтаниях о будущем, пропустила нечто важное в настоящем. Судя по тому, как они говорили, Штольман был не намерен посвящать ее в суть разговора, и эта догадка подтвердилась тотчас. - Все, Антон Андреич, ждите меня там. Не надо здесь, Анна не в том состоянии, чтобы снова выслушивать все это. Надеюсь, допрашивать ее в связи с тем, что было вчера, никто не намерен? – этот длинный монолог был сказан так же тихо, но к концу голос уже неосознанно окреп, зазвучал нервно и последний вопрос звучал скорее, как утверждение. - Нет, разумеется, нет…господин Шилов на этот счет выразился…более чем ясно – несколько неуверенно ответил Коробейников, послышался некий шорох, затем звук открывающейся двери и уже другой голос произнес быстро и решительно: - Все. Ради всего святого, Антон Андреич. Ждите меня, полчаса, час максимум. Дверь захлопнулась, послышался звук ключа, поворачивающегося в замке, и Анна поняла, что Штольман, ни много ни мало, выставил Коробейникова за дверь. Она осторожно отступила вглубь гостиной и моментально оказалась у дальнего окна, вглядываясь за стекло, но ничего не видела за ним, она стояла и ждала, когда он подойдет, лихорадочно пытаясь сообразить, как говорить с ним о том, что она слышала только что. Шаги слышались уже за спиной, и она не успела ни о чем решить, успела лишь обернуться, взглянуть в его лицо и у нее совершенно неосознанно вылетело прежде, чем она успела о чем-то подумать: - Что случилось? это ведь Коробейников приходил? Он смотрел в ее лицо и молчал. Анна видела это выражение – испытующее и оценивающее, взгляд словно проникал в душу, пытаясь понять, что она слышала и знает, и спросил он совсем иным тоном, чем попрощался с ней десять минут назад: - Вы…слышали что-то? Что? Она мгновенно поняла, что случилось нечто из ряда вон выходящее – еще с первой встречи там, в конюшне Разумовского, она поняла, что на « вы» он называет ее лишь в минуты крайнего волнения. В такие моменты он плохо сознавал, что говорит, это было очень заметно и сейчас сердце моментально больно стукнуло, едва слух уловил это « вы» и этот тон. Таким тоном он обычно делал ей выговоры, все они начинались примерно с такого же вопроса, а продолжиться могли чем угодно. Анна пыталась по выражению глаз угадать, что случилось и насколько все плохо, как внезапно в его лице проскользнуло нечто холодное. выражение выровнялось, взгляд скользнул над ее плечом за окно и она услышала его довольно спокойное: - Мне…надо отлучиться на пару часов…не больше. А…вам нужно уехать,…придется уехать… Он говорил все это, не зная, как сказать ей все и стоит ли говорить вообще. Он не видел никакого выхода, кроме как отправить ее сейчас домой. Ее нельзя было оставлять здесь, одну – он готов был запереть ее в участке под замком, лишь бы ей ничто не угрожало, но и это теперь было не в его власти. Он знал, что эта новая, неожиданно пришедшая проблема, коснется их обоих и не очень хорошо знал человека, который внезапно снова стал представлять угрозу. Зачем он это сделал и что им двигало, было еще неясно, но то, что он явился по их души было очевидно. И теперь нужно было найти его прежде, чем он найдет их. Ее руки коснулись лица, и он осознал, что задумался обо всем этом настолько, что не заметил, как она шевельнулась. Взгляды встретились, и вспомнилось, отчего-то мгновенно вспомнилось то, как она смотрела однажды точно таким, больным взглядом. Он тогда не очень хорошо понимал, о чем она говорит, он смотрел в ее глаза и не мог понять мотивов ее поступка. Он понял это гораздо позже, понял то, что семья все же для нее не пустое слово и она поступила так, как поступила по неопытности и из любви к родным. Тогда он не выдержал этого странного, больного взгляда и спросил жестко и