***
Лут, мрачный, как ночь, поджидал Гэджа на заднем дворе аптеки. — Что там у тебя с моей сестрой? — спросил он, набычась. — Ничего, — ответил Гэдж совершенно чистосердечно. Лут смотрел подозрительно. Быстро и резко шагнул вперёд. Не менее решительно взял Гэджа за грудки и с силой встряхнул: — Правда — ничего? А то, я гляжу, она каждый день к тебе в твою лекарскую конуру бегает, будто здесь медом намазано. С чего бы это, а? — он яростно сузил глаза. — Ты смотри мне, орк! Держи от неё свои грязные лапы подальше. Если с Айрин хоть что-то случится… если ты хоть пальцем её тронешь… если хоть один волос… То… — То что? — спросил Гэдж. — Соберётесь всей вашей компашкой и впятером накостыляете мне по шее? Как тогда, в детстве? Ему вдруг стало смешно. Прошли те времена, когда Лут и его дружки могли бы Гэджа устрашить и взять над ним верх — теперь даже впятером справиться с ним без откровенной поножовщины им было бы непросто. Долговязого и худого, чуть сутулого от постоянной работы в мастерской Лута Гэдж и вовсе мог бы сбить с ног одним ударом кулака… И Лут, видимо, это понял — неохотно выпустил Гэджа, отступил, засопел. — Ладно. Поверю тебе на слово, тварь… Но учти — я за тобой слежу. И если хоть один волос… — Да понял я, уймись. Ничего с волосами твоей сестры не случится. Ни с волосами, ни с прочими частями тела. Лучше следи за тем, как бы тебе самому палец… или что-нибудь другое ненароком напильником не повредить. Лут процедил сквозь зубы тихое ругательство. Гневно сплюнул и, смерив Гэджа на прощание презрительным взглядом, пошёл прочь со двора.***
В «лаборатории» пахло остро, едко — расплавленным воском, горячим сургучом и почему-то древесной смолой. Саруман возился с непонятными чертежами, вымеряя что-то на листе бумаги циркулем и дюймовой линейкой. На рабочем столе мага, как всегда, царил кавардак, соседствовали в живописном хаосе свечи, книги, свитки, стопки бумаги, пустые чернильницы, очистки наспех очиненных перьев, кляксы, аптекарские весы, склянки с кислотами и порошками, ящички с какими-то минералами, детали полуразобранных часовых механизмов, — и найти среди всего этого неприкасаемого безобразия хоть что-то нужное казалось делом совершенно безнадежным… На спиртовке сердито булькал позабытый чайничек, до краёв полный воды — из носика его поднимался столб пара, и жестяная крышка дребезжала и подпрыгивала, точно набиралась решимости отправиться в полет к потолку. Гэдж, проходя мимо, уже хотел прикрутить фитилек спиртовки, но Белый маг его остановил: — Погоди. Смотри, как лихо подскакивает крышка, а? — Угу. Очень… занимательно. Тёмные глаза Сарумана поблескивали лукаво. — А что заставляет её подскакивать? — Кипящая вода. — А точнее? — Пар. — Сила пара. — Белый маг щёлкнул пальцами. — Как думаешь, если поставить этот чайник на колеса — он поедет? Гэдж на секунду смешался. Причудливые идеи сумрачного саруманова гения, как всегда, застали его врасплох. — Подталкиваемый паром? Ну, то есть, силой пара? — Да. Как по-твоему, если, так сказать, взять и запрячь эту силу в телегу — будет результат, а? Гэдж пожал плечами. — Ну, не знаю. Чайник, наверно, для таких целей должен быть побольше. Не чайник, а тогда уж целый котёл. Саруман кивнул. — И какой-то механизм, который позволял бы силе пара вращать колеса. — Что-то вроде поршня? — Да. Который толкал бы шатун, соединенный с маховиком. Гм, — он задумчиво почесал кончик носа, — а это, пожалуй, и впрямь могло бы сработать… — Тогда придётся возить с собой ещё одну телегу — с углем или дровами, — заметил Гэдж, — чтобы постоянно поддерживать в котле температуру кипения. Не многовато ли груза выходит? — Да. — Белый маг помрачнел. — Это, несомненно, препятствие… Но мысль интересная, как ты думаешь? — Ну… может быть. — Силу пара можно ведь не только в телегу запрягать. Можно сделать механический привод… Ну, скажем, чтобы толкать поршни