Всякая душа - потемки

Как только Анна шагнула за порог, ощущение того, что она непременно должна что-то вспомнить, усилилось. Доктор засопел позади, она прошла вперед и огляделась. В доме было тихо, но со стороны столовой слышался тихий разговор вполголоса и легкое позвякивание. Сердце тревожно стукнуло, но она перевела дыхание и постаралась взять себя в руки. Никто не заметил, как они вошли, Анна оглянулась на доктора, лицо его внезапно стало растерянным, он поставил чемодан у стены и, подступив к Анне, тихо проговорил: - Давайте пальто, я уберу. Пальцы словно сами по себе расстегнули пальто, Милц подхватил его и Анна быстро провела обеими ладонями по волосам. Жест был неосознанным, но тоже помог собраться, и она решительно шагнула в столовую. Повисла пауза. Все трое, сидящие за столом, обернулись и Анна, вглядываясь в их лица, с каждой секундой ощущала все большую неловкость. На этот раз она вернулась домой совершенно иначе, чем тогда, но, судя по выражениям обращенных на себя лиц, чувствовала ровно, то же самое. Она не слишком хорошо помнила, как они выглядели тогда, помнила суету, восклицания и странные звуки, но отчего-то ощущение было таким же, хотя они ничего не говорили. Позади, послышались шаги, и она услышала, как Милц, совершенно ровным тоном, легко проговорил: - День добрый, господа! – эти три слова произвели эффект разорвавшейся бомбы – Мария Тимофеевна подхватилась со стула и мгновенно оказавшись рядом, пролепетала не своим голосом: - Господи боже, Аннушка…- слов у нее, видимо, больше не нашлось, она не успела сказать что-то еще, как рядом уже оказался отец и заговорил взволнованно и нервно: - Мы едва с ума не сошли, хорошо, что ты вернулась…как ты, милая? Анна обняла их обоих и почувствовала нечто, похожее на угрызения совести – они были так взволнованны и обеспокоены, что у нее не сразу нашлись слова в ответ. Петр Иванович наблюдал эту сцену и с каждой минутой ощущал остро подступающее беспокойство. Милц рядом с Анной стоял, молча и, судя по выражению его лица, было очевидно, что что-то случилось. Само их неожиданное появление говорило об этом, и он сам не понял, как это вышло, спросил неожиданно для самого себя, громко: - Что случилось?! Все замерли, снова повисла некая странная, неловкая пауза и в этой абсолютной тишине, Анна, уже отстранившись от родителей, произнесла негромко, но твердо: - Вы не волнуйтесь так, просто…мне нужно побыть дома….какое-то время…- у нее плохо подбирались слова, она только сейчас до конца поняла, почему Штольман чувствовал себя таким виноватым, похоже, он лучше ее понимал, насколько все это будет тяжело. - Как…какое-то время, Анна…ты что такое говоришь, о чем ты…я ничего не понимаю… – последние слова Мария Тимофеевна адресовала уже не дочери, а супругу, который в свою очередь, выразительно взглянул на доктора. Виктору Ивановичу было невыносимо смотреть Анне в лицо – она побледнела так, что он испугался, было понятно, что говорить ей сложно и, уяснив лишь часть из того, что она сказала, он повторил то, что только что сказал Петр: - Что случилось? О том, что случилось вчера, они знали, как и о том, что Анну Штольман увез в дом Куницына. Когда вернулся Петр и после того, как Маша, едва ли не в истерике удалилась в спальню, брат коротко и внятно обрисовал сложившуюся ситуацию и Виктор Иванович еще ночью решил для себя, что пора прекращать это безумное противостояние и нужно поддержать дочь. Ему непросто далось это решение, но иного выхода он просто не видел. Сейчас они именно что пытались, вместе с Петром, объяснить все это Маше, которая никак не хотела понимать, и Петр собирался отправиться на окраину, узнать, что происходит. Они все никак не могли решить, отправиться ли ему одному, или пойти вместе, но появление Анны и Милца, потрясло. Он мгновенно понял, что что-то случилось, что-то, что заставило Анну вернуться. Доктор подался вперед, и уже хотел было что-то сказать, как Анна успела первой. Она все-таки смогла взять себя в руки и, отступив на шаг, проговорила, глядя в лицо отцу: - Папа, мы уезжаем, в Петербург, я и Яков…- Виктор Иванович подался было вперед, но она неожиданно быстро добавила, и он поразился спокойствию и твердости ее тона – Подождите все, дайте мне сказать. Здесь мне оставаться нельзя, да вы и сами все знаете, но сейчас…произошло нечто…Яков ушел в Управление, это срочно, он не мог приехать, но он