коротко- « Больше ничего не хотите мне сказать?», а когда в ответ услышал –« Нет», его не остановило даже то, что глаза напротив взглянули еще более болезненно и печально, сознание вспыхнуло негодованием и он вылетел вон из больничного коридора так быстро, насколько смог. Это недопонимание обошлось дорого, воспоминание пришло вовремя, и он понял, что нужно делать здесь и сейчас. Он поймал ее руки, отвел от своего лица, и уже совершенно овладев собой, произнес, глядя ей в глаза: - Вам нужно уехать…сейчас. А мне нужно разобраться в том, что происходит. Возможно, что ничего страшного не случится, но все же… - Да что такое, что…- она лепетала это таким невозможно беспокойным тоном, что он не смог ничего сказать. Он прижал ее к себе и попытался, осторожно подбирая слова, объяснить. Лгать ей он не мог, умолчать обо всем уже права не имел, понимая, что теперь это не сработает – она попытается разузнать все сама, а это может обернуться чем-то худшим, чем неведение. - Я не уверен, что все настолько серьезно, но…Фомин сбежал из-под ареста и…тебе не следует быть здесь одной. Это…небезопасно. Анна слушала все это, сказанное тихо и осторжно и в душу вползал холод. все это оказалось настолько неожиданным, что она никак не могла собраться с мыслями. Что-то внезапно словно щелкнуло в сознании, что-то связанное со всем этим, но в растерянности она никак не могла вспомнить, что именно. Какая-то мысль упорно пыталась заявить о себе, но что-то мешало ей придти. Яков шевельнулся, осторожно взял ее за плечи, и она встретила беспокойный взгляд потемневших от волнения глаз: - Все будет хорошо. Я уверен. Просто…мы отложим отъезд,…да и как ты вчера сказала – все к лучшему, даже худшее – она видела, как он попытался улыбнуться, улыбка вышла нервной, больше похожей на усмешку, но он упрямо продолжил и повторил: - Все к лучшему. Мы не можем уехать…без объяснений. Я приду через пару часов, и…мы все решим. Он понимал, как это будет выглядеть, но сейчас у него не было выбора. самым лучшим сейчас было бы поехать с ней самому, но времени снова не было и чувство подступило отвратительное – он словно сбрасывал на нее все проблемы, позволяя себе остаться в стороне. Она высвободилась из его рук, обернулась к окну, и он уже было хотел найти слова, чтобы просить прощения за все это, но застыл на полуслове, услышав ее тихое и задумчивое: - Я не могу вспомнить…это утро, словно стерло что-то…очень важное. это связано как-то…Почему я не могу вспомнить?! Это прозвучало так неожиданно горько и отчаянно, что ему стало не по себе. Ладони сами взлетели ей на плечи, и он неосознанно, нежно коснулся губами выбившегося на шею локона. - Тихо, тихо, не волнуйся так…а что такого случилось утром? Он пытался отвлечь ее этим вопросом и, похоже, у него получилось, плечи под его руками дрогнули, и она произнесла уже мягче и спокойнее: - Об этом я расскажу…но не сейчас…сейчас мне нужно вспомнить…- она обернулась и он едва не отшатнулся, увидев ее лицо – оно было бледным, глаза лихорадочно блестели и этот взгляд, словно обращенный внутрь себя, мгновенно напомнил об ином, недавнем – вспомнилось легкое касание губ и ярко- алая свистулька, качнувшаяся на груди. - Нет, не надо сейчас…позже, я прошу тебя – услышала она совсем близко его короткое, нервное дыхание. Его губы быстро и легко касались ее лица и это странное, беспокоящее ощущение того, что она не может вспомнить о чем-то очень важном, ушло. Она словно почувствовала его страх за себя и то, что он делал сейчас, оказалось гораздо важнее всего. И она заторопилась. Все снова становилось неясным и тревожным, будущее снова отступило перед настоящим, но он был здесь, сейчас и она перестала думать обо всем. Он отступил пару шагов, не выпуская ее