дренажных насосов… или вращать жернова мельницы… или колеса подъёмников… — С этим пока и пара волов прекрасно справляется. — «Пара волов»… Экий ты душитель новаторских идей, друг мой! — с досадой проворчал Саруман. — Ладно. — Он бросил на стол циркуль и линейку и вопросительно посмотрел на Гэджа. — Ты ведь зашёл сюда исключительно потому, что невероятно соскучился по мне и желал обсудить со мной чайники, паровые машины и прочие безусловные достижения мыслящего мирового сообщества. — А тебя это удивило бы? — улыбаясь, спросил Гэдж. Саруман смочил уголок полотенца водой из кожаного меха и принялся сосредоточенно оттирать влажной тканью темные пятна, оставленные на ладони графитовым стержнем. — Удивило бы… к сожалению, — серьёзно ответил он. — Ты уже не так часто вспоминаешь о моем существовании, как мне бы этого хотелось, Гэдж… А в последнее время, я вижу, тебя что-то серьёзно гложет. — С чего ты взял? — Ты не слишком здоро́во выглядишь в последние дни. Но я рад, если ты всё же решил прийти и насчёт этого «чего-то» со мной посоветоваться. Что случилось? Гэдж с некоторым смущением потёр друг о друга ладони. — Да ничего особенного… Собственно, я только хотел спросить — известно что-нибудь новенькое о тех орках, которых обнаружили у Скалы Ветров? Ну, о которых вы тогда говорили с Бальдором? Удалось что-нибудь о них узнать? Сколько их, как они живут — там, в ущелье… Саруман закончил вытирать руки, расправил полотенце и повесил его на спинку деревянного креслица. Взглянул на Гэджа. — Я, наверное, мог бы тебе соврать, Гэдж. Для твоей же пользы. — Надеюсь, ты все же не станешь этого делать. — Нет. Хотя бы просто потому, что новостей особых нет… Кроме, пожалуй, одной. Вполне ожидаемой. — Какой? — Пастухи с западных предгорий в последние дни начали недосчитываться скота: коз, телят… Козы пасутся на горных склонах и иногда теряются, убегают, становятся добычей волков, в этом ничего удивительного нет. Но никогда раньше они не пропадали с такой постоянностью и в таких количествах. — Значит, горцы уверены, что этих коз крадут орки? — По всему выходит, что так. Да уж, ничего неожиданного… Гэдж отвёл взгляд. Посмотрел в окно, на цветное витражное стекло, на пятна света на полу — пестрые, будто причудливый коврик, на «Душителя» — большие напольные часы в деревянном футляре, из которого каждый раз перед началом боя раздавалось хрипение и сипение не иначе как зверски удушаемой жертвы. Скользнул взглядом по горстке красноватых камешков, лежавших на столе в деревянной плошке. О чем-то эти камешки Гэджу говорили, более того — кричали всем своим видом, но он никак не мог ухватить за хвост бродившую где-то по задворкам сознания смутную мысль, думал сейчас совсем о другом. — А может быть, они просто голодают? Эти… орки? В горах не так уж много добычи для того, чтобы прокормить большое племя, а собственных стад, видимо, у них нет. — По совести говоря, всё возможно, Гэдж. — А ты никогда не думал, что, вероятно, им, этим оркам… просто нужна помощь? Возможно, мы могли бы оказать им какое-то содействие… ну хотя бы топливом и провизией, чтобы они не зарились на чужих коз. Саруман поднял брови. — Начнём с того, что орки не больно-то стремятся принимать помощь от кого бы то ни было, тем более от людей — не доверяют, боятся, не хотят ставить себя в зависимое положение. И потом — как ты вообще это себе представляешь? Мы, конечно, могли бы подогнать к Скале Ветров, скажем, пару телег с мясом, хлебом, овощами и прочими коврижками, но вряд ли этого хватит надолго… Да и запас коврижек в Изенгарде тоже не безграничен. — Коврижки понадобятся только на первое время, — возразил Гэдж. — По-настоящему-то оркам нужны орудия труда, семена и зерно для посева, козы и куры на развод… чтобы они могли сами себя обеспечивать и быть спокойными за завтрашний день. — Это затратно и авантюрно. И, прямо скажем, вряд ли