придет, позже…когда арестуют Фомина или…что-то прояснится. - Он сбежал из-под ареста?! – потрясенно спросил Виктор Иванович – то, что она сказала последним, было самым важным, он моментально почувствовал опасность, вгляделся в лицо дочери, Анна кивнула ему и добавила, уже совсем спокойно и тихо – Я не знаю подробностей… - То - есть как…в Петербург? Как…это понимать, Аня…ты уедешь с ним вот так…так… но это…- Мария Тимофеевна с трудом выговаривала слова, но Анна поняла, о чем она хотела сказать. Ее всегда больше волновали условности и правила, и сейчас, ничего не поменялось. Не пришло ни негодования, ни раздражения, она почувствовала лишь досаду. Все же, где-то в глубине души, Анна все же надеялась на понимание. сейчас стало понятно, что рассчитывать на это не стоило и теперь она смогла произнести более – менее твердо: - Мама, не надо снова об этом. Неужели ты…как ты понять не можешь. Здесь нельзя оставаться и…я не могу без него. Мы уедем…и решим все уже там, позже. Мария Тимофеевна с минуту, молча, смотрела в ее лицо, а затем, не сказав больше ни единого слова, развернулась и с невероятно прямой спиной вышла из столовой. Ее шаги гулко слышались в тишине, затем громко хлопнула дверь, и Виктор Иванович вздрогнул от этого звука. - Мне нужно вещи отнести, я, пожалуй, не стану их разбирать – тихо произнесла Анна и стремительно вылетела в переднюю. Виктор Иванович шагнул было за ней, но Петр Тронул его за рукав: - Погоди, пусть, не надо. Пусть успокоится…давайте лучше пока обговорим…так сказать – он сделал кистью в воздухе неопределенный жест, обозначающий что угодно, но Миронов понял, что он прав. Милц, все это время стоявший молча, развел руками и проговорил: - Да, я думаю, Петр Иванович прав…так будет разумно. Анна Викторовна…ей непросто сейчас и она права, я с ней абсолютно согласен, давайте спокойно побеседуем…обо всем. Виктор Иванович нервно сделал рукой быстрый жест, приглашающий к столу, и закрыл обе половинки двери, посчитав, что так будет гораздо удобнее. Анна подхватила чемодан и оказалась наверху, не заметив ступенек. Теперь стало легче. Эта сцена, внизу, расставила все по своим местам. Не осталось иллюзий и недомолвок, стало понятно, что мама, похоже, не собирается одобрить ее решение, но то, что отец и дядя явно на ее стороне, вселяло некую надежду.- Надо было и вещи не собирать, зачем – пришла все та же, грустная мысль и она только сейчас поняла, что действительно, это было странно. -« Я приеду…через пару часов» - вспомнила она его не слишком уверенный, нарочито спокойный тон и беспокойство захлестнуло так внезапно, что потемнело в глазах.- Он не уверен был в том, что вернется через пару часов…или что вообще…вернется. Эта мысль ужаснула настолько, что ноги ослабли и если бы не подвернувшийся стул, она, наверное, опустилась бы на пол. - « Я только прошу тебя, Аня, слышишь меня, будь дома…» - услышала она совершенно ясно его беспокойное и требовательное, и мысли внезапно перестали собираться в стройные ряды. Она прекрасно осознала свою ошибку с Егором, но сейчас сидеть и ждать в бездействии уже казалось немыслимым. Перед глазами пролетело все, что произошло за эти дни, начиная с явления призрака Разумовского и заканчивая ее необъяснимо светлым, вещим сном и это, последнее, объяснило все. Сейчас она уже остро жалела о том, что не сказала Штольману о кладе, о котором упомянул Егор. За эти полтора года, она уже поняла, что, как правило, во всех запутанных делах, в которых ей довелось разбираться, в мотивах поступков людей, присутствовали две вещи- чувства и деньги. Иногда они шли порознь, но здесь, похоже, все сплелось воедино. Фоминым старшим двигали месть и ярость, но исключать того, что он знал о кладе, и не попытается его разыскать, было нельзя. Он не слишком любил своего сына, никогда не пытался его понять, Егор его раздражал своими странностями, тем, что наследника из него не выйдет и сейчас, размышляя об этом, Анна поняла, что месть, вероятно, не самое главное в причинах его побега. Что именно написал Разумовский в бумаге, оставленной Фомину, она не знала. - -Был ли там лишь план подземелья или что-то еще- подумала она и внезапно вспомнила, вспомнила слова Егора – Он придет – потрясенно проговорила она вслух. Именно это она не могла вспомнить там, когда силилась это сделать и не смогла.