из рук, за спиной оказалась стена и она едва не задохнулась от того, как его губы нетерпеливо и торопясь, уже опускались ниже, к расстегнутому вороту, касаясь быстро и горячо. Сознание затуманилось, его руки нетерпеливо заскользили по телу, прижимая ее к стене, и внезапно все закончилось. Она открыла глаза и увидела перед собой его лицо. Лицо было бледным, он смотрел мимо, в стену, она не смогла прочитать то, о чем он думал сейчас, и у нее вырвалось неосознанно и больно то, что обычно в таких нервных ситуациях, говорил он, короткое и выдохнувшееся ему в лицо: - Что?! Он отступил к окну и проговорил глухо и бесцветно, глядя за стекло перед собой: - Прости…тебе лучше сейчас пойти собрать вещи.. Анна смотрела в это любимое, бледное лицо с нервно сжатыми челюстями и уже понимала, что с ним происходит. Они так долго шли к этому, к тому, чтобы быть вместе, безо всяких условностей и правил, что теперь, когда это стало возможно, их тянуло друг к другу так, что невозможно было остановиться.- Он, видимо, посчитал, что я чувствую как-то иначе – пришла первая внятная, мысль, но она не знала, как ему об этом сказать. То, что ей придется сейчас вернуться домой, видимо, слишком больно ударило. Его благородная натура дала о себе знать в весьма неподходящий момент, но она могла его понять. Вся эта ситуация со стороны выглядела дурно. Это было еще хуже того, что случилось тогда, когда она вернулась домой несколько дней назад. И даже то, что с того момента, как он увез ее сюда, прошло всего несколько часов, ничего не меняло. В этом городе слухи распространялись с ужасающей скоростью и все, что случилось вчера, наверняка, уже с утра, обсуждали все, кому не лень. Его такие вещи всегда волновали мало, но теперь, из-за нее, все изменилось и теперь, помимо всего прочего, его волновала и реакция ее семьи. Сейчас было уже далеко не утро и все, о чем думала сейчас она, было написано на его лице. - Прекрати это. Я…не жалею ни о чем, слышишь меня. Мне все равно…-услышал он и не сразу осознал смысл ее слов, а когда осознал, поразился. Каким-то непостижимым образом она угадала, о чем он думал сейчас, и пришло невероятное, некое немыслимое облегчение. - Я…видела сон…будущее, наше будущее…- ее ладонь снова прикоснулась к его лицу, она повернула его к себе, он увидел ее слабую улыбку и быстро спросил, унимая это отвратительное чувство вины: - И что же…ты видела? Ее руки скользнули к его лицу, поднялись выше, на шею, пальчики принялись путаться в волосах и он услышал совсем близко от своих губ- Я…нарисую тебе это..тебе понравится – ее губы легко коснулись уголка его губ и он, уже больше ни о чем не думая и не сомневаясь, подхватил ее на руки… …- Почему нарисуешь…отчего бы не сказать? – услышала она его горячий шепот, пытаясь придти в себя. Это снова произошло горячо, нервно и нетерпеливо, так, как уже было однажды, но все равно иначе и ответила она совершенно о другом. - Я люблю тебя…это все, что тебе нужно знать. Когда ты придешь,…я непременно покажу тебе это,…обещаю. Если мы сейчас…еще задержимся, боюсь, снова начнут биться в дверь. Ты забыл, тебя Коробейников ждет. Анна произнесла все это улыбаясь и глядя в потолок, он прекрасно понял, что она, таким образом, пытается привести его в чувство и ей это, похоже, удалось. Все же беспокойство вернулось. Идти, действительно, было пора. Завтрак они заменили чем-то совсем иным, эта мысль показалась забавной, он усмехнулся, глядя в ее улыбающееся личико, позволил себе легко коснуться ее губ, и пока она не шевельнулась в ответ, легко отстранился и принялся приводить себя в порядок, озираясь в поисках вещей. Теперь он выглядел по всей форме – в жилете и при галстуке, рука машинально вытянула из кармашка часы, Яков взглянул