местная публика поймёт твоё и моё стремление принимать сомнительное участие в каких-то орках. — Ну… возможно, оркам тоже найдётся, чем отплатить. Может быть, не сейчас — но со временем… Саруман вздохнул. — Чем, например? Заячьими тушками и волчьими шкурами? Слишком много добра придётся бросить в воду, прежде чем мы сможем рассчитывать хоть на какую-то, самую крохотную отдачу. — Вот поэтому и нужен посредник для того, чтобы попробовать навести с племенем мосты и выяснить все эти вопросы, — с раздражением заметил Гэдж. — Надо уже наконец отбросить все предрассудки и хотя бы постараться наладить отношения со старейшинами или кто у них там главный… — Что ж, если кто-нибудь из них попадётся воинам Бальдора в плен, я непременно постараюсь это сделать. — В плен… — пробормотал Гэдж. — Да, это, конечно, именно то, что надо. Сразу и несомненно расположит орков к переговорам и сотрудничеству… Но вообще-то я имел в виду вовсе не это. Белый маг положил руку ему на плечо. — Нет. — Ты даже не знаешь, что я хочу предложить. — Ты уже предложил. И я знал, что рано или поздно ты это предложишь… и опасался этого, скажу честно. Поверь, это плохая идея, Гэдж. По крайней мере, сейчас. — Я так не думаю. — Зато так думаю я. — Ты хочешь все время думать за меня? Чайничек, о котором тем временем все забыли, решил вдруг напомнить о себе и выплеснул через край немного кипящей воды: она тут же залила спиртовку, зашипела на фитиле, пытаясь обратить и без того крошечный огонёк в пшик и тлен. Некоторое время казалось, что огонёк сдастся и погибнет, оставив от фитилька черный обугленный пенечек, но нет — капельки воды обратились в пар и сгинули бесследно, а пламя осталось — дрожащее, но неугасимое, упрямо поднимающееся над фитилем и будто дразнящее голубым язычком всех и всяческих вероятных недругов. Гэдж был сумрачен и серьезен: — Я всё же полагаю, что кто-то должен наконец узнать, что там, у этих орков, происходит. И потом, это… мой народ, Саруман. — Который тебя уже один раз отверг, друг мой, — мягко отозвался Белый маг. — Там, в Дол Гулдуре. И мне бы не хотелось, чтобы это произошло вновь. — Да, но… Эти орки никогда не были в Дол Гулдуре. — И… что? — Они никогда не подвергались действию тех темных сил, которые царят в Крепости и выворачивают из орочьей натуры наружу все темное, дикое и дурное. — И поэтому они, эти орки, по-твоему, какие-то другие? — Они могут быть другими. Саруман молчал — внимательно смотрел на Гэджа. Не возражал — но и соглашаться по-прежнему не торопился. — Послушай, — негромко произнес Гэдж. — Не так давно… как раз перед тем вашим разговором… Я нашел рисунки на скале… Так, ничего особенного, просто звери, рыбешки и всякие бытовые сценки. Видимо, их рисовал кто-то из орков… Кто-то из этих, пришлых, кто-то, кому нравилось рисовать, изображать рыб и зверей… привносить в мир что-то новое, выражать какие-то свои мысли, образы и видения… — он запнулся, уже в который раз проклиная свое неисправимое орочье косноязычие, не позволяющее ему легко подбирать слова — те самые, верные и необходимые, которые помогли бы ему в полной мере донести до собеседника волнующую его и представляющуюся важной мысль. — В общем, я тогда подумал… не могут существа, способные творить и испытывать от этого радость, быть склонными только к разрушению и никоим образом — к созиданию. Должно же и в них быть что-то хорошее… что-то такое незамутненное, чистое, не тронутое искажением и не вывернутое наизнанку… разве не так? — Он нервно кашлянул — скулы у него сводило от звучащего в этой невнятной речи дурацкого пафоса, но другие слова — простые, понятные и вместе с тем убедительные — так и не появлялись. Саруман по-прежнему молчал. Рассеянно вертел в руке взятую со стола деревянную шестеренку. — По-твоему, я говорю глупости? — кусая губы, пробормотал Гэдж. Белый маг качнул головой. — Глупости? Нет, Гэдж. Просто