- Значит…вероятнее всего, он не дал ему знаний о месте…господи, как же я раньше… Анна поднялась на ноги и нервно заходила по комнате, уже понимая, что права. Вероятнее всего, Разумовский дал понять, что клад есть, но не пояснил, где он хранится. Было понятно, что он собирался забрать это с собой и слова Егора могли означать лишь одно – о самом кладе Фомин откуда-то знал, как знал и о том, что об этом может знать и она. - Он придет за мной, сюда…чтобы узнать. Или он уже приходил в дом Куницына, господи… Она опустилась на постель и, прижав ладони к лицу, постаралась успокоиться - что же делать…что – пальцы были прохладными, это прикосновение немного успокоило, но когда она отняла их от лица и открыла глаза – светло не стало. Вокруг качалось нечто серое и плотное, словно некий странный, непроглядный туман. Было холодно, и когда холодно стало настолько, что она задрожала, послышался голос: - Анна…вам надо успеть…там, внизу, остался нож…это ключ…он знает это…он будет там…простите… Голос умолк, серый туман обратился темнотой – странной, уходящей куда-то вниз и сгущающейся, по краям этой темноты четко высветились старые, гнилые бревна и послышался сбитый, прерывающийся голос: - Все хорошо…хорошо… - и из этого сумрака к ней потянулась ладонь. Она узнала этот голос, который могла узнать из тысячи и радость оттого, что он жив, сменилась ужасом – в тусклом, падающем откуда-то сверху, свете на ладони ярко и ало виднелась кровь. *** Снег скрипел под ногами, зимнее солнце сияло на совершенно безоблачном небе и первая мысль, пришедшая тогда, когда он уже почти дошел до центра, была ни о чем – К ночи мороз ударит. Ботинок поскользнулся на замерзшей после вчерашней оттепели мостовой и Яков чертыхнулся вслух. Здесь уже было людно. До управления осталось пройти с сотню шагов, и он шел быстро, стараясь не замечать обращенных на него взглядов. Не обращать внимания на то, что горожане замолкали при его появлении, было сложно и чувство было отвратительное. Он чувствовал себя актером провинциального театра, который накануне забыл слова и теперь, словно весь город негласно, но единодушно, осуждал. Когда это ощущение превратилось в мысль, он остановился так резко, что кто-то, шедший наперерез, поскользнулся и ткнулся в ему в плечо. Яков машинально подхватил пошатнувшуюся барышню под локоть и когда она быстро проговорила: - Благодарствуйте, барин - и замолкала на полуслове, Яков взглянул в ее лицо – перед ним с розовым от мороза личиком, стояла Лиза ….Изумление на ее лице, мгновенно сменилось странным выражением – радостным и восхищенным, и она затараторила, все еще вцепившись в его рукав: - Ой, а это вы, а в городе чего только не болтают, так языки – то без костей. А я так рада, что все хорошо с вами и с барышней Анной Викторовной…страсти-то какие…- закончила она свой сбивчивый монолог совсем непонятно и отступила на шаг, покраснев и убрав руку. - А вы в полицию идете? С утра по городу рыщут и к нам заходили, новый –то начальник суровый такой – она никак не могла остановиться, словно действительно была рада его встретить. Было странно ощущать такое искреннее участие от подобной барышни на фоне всеобщего, словно осязаемого неприятия и слов у него не нашлось. Краем зрения Яков отметил, что мелкие лавочники и прохожие с интересом наблюдают всю эту сцену и внезапно пришло раздражение. Он выпрямился, расправил плечи и улыбнувшись Лизе, спокойно спросил: - Суровый, говорите? Лиза обрадовано улыбнулась, и снова взяв его за рукав, подступила ближе: - А правда говорят, что Фомин золото какое-то ищет? Вопрос был совершенно неожиданным, но интерес возник мгновенно и все последующие вопросы, он уже задавал так, словно они находились не на улице, а в участке. Вся беседа заняла не больше пяти минут, но когда Лиза, уже не настолько радостная, как была только что, тихо проговорила: - Так я пойду…- он машинально кивнул и когда она быстро, не оглядываясь, отправилась в сторону салона, понял, что задумался настолько, что не сразу осознал, что она уже сказала все, что знала. Яков огляделся вокруг – мимо шли прохожие, кто-то взглядывал и отводил взгляд, но иные все же, здоровались. На лицах читались разные выражения, и он внезапно поймал себя на мысли о том, что искренне рада была его видеть, похоже, лишь Лиза, но сейчас все это его уже совершенно не волновало. История с синей тетрадью все еще не закончилась – теперь это было очевидно и то, что он когда-то посчитал домыслами гувернантки, похоже, стало реальностью. Слушая Лизу и задав ей несколько вопросов, он понял, что найти первоисточник слухов о кладе, расползающихся по городу со скоростью летнего грома, ему не удастся. Это было досадно, можно было попытаться отследить и узнать все о планах Фомина точнее, но он уже понимал, что, скорее всего, эта ниточка не приведет никуда.