на циферблат и как-то совершенно спокойно подумал о том, что Коробейникову придется немного подождать. За спиной что-то зашуршало, зашелестело, он обернулся и увидев, что она сидит, завернувшись в одеяло, едва не шагнул обратно. - Нет, нет, нет…идите уже…может быть удастся чаю выпить…на дорогу…да и вещи собрать нужно – спокойно произнесла Анна, глядя ему в лицо и ее серьезный тон мгновенно вернул его на землю. Он защелкнул крышечку, убрал часы, улыбнулся и молча вышел за дверь. Анна моментально подхватилась с постели, оделась за пару минут и спокойно собрала вещи. Она действительно ни о чем не жалела. Ей было уже совершенно безразлично все, что еще скажут о них в этом городе. Хуже того, что произошло накануне, быть уже не могло. Она решительно закрыла замки, взялась за ручку чемодана и перевела дыхание. На то, что и как сказать дома, у нее было время подумать по дороге. Сейчас времени не было вовсе и она спокойно стащив чемодан со стола, шагнула к двери, распахнула ее и едва не выронила чемодан из рук – Штольман со странным. легким выражением лица. спокойно разливал чай. На столе стояло блюдо, в котором она узнала вчерашнее, на нем аккуратно были разложены кусочки тонко нарезанного хлеба и холодное мясо, над чашками вился парок и Яков, подняв голову, улыбнулся ей: - Завтрак, сударыня…у нас есть еще пара минут. Анна осторожно поставила чемодан, и хотела было спросить о том, каким образом он намерен осуществить ее поездку до дома, но взгляд скользнул за окно и она, забыв о своих мыслях, сказала совсем иное. - И этот отчего-то приехал заранее – услышал он и быстро взглянул – Анна смотрела за окно, Яков проследил за ее взглядом и понял, о чем она. В ворота въезжал экипаж, в котором без труда, угадывалась большая фигура доктора Милца. - Я поеду с ним. И экипаж искать не придется – Анна произнесла это спокойно и быстро, но он все же шагнул к ней и заглянул в глаза – Все хорошо, иди, открой ему – так же спокойно проговорила она и у него не нашлось слов, он лишь успел снова поразиться тому, насколько она изменилась за последние дни. Теперь в ней, время от времени проскальзывало нечто такое, чего он понять не мог, какая-то новая черта, которой раньше он не замечал, но сейчас подумать об этом он не успел. Она снова мягко и серьезно сказала: Иди…иначе стучать начнет – и он, без слов отправился в коридор, все еще пытаясь понять, что его удивляет в ней, но дом был невелик, до двери он долетел быстро и никаких внятных мыслей, так и не успело придти. он уже вставил ключ в замок, как послышался осторожный стук. - Сейчас, доктор, я слышу – отозвался Яков и распахнул дверь. Сегодня доктор выглядел иначе, чем вчера. Он был крайне взволнован и пожимая ладонь Штольмана, быстро, вполголоса, заговорил: - Ну что, я надеюсь, с Анной Викторовной все обошлось? – и, увидев утвердительный кивок, мгновенно продолжил – Я, собственно, отчего раньше. Яков Платоныч, голубчик, я предупредить… - Если вы о том, что Фомин сбежал из-под ареста, так мне уже сообщили. У меня к вам просьба, доктор, вы не могли бы проводить Анну домой…у вас экипаж…- Яков не хотел и не собирался объясняться долго, но Милц не стал задавать вопросов. Он внимательно посмотрел ему в лицо и почти моментально ответил, чем удивил: - Да, разумеется, я понимаю…все, что угодно, что в моих силах я… - Ну и замечательно, спасибо – прервал Яков этот неожиданно вырвавшийся поток слов. Что-то в тоне доктора было странное, но разбираться сейчас, было уже некогда. Послышались легкие шаги и в коридорчик впорхнула Анна, при взглядах на которую, они оба не смогли не улыбнуться. - Добрый день, Александр Францевич, вы проходите, я, как видите…все в порядке…- смущение все таки подступило, лицо ее залилось румянцем