люди, да и орки… куда более сложные существа, чем нам дано это постичь, и свойства их натуры не сводятся к набору каких-либо определённых черт. Наличие склонности к творчеству и даже настоящего дара к какому-либо занятию может присутствовать как и у очень хороших людей, так и у совершенно дурных. — Я понимаю, просто… Моя мать тоже когда-то любила рисовать углем на стенах пещеры… это, конечно, к делу не относится, но… — Боюсь, именно это как раз и относится к делу самым непосредственным образом, — с печальной улыбкой заметил Саруман. — Объясни, — процедил Гэдж. — Ты проводишь параллели — возможно, и неосознанно — между своей матерью и этим… неизвестным художником из неизвестного племени. — И, по-твоему, делаю это зря? — Может быть, и так. — Ну, вот такой уж я от рождения наивный дурень. — Обычно это лечится с возрастом. — Значит, я совсем безнадежен, — сказал Гэдж. — Я просто не хочу, чтобы ты вновь строил себе какие-то иллюзии касательно твоих любезных сородичей, — примирительно пояснил Саруман. — И не будем забывать, что все уруки так или иначе вышли из Мордора и несут на себе прикосновение Тьмы… и поэтому так легко и, в целом, без сопротивления откликаются на её Зов. — Вот как я, например. — Но вообще, — быстро добавил маг, — твоя мысль, пожалуй, довольно интересна, я не могу этого не признавать. — И? — Что? — Ты по-прежнему так уверен, что я не могу сыграть роль посредника между людьми и этими орками? Хотя бы попытаться? Должна же от меня в конце концов быть какая-то польза… В общем, — Гэдж смотрел по-орочьи, исподлобья, с мрачноватым напором, — я готов рискнуть. — Я не готов, — помолчав, сказал Саруман. — И, конечно, не имею права что-то тебе запрещать, друг мой, но тем не менее очень хотел бы, чтобы ты ещё как следует подумал перед тем, как принимать подобные решения. — Я, — сказал Гэдж, — уже подумал. Видишь ли… — Он вновь мучительно подыскивал слова. — Дело в том, что… — И умолк. Луч солнца, ползущий по столу, внезапно упал на стоявшую на сарумановом столе плошку с угловатыми, будто испятнанными кровью камнями — и заиграл металлическими искрами на остром изломе одного из них. И Гэдж внезапно понял, что́ это такое, поймал ту неуловимую мысль, что смутной и тревожной тенью бродила по грани его сознания… И продолжать затеянный разговор ему как-то разом совершенно расхотелось. Он кивнул на красноватые булыжники: — Откуда это? — Это? — Саруман оглянулся. — Ах, да… — он как будто смутился на секунду, — я забыл тебе сказать… Да, собственно говоря, и не думал, что тебе это будет интересно… Их нашли люди Бальдора. — Где? — В горах, милях в восьми севернее Изенгарда. — Рядом со Скалой Ветров? — быстро спросил Гэдж. Ну конечно, где ещё в горах могут бывать сейчас люди Бальдора. — Ну… Не то чтобы совсем рядом, — уклончиво отозвался Саруман. — Но и не так чтобы очень далеко? — В нескольких милях. Для тебя это важно? Гэдж взял в руки один из камней, провел краем излома по листу бумаги — камень оставил за собой красноватый след. — Это ведь кровавик… железная руда, — медленно произнес он. — Ты сам когда-то учил меня распознавать рудные ископаемые и минералы. Саруман внимательно смотрел на него. — Вижу, этот урок ты усвоил… Что ж, ты прав, действительно есть основания подозревать по-соседству рудную жилу… Хотя пока, в общем, не известно, что она собой представляет и стоит ли её в ближайшем будущем разрабатывать. — Но тебе, конечно, хотелось бы это узнать. — Ну, видишь ли, дело в том, что… — Я знаю, в чем дело, — перебил Гэдж. — Пока там, в окрестных горах, находятся орки, ни о какой разведке, разработке жилы или строительстве сыродутных печей и речи быть не может, ведь так? Поэтому «орочий вопрос» должен быть решён как можно скорее. Орков нужно поживее выкурить от Скалы Ветров, чтобы они не маячили за спиной и не создавали возможной угрозы рабочим и рудокопам. Ну или вовсе извести