- « Суровый такой» - вспомнил он слова Лизы о новом начальнике сыскного и решительно открыл дверь управления. В вестибюле было пусто – ни посетителей, ни городовых, лишь дежурный, устало подняв голову от бумаг, узнав его, вскочил с места и громогласно поприветствовал. - Тихо, тихо, я тоже рад вас видеть – неожиданно для себя, мягко улыбнулся Штольман. Лицо дежурного посветлело, он было хотел еще что-то сказать, но Яков быстро спросил, предвосхищая ненужные восторги: - Где все? Николай Васильевич на месте? - Никак нет, ваше высокоблагородие, отбыли в Петербург…еще до того, как…срочная депеша была. А все остальные по городу рыщут…арестанта, стало быть, ловят…а Антон Андреич и Сергей Викентьевич ждут вас…уже с час как. Дежурный замолчал, глядя на Штольмана неким странным, сочувствующим взглядом и он не стал задерживаться, молча кивнул, шагнул в знакомый коридорчик и машинально, без стука, распахнул дверь. Первое, что он увидел – обращенный на него взгляд Антона Андреевича, выглядел он несколько растерянно, но быстро пришел в себя, поднялся и, видимо, хотел представить нового начальника, но тот подошел сам. - Нелидов, Сергей Викентьевич – представился этот человек и Яков, вглядевшись в его лицо, узнал. Он видел его, давно, уже весной восемьдесят седьмого. Он появился в начале апреля, тогда, когда операция по поимке террористов подошла к кульминации. В то утро Яков удивился, увидев незнакомое лицо среди прочих, но ему объяснили вполне логично о том, что другой человек внезапно отбыл, а этот – « верный и проверенный». Теперь, глядя в его лицо, Яков понял, что Варфоломеев и тогда подстраховался, послав своего человека. Тогда они справились достойно – ни один из террористов не ушел, но через несколько дней этот человек исчез. После этого Яков догадывался о том, что все это было не случайно, но больше их пути не пересекались, а затем думать об этом стало незачем – он оказался в Затонске. - Вижу, узнали…- проговорил Нелидов, выпустив его руку, и Якову ничего не оставалось, как ответить: - Да, я прекрасно помню…вы отлично справились тогда, а затем…исчезли. Нелидов отвел взгляд, прошел за стол, который еще недавно Штольман считал своим рабочим местом и спокойно объяснился: - Вы же знаете Петра Александровича…он никогда не играет партию…если у него нет плана « В». Впрочем, не стоит сейчас об этом…дела давно минувшие. Яков внимательно наблюдая за ним, понял, что тому действительно, неловко и это понимание успокоило. Он взглянул на Коробейникова, который наблюдал всю эту сцену с явным интересом и встретившись взглядом, наконец, заговорил о своем: - А мы, Яков Платоныч, с утра уже по адресам съездили, да к дому Лоуренса, да все без толку. Я хотел к Мироновым поехать…лично проследить… - Ну это лишнее – выскочило совершенно неожиданно и он сам не понял, как это вышло. Что-то темное шевельнулось в глубине души, какое-то неясное воспоминание, он понял, о чем оно, но вспомнить точнее себе не позволил, а продолжил уже спокойнее, как смог: - Она с Милцем, мы договорились – он все объяснит, думаю городового будет достаточно, все же она не одна… - У нас мало людей. Яков Платонович, вы уверены, что Фомин может явиться к Анне Викторовне? Вот Антон Андреевич уверен. – всю эту тираду Нелидов произнес, глядя на них серьезным, оценивающим взглядом и молча кивнул им на стулья перед собой. Якову такой подход понравился – он не терпел многословья и пустопорожних разговоров, как и излишних реверансов. Они с Коробейниковым опустились на стулья перед столом Нелидова и все принялись спокойно обсуждать варианты, мотивы и вчерашнее происшествие. Поначалу все шло нормально, они пришли к общим выводам о том, что Фомин может в течение дня оказаться в трех местах - в доме Лоуренса в поисках клада, мог пойти к Мироновым из чувства мести к Анне или искать встречи со Штольманом из тех же побуждений. После того, как все уже было сказано, повисла легкая пауза, и ее совершенно неожиданно прервал Коробейников. - А что Анна Викторовна говорит? Она же…может что-то знать…вот хотя бы о ноже, Фомин все твердил о каком-то ноже….