и Штольман, мысленно обругав себя, постарался спасти положение, быстро высказавшись: - Вы проходите, доктор, там чай горячий, пара минут у нас найдется…на все. Чай они выпили наспех, времени было уже в обрез, и через десять минут Штольман уже запирал дверь. Милц смотрел на Анну, и ему было совсем нехорошо. С самого утра в городе все только и судачили о том, что случилось вчера, и слухи расползались по улицам, как осенняя дождевая туча. Страшная смерь Егора, вся эта дикая история и кончина отца Федора погрузила город в оцепенение. К полудню оцепенение сменилось любопытством и разговорами, и все они завертелись вокруг неожиданно воскресшего начальника сыскного отделения и « малахольной ведьмы Мироновой». Подробностей этой истории не знал никто, но каждый хотел высказать свое, иногда выдумывая на ходу небылицы. Когда фельдшер, явившийся в больницу, поведал ему обо всем, руки сами потянулись за пальто. То, что Фомин сбежал от полиции на каком-то разъезде, только усугубило дело. Город гудел, как растревоженный улей и в воздухе, почти осязаемо, висело некое напряжение. Сейчас, глядя на то, как Анна не отводит взгляда от Штольмана, который никак не мог запереть дверь, доктору внезапно стало, так жаль этих людей, что он сам не понял, как так получилось, но уже произнес: - Когда вы уезжаете? Ключ, наконец, повернулся и Штольман обернулся – на лице его доктор ясно прочитал досаду, но он все же ответил, бросив на Анну мимолетный, но выразительный, беспокойный, взгляд: - Как сможем…скорее. Вы , Александр Францевич, ступайте, мы догоним. Доктор мгновение молча смотрел ему в лицо, затем очнулся, понял намек и кивнув, неспешно отправился к экипажу, услышав за спиной: - Я только прошу тебя, слышишь меня, Аня, будь дома. Это серьезно, я буду скоро, как смогу и…мы все решим. Он говорил все это и видел, как ее глаза начинают влажно блестеть, но она не говорила ни слова, лишь губы дрогнули, она неосознан моргнула и слезинка все же сорвалась с ресниц и побежала по щеке. Анна сердито смахнула ее и от этого ее жеста, к горлу снова подступил комок, он видел, как отчаянно она пытается взять себя в руки и ему стало безразлично то, что доктор, возможно, уже ждет их в экипаже, глядя сюда. - Все будет хорошо – услышала она и уже не слишком ясно увидела его лицо – он смотрел прямо в глаза, и в его взгляде она уловила знакомое упрямое выражение. Его ладонь быстро и нежно провела по ее лицу, стирая слезы, задержалась, губы легко и быстро прикоснулись к ее губам, и она не успела ответить. Он взял ее за локоть, развернул, и мягко подтолкнув в спину, проводил до экипажа. Милц подал ей руку, и она приняла ее, уже ничего не видя перед собой, а когда опустилась рядом с доктором, снова услышала спокойное и ровное: - Все будет хорошо. Анна подняла взгляд и ее глаза встретились с его серьезным и упрямым взглядом. Он не сказал больше ни слова, поставил чемодан ей под ноги, экипаж тронулся и она увидела, как Штольман развернулся и не оборачиваясь, быстро зашагал в сторону центра. Милц наблюдал за этой сценой с тяжелым сердцем. Совсем не этого он ожидал сегодня от этой встречи и сейчас у него никак не находилось слов ей в утешение. Они поехали по окраине, хоть так было и длиннее, но, во-первых, так было безопаснее, и он понимал, как непросто ей было сейчас возвращаться домой. - Все плохо, да, доктор?