под корень — для верности. Какое уж тут налаживание с ними отношений или соседских связей — пусть скажут спасибо, если им просто дадут пинка и изгонят прочь, а не вырежут всех до последнего младенца! Проклятый камень потяжелел в его руке, будто и впрямь напитанный кровью; Гэдж с трудом удержался от искушения швырнуть его в стену — этак злобно швырнуть, яростно, с силой, чтоб кровавый минерал с хрустом расшибся в хлам и тысячью жалких осколков разлетелся в разные стороны. Вот именно так — чтобы с хрустом, чтобы в хлам, чтобы тысячью осколков!.. Белый маг предостерегающе поднял руку. Голос его звучал очень спокойно: — Не горячись. Ты делаешь слишком поспешные выводы. — Правда? — Во-первых, не известно, насколько богата эта жила. Во-вторых, даже если выяснится, что целесообразно строить на этом месте рудник, это дело далеко не одного дня. А в-третьих, никто орков изводить или изничтожать не собирается… В конце концов, если в этом возникнет необходимость и начнутся какие-то, гм, серьёзные трения… эти орки и впрямь смогут просто уйти. — А если им некуда идти? — в тихом бешенстве спросил Гэдж. — Что, если и сюда добраться им еле хватило сил? Саруман метнул на него быстрый взгляд из-под полуопущенных век. — Ты что-то об этом знаешь? Сколько у них сил? Откуда, когда и как они пришли? Гэдж глубоко вздохнул и мысленно досчитал до пяти. Ни успокоиться, ни собраться с мыслями это ему не помогло, но долго медлить с ответом он не мог, ему не хотелось, чтобы пауза получилась уж слишком длительной. — С чего бы мне это знать? Я просто предполагаю… Если раньше их здесь не было, а сейчас они появились — значит, они откуда-то пришли, верно?.. — Он ещё раз медленно досчитал до пяти, чтобы голос его звучал достаточно небрежно: — А в Гондоре известно? Об этой железной жиле? Саруман как будто удивился такому вопросу: — Не вижу нужды что-либо сообщать Наместнику, пока для нас самих все это покрыто туманом. Ну, спасибо хотя бы на этом, мрачно сказал себе Гэдж. Но кровавик действительно богат железом, это слишком ценный продукт, чтобы на него не обратили внимания в Минас-Тирите… Хотя у Сарумана, пожалуй, вполне могут быть на это месторождение и собственные далеко идущие планы, которые вовсе не требуют немедленного донесения в столицу. — Ну ладно. Пусть там будет рудная жила. Пусть будут печи. Пусть. Но ты обещал мне — обещал! — сделать все, чтобы избежать применения «каленого железа». — Он скрипнул зубами. — Мне же не нужно напоминать тебе об этом обещании, я надеюсь? — Не нужно. Я помню свои обещания, Гэдж. «А много ли стоят обещания, данные орку?» — Гэдж едва удержался от того, чтобы не произнести эту фразу вслух: слишком хорошо помнил давнюю историю с «сит-эстелем». Он тут же устыдился и укорил себя, признавая, что все-таки Саруман такого не заслужил — в конце концов, Белый маг никогда ещё не давал Гэджу поводов усомниться в крепости его, саруманова, слова, — но… О находке железной руды Белый маг тем не менее постарался умолчать. «Я мог бы тебе соврать, Гэдж. Для твоей же пользы». Ну да. То, что́ могло пойти Гэджу на пользу, а что́ — нет, решать, видимо, имели право абсолютно все, кроме самого Гэджа. С негромким стуком приоткрылась дверь, в «лабораторию» заглянул представительный, как учёный муж на картине придворного художника, мажордом Теольд. Пригладил бороду, деликатно кашлянул, чтобы привлечь внимание. — Господин Саруман, послы из Эдораса прибыли… Прикажете провести их в Мраморный чертог? Белый маг оглянулся. — Да. Да, Теольд, проведи. Попроси обождать пару минут, я сейчас буду. Извини, — сказал он Гэджу. — Послы приехали договариваться о поставках тканей и скобяных изделий в Рохан, нужно встретить их и принять наилучшим образом, так что остаток дня я, видимо, буду занят. Придётся нам с тобой продолжить разговор завтра. Только… обещай мне одну вещь. — Не делать глупостей? — процедил