- он осекся, быстро взглянув Штольману в лицо, затем взглянул через стол на Нелидова и добавил, уже глядя на собственные руки, лежащие на коленях: - То-есть, я хотел сказать…она может что-то узнать… - Мы слышали уже, Антон Андреевич – прервал его Яков. Вышло довольно жестко, и добавил он уже мягче, досадуя на себя: - Она…не помнит ничего. Что-то знает, но…не помнит. Это меня беспокоит – последнее он сказал уже неосознанно, словно размышляя вслух, но Сергей Викентьевич откликнулся именно на это. - Вот как, отчего же? – быстро переспросил он. Яков взглянул в его лицо и он закончил объяснение:- Мне Петр Александрович разъяснил…относительно Анны Викторовны, я, признаться, был удивлен, но…не верить Варфоломееву у меня нет никаких оснований. Что же вас беспокоит? Все это…весьма любопытно… - Нет. – внезапно коротко и непонятно произнес Штольман и Коробейников изумленно уставился ему в лицо – на лице этом Антон Андреевич ясно уловил знакомое выражение раздражения и досады, возникающее на нем всякий раз, когда Анна Викторовна оказывалась не в то время и не в том месте, подвергая себя опасности. Он на себе много раз ощутил последствия подобного выражения и подобного тона и сейчас неосознанно втянул голову в плечи, ожидая продолжения. Однако, тон изменился и услышав то, что Штольман сказал далее, Коробейников не поверил ушам. - Это не любопытно. Можете мне поверить. Это опасно и…у нас с Петром Александровичем договоренность. – сказано это было очень спокойно и холодно, все это Штольман высказал, уже поднявшись на ноги и, глядя на Нелидова, так и сидящего в изумлении на стуле, сверху – вниз. Сергей Викентьевич очнулся, поднялся и ответил на это странно ледяное, взяв себя в руки: - Да. Разумеется, я знаю. Прошу прощения. Эти два петербуржских полицейских чина говорили так, словно знали некий особый язык, понятный им одним. Антон Андреевич увидел, как выражение лица Штольмана выровнялось, он тонко и холодно улыбнулся и проговорил, чуть натянуто, но спокойно: - Итак, выбор у нас невелик и ресурсов маловато. Вам, Сергей Викентьевич, есть смысл оставаться здесь - на случай, если что-то изменится, и кто-то явится с неожиданной информацией. Не думаю, что Фомин осмелится добраться до Анны у Мироновых, при таком скоплении людей плюс городовой…сомнительно. У меня к вам просьба…отправьте кого-то проверить дом Куницына, там, на окраине. Возможно, Фомин может быть там, он может не знать, что нас там нет…если его поступками движет месть, в чем я уже сомневаюсь, но…может пострадать совершенно невинный человек, если Александр Петрович внезапно вернется и они встретятся…там. К Мироновым Ульяшина отправьте, он толковый малый и сможет проследить…за всем. Нелидов внимательно слушал и лишь диву давался. Создавалось впечатление, что Штольман настолько увлекся рассуждениями о деле, что совершенно забыл о том, что теперь он здесь не у дел. Мальчишка Коробейников смотрел ему в рот, и если поначалу ему показалось, что у них слегка натянутые отношения, то теперь это ушло безвозвратно. На лице Антона Андреевича читалось лишь восхищение, Сергей Викентьевич мысленно чертыхнулся и брякнул, неожиданно для себя: - Господа, быть может, чаю? Эти двое обернулись к нему одновременно, но если на лице Коробейникова моментально возникла улыбка и он тотчас проговорил: - Отчего бы и нет, я распоряжусь..- то Штольман, напротив, посерьезнел. Он, видимо, понял, что забылся, но извиняться и расшаркиваться, как Нелидов уже понял, было не в правилах этого человека. Он помедлил мгновение, затем взглянул Сергею Викентьевичу в лицо и он поразился спокойной уверенности этих странных, зелено – серых, глаз. Штольман качнул головой, по лицу его пробежала странная, непонятная, тень и он спокойно произнес: - Нет, спасибо. У меня нет времени. Я, с вашего позволения, пойду. Антон Андреевич, про Ульяшина не забудьте. Что-то в его тоне было такое, что Нелидов решил не говорить ничего в ответ на это странное, едва ли не на грани, напоминание о том, что они теряют время. В этих последних словах проскользнуло что-то настолько беспокойное, что у Нелидова снова сложилось впечатление, что сказано это было машинально. А затем, Штольман просто развернулся и, бросив на ходу: - Честь имею, господа - вылетел за дверь. - Он всегда такой? – услышал Антон Андреевич задумчивый вопрос нового начальника и ответил не думая: - Какой? Как обычно. - Понятно – непонятно ответил Нелидов и Антон Андреевич с удивлением увидел, как он быстро подошел к окну и выглянул на улицу: - Не стойте столбом, Антон Андреевич, охрану обеспечьте,…да так, чтобы он не заметил…нервный он у вас. Яков вышел на крыльцо, спустился со ступенек и остановился. Сейчас ему нужно было подумать. Судя по тому, о чем они говорили в участке, то, что сказала ему Лиза, имело веские основания. О кладе, как оказалось, слухи по городу ходили еще тогда, когда все произошло несколько лет назад. Но когда Лоуренс погиб, клад не нашли и со временем все забылось. Сейчас все об этом вспомнили снова и Фомин, как выяснилось, тоже об этом говорил кому-то вчера утром, тогда, когда пропал Егор, но город еще не накрыла темная волна мракобесия. Яков стоял, смотрел на суету на площади и с каждой минутой яснее понимал, что ошибся, посчитав побег Фомина желанием мести. Возможно, что и это присутствовало тоже, но меркантильный интерес проглядывал более явно и сейчас, когда перед Фоминым замаячил срок за подстрекательство к убийству, вполне резонно было предположить, что зная о неком кладе, он попытается обеспечить себе иную жизнь. Фомин был мутным, довольно черствым и недалеким по отношению к собственному сыну и Яков хорошо помнил его бегающий взгляд тогда, когда он однажды беседовал с ним о полигоне. Он явно о чем-то умолчал тогда и так ненатурально поразился его словам о французе, что при этом воспоминании, Якова передернуло. – « Так не было ножа..я и не подумал ни о чем» - вспомнил он ответ Коробейникова на свой вопрос и понял, отчего при упоминании об этом, беспокойство шевельнулось и уже не ушло. Он вспомнил, где в последний раз видел этот нож. Странным было то, что полиция не нашла его там, но сейчас разбираться еще и в этом, не было времени. Он не слишком хорошо помнил, как они тогда уходили, было темно, у него было одно желание – поскорее выйти наружу и, возможно, в спешке, нож просто упал и завалился куда-то. О том, как проводит обыски местная полиция, он прекрасно знал. Тогда, в конюшне Молостовых, они не смогли найти главную улику, ее нашла Анна, и он помнил свою досаду в тот судьбоносный момент. Теперь ему нужно было вернуться и проверить, Нелидов дал понять о том, что дверь в каморку открыта и там, в доме, дежурит Синельников, но это успокоило мало. Синельников был не тем человеком, которому можно было доверять без опаски и беспокойство, пришедшее еще в кабинете, при этой мысли лишь усилилось. В том, что это именно тот нож, он уже был уверен. Тогда, в подземелье, Егор дал этот нож Анне, и она обрезала веревки. – И он остался там, на столе…или где-то рядом… – с этой мыслью он еще раз взглянул вокруг, и внезапно вспомнилось бледное личико Анны у крыльца куницынского дома, а затем память вернула отчаянное и беспокойное - « Почему я не могу вспомнить?!». Теперь он уже был не рад тому, что не смог сдержаться и не дал ей вспомнить, но тогда он просто не смог вынести этого отчаянного и нервного и сделал то, что сделал. Позади громко хлопнула дверь, и этот звук прервал больные мысли. - Яков Платонович, я все же решил к Мироновым наведаться, посмотреть, оценить обстановку и вообще…- услышал он быстрое и многословное и оглянулся – рядом стоял Коробейников и говорил все это, отчего-то глядя мимо. «-- Вам никогда не стать им. Даже не пытайтесь. Он такой один. И для меня он…один. Не ходите за мной…» - это вспомнилось ярко и неожиданно, в душе шевельнулось нечто темное и светлое одновременно и Яков, лишь мгновение, подумав, принял решение и спокойно проговорил, глядя Коробейникову в лицо: - Разумная мысль…идите, Антон Андреевич…и мне спокойнее будет. Коробейников взглянул, наконец, ему в глаза, на лице его отразилось изумление и у него вылетело, видимо, совершенно неосознанно: - А вы…быть может мы вместе…а вы куда же…- он снова отвел взгляд и Яков воспользовался его замешательством, тронул за рукав и уже на ходу, быстро высказал то, что хотел: - Мне надо кое-что проверить, возможно, я ошибаюсь, но вы правы… вы вот что, Антон Андреевич…я попрошу вас об одном, проследите за тем, чтобы Анна…Викторовна никуда не выходила, вы поняли меня? Все это время Коробейников семенил рядом и Яков не мог понять, слушает ли он то, что ему говорят или думает о чем-то своем. Коробейников внезапно остановился, словно налетел на некую невидимую стену и произнес несколько растерянно: - Да, я понял, чтобы не выходила, но…если она спросит, где вы…что я ей скажу? Похоже было на то, что Антона Андреевича не сильно волновало то, куда собирается отправиться Штольман, больше его волновало нечто совсем иное, но сейчас и это было кстати. Якову было уже неважно, кто и каким образом остановит Анну, прежде чем она вспомнит о чем-то и попытается выйти из дома. В том, что все это связано и в том, что она непременно попытается это сделать, он уже не сомневался. Эта уверенность пришла извне, с каждой секундой он чувствовал, что прав, действовать нужно было быстро, и отправить Коробейникова туда, куда нужно, надо было незамедлительно. Они уже дошли до арки, ведущей к парку, на выезде стояли две свободные пролетки и время на раздумья закончилось. - Все, Антон Андреевич, поезжайте… – он хлопнул Коробейникова по плечу и без лишних слов подтолкнул его к пролетке – Поезжайте. Заприте ее под замок,…если потребуется – быстро и внятно добавил он и, вскочив в соседнюю пролетку, сказал уже извозчику: - На Загородную. Я спешу. Человек, сидящий на облучке, обернулся, на лице его возникло странное выражение, он мгновенно, несколько нервно дернул вожжи, и они тронулись с места. Яков оглянулся – Коробейников стоял возле пролетки, и смотрел ему вслед, затем он забрался на сидение и пролетка не спеша начала разворачиваться в сторону проезда. Теперь можно было осмыслить происходящее. Нелидов оказался умным, но странным, это было любопытно, но было уже совершенно неважно. То, как смотрели на него горожане, то, как вел себя Антон Андреевич, и многое другое лишь укрепило в мысли о правильности решения об отъезде. Нужно было уехать до того, как состоятся похороны Егора и Отца Федора, это Яков знал твердо. Каким образом на эти события отреагируют местные жители, он не знал, и знать не хотел. Ему достаточно было того, что он видел перед собой на поляне. На все решения до отъезда у них было всего три дня, за это время нужно было каким-то образом уладить все с Мироновыми. Что он имел в виду, под коротким словом « все», он и сам не мог себе объяснить. Ему трудно было представить задушевную беседу и никаких веских доводов в свою пользу, кроме заботы о безопасности Анны, в голову не приходило. Для ее отца и дяди этот довод мог оказаться основным, но все, что касалось Марии Тимофеевны, было зыбким. Эта женщина с первых минут знакомства терпела его присутствие рядом с Анной с большим трудом и, представив то, что может происходить сейчас, ему было неловко. Ему была глубоко безразлична ее реакция, но то, что Анна, несомненно, будет страдать, он понимал. Пролетка катилась быстро – подморозило сильнее, дорога за день укаталась в твердь, и Яков отвлекся от беспокойных мыслей, скользнув взглядом по улице. Здесь было почти пусто, только возле чайной стояли и курили какие-то люди. Когда-то, в прошлой жизни, они однажды были здесь с Анной. Это было единственное свидание, которое они назначили друг другу и едва ли не единственное, не закончившееся нелепой ссорой. Но вспомнилось отчего-то совсем не это. Вспомнился осенний парк, выстрел и собственный страх. Страх тогда пришел позже, уже после выстрела и после того, как плохо понимая, что чувствует, он стоял на коленях, с ужасом вглядываясь в ее бледное личико. Тогда она открыла глаза, и он с облегчением понял, что она жива. Ее ладонь нежно коснулась его лица и на его вопрос, не ранена ли она, она тут же ответила вопросом: - А вы? Тогда он прижал ее к себе и пришел страх. Он не знал, что делать с ней, с собой, со всем этим чертовым, неустроенным миром, и они условились встретиться. Именно тогда он понял, что ей совершенно безразлично то, что на их счет будут думать иные. - Приехали, барин…Загородная, сходить-то где будете? – услышал он довольно громкое, осознал, что вопрос, похоже, был задан уже повторно и поспешил ответить: - Там, у ворот, где открыто. *** Сумеречное, узкое пространство с протянутой, окровавленной ладонью, начало стремительно удаляться, настолько быстро, что закружилась голова, в висках застучало, Анна смежила веки, ощущая подступающую дурноту, но мысль, явившаяся ярко и четко, заставила открыть глаза. - Это все же случится - она очнулась от звука собственного голоса и вздрогнула. Она уже видела это однажды, тем жутким утром, перед тем, как проснулась и осознала, что осталась одна. В этом видении не было гостиничного коридора, но то, что это то же самое предупреждение, было очевидно – Яков тянул к ней окровавленную руку, ожидая помощи. Мысли еще не оформились в слова, но она уже знала, куда сейчас ей нужно немедленно попасть, быть там. Ей нужно было быть там и помочь.- Или попытаться остановить это – уже вслух прошептала она, поднимаясь на ноги. Ей уже было безразлично, что думают родители, где сейчас Фомин и какие темные планы роятся у него в голове. Она знала, что ей нужно успеть, успеть до того, как они встретятся – Штольман и Фомин. Пальцы схватили ридикюль и раскрыли, она подлетела к комоду, вынула пару свечей и спички, сложила все это в темное нутро ридикюля и защелкнула замочек. Взгляд скользнул по комнате и, понимая, что просто сойти вниз и одеться, не получится, Анна вынула из шифоньера свое любимое, синее пальто. Ходить в нем по такому морозу, как сегодня, было не слишком хорошей идеей, но выбора у нее не было.- Хорошо хоть валенки здесь – подумала она, с удовлетворением взглянув на свои, по размеру, валенки, стоящие у печи. Надеть их заняло пару секунд и прежде, чем открыть дверь, она совершенно неожиданно подумала совсем не о том – Так и не нарисовала, жаль. Но эта мысль, как ни странно, вселила уверенность в действиях. Она откуда-то знала, что если сейчас не сделает то, что должна, то то, что она увидела сегодня утром, может не сбыться. Анна не видела тогда, кто вошел в дверь. В том, что малыш это сын Штольмана сомневаться не приходилось – они были похожи настолько, что она поразилась и во сне, но сейчас что-то извне предупредило, послав ей тревожный сигнал и без слов дав понять, что все может быть иначе и дверь может открыть кто-то другой. Это новое знание гнало ее из дома до такой степени сильно, что пришлось закусить губу, чтобы заставить себя собраться и не слететь по лестнице бегом. Дверь открылась, не скрипнув, Анна вышла на площадку и замерла, прислушиваясь. Было тихо, откуда-то доносились приглушенные голоса, и она поняла, что двери в столовую, закрыты. Валенки ступали совершенно беззвучно, и она едва заметила, как уже добралась до черного хода. На улице было холодно. Солнце все еще светило ярким, желтым светом, пальцы моментально прихватило морозом, и она с досадой осознала, что снова забыла взять перчатки. Сейчас сожалеть об этом было уже поздно, и руки спрятать в рукава не выходило – нужно было держать ридикюль. Анна уже сделала пару быстрых шагов по направлению к задним воротам, как внезапно поняла, что не знает, куда ехать. Эта мысль заставила в растерянности остановиться, но беспокойство оказалось сильнее. – Нужно выбраться отсюда, как можно скорее – с этой мыслью она шагнула вперед и, вывернув на дорогу, позволила себе перевести дыхание и оглядеться. Никто, похоже, не заметил ее ухода – возле особняка было пусто, но отсюда было видно подъездную дорожку, на которой показалась пролетка. Анна замерла, вглядываясь вперед, сердце забилось быстрее, но мысль о том, что она, возможно, ошиблась, так и не пришла, потерявшись на полпути – она узнала пассажира. Он спрыгнул, когда пролетка еще не встала и Анна, неосознанно, отступила на пару шагов назад, скрывшись за оградой. С пролетки соскочил Коробейников. Зачем он приехал, она догадалась моментально – Это Яков его послал приглядеть, хорошо, что я заперла дверь – это она додумывала, уже быстро шагая вдоль улицы. То, что дверь была заперта, давало ей время на то, чтобы успеть уйти подальше, прежде, чем дома хватятся. В самом конце улицы показалась пролетка, Анна прибавила шаг и когда пролетка подъехала ближе, махнула рукой. Извозчик как-то испуганно взглянул, нервно осадил лошадей и Анна, с неким странным для себя чувством, произнесла, взглянув ему в лицо широко распахнутыми глазами: - Мне туда, где мальчика вчера убили. Она поняла, что возница узнал ее. Узнал и испугался, а от испуга отказать не смог. Он едва дождался, пока она сядет и так свистнул лошади, что та сорвалась с места и едва не ринулась в галоп. Ехали они на удивление быстро, лицо горело от морозного воздуха, летевшего навстречу, но она не обращала на это внимания. Теперь, когда вопрос с тем, куда ехать, решился таким странным, но скорым способом, она немного успокоилась. – Значит, я все делаю правильно – уже спокойнее подумала она и, откинувшись на спинку сиденья, постаралась придти в себя.