- услышал он ее уже более живой, но беспокойный тон и повернулся, задав вопрос, который должен был задать уже давно: - Вы как себя чувствуете? Анна выглядела лучше, чем он ожидал, по крайней мере, внешне и когда она посмотрела ему в лицо, он понял, что физически с ней все более или менее в порядке, чего было не сказать о душевном. Взгляд был беспокойный, но слез уже не было, она слабо улыбнулась и ответила, скользнув взглядом на дорогу: - Все хорошо со мной…лишь бы с ним ничего не случилось. Это, последнее, видимо, вырвалось неосознанно, доктор взял ее руку в свою и высказался, постаравшись вложить в свои слова столько уверенности, сколько смог: - Ничего не случится. Думайте о хорошем, голубушка и все же, вы как себя чувствуете? Ее нужно было отвлечь, он это понимал, как врач и как человек, остро сочувствовал ей и ему это удалось. Она взглянула уже живее и все же ответила, мягко улыбнувшись: - Да все нормально…слабость разве что, голова кружиться временами…да и все, пожалуй. - Тошноты нет по утрам? – это вылетело машинально, как заученная, дежурная фраза, последовавшая за двумя предыдущими симптомами, и он уже обругал себя мысленно за идиотизм, но она задумалась и мгновение спустя, ответила: - Да нет…один раз было, вчера утром…но это нервное…просто очень хотелось пить. Что-то в ее лице изменилось, по нему пробежала легкая, но мрачная, тень и доктор не решился продолжать беседу на эту тему. То, о чем она сказала могло быть и следствием нервного потрясения, однако от пришедшей первой мысли, отделаться было уже сложно.- « Как сможем…скорее» - вспомнил он ответ Штольмана и подумал, глядя в ее снова бледное, отрешенное лицо- И слава богу, лишь бы все обошлось. Анна смотрела перед собой на белую, заиндевевшую на морозе, дорогу и ей совершенно не хотелось уже говорить с доктором. Она ощущала его сочувствующий взгляд и слышала тон, но сейчас ей нужно было сосредоточиться, а сделать это было сложно. Перед глазами так и возникало нервное, но упрямое выражение лица Штольмана и это его вечное- « Все будет хорошо»- так и звучало в сознании. Пока он был рядом, все было хорошо, даже когда она знала, что ему нужно уйти, но сейчас, когда он уже ушел, что-то случилось. Вернулось это постоянное, вынимающее душу, беспокойство. Это беспокойство требовало действия, которое она не могла себе позволить – « Я только прошу тебя, Аня, слышишь меня, будь дома…» - словно раздалось рядом, и она очнулась от странного ощущения его присутствия, услышав другой голос: - Анна Викторовна, голубушка, приехали…я зайду с вами. – это последнее внезапно привело в чувство, она взглянула Милцу в лицо и увидела в нем столько участия и сочувствия, что отвела взгляд, лишь ответила, сжав его руку: - Спасибо, Александр Францевич…я…буду благодарна вам. Она поняла, почему доктор сказал это и что имел в виду под своими словами. Он был вхож в дом и прекрасно знал обо всем, что касалось их истории – ее и Штольмана, как знал и об отношении ко всему этому ее родителей и сейчас он посчитал важным и должным поддержать ее. Он подал ей руку, она сошла у крыльца и взглянула на особняк. Чувство было странное – она вернулась домой, но теперь ей здесь чего-то недоставало, ей давно этого не доставало – присутствия в этом доме одного, единственного, самого важного в ее жизни, человека. Сейчас он был нужен ей, как никогда и уже неважным было дом, в котором он будет с ней, важно было то, что он будет. Эти странные мысли сменили иные – о том, что он сейчас снова неизвестно где и что, возможно, ему снова что-то угрожает, но об этом она подумать как должно, уже не успела. Милц подошел, держа ее чемодан и свободной рукой взяв ее под локоть, улыбнулся и произнес: - С богом, Анна Викторовна, выше голову, голубушка…- он явно пытался ее подбодрить, но внезапно его слова вызвали иное. Внезапно ушли эти неожиданно подступившие мягкость и неуверенность, а пришла спокойная решимость: - Не волнуйтесь, доктор, все хорошо, идемте в дом, холодно- услышал Милц поразительно спокойный тон, но не успел удивиться и взглянуть в ее лицо – Анна легко взлетела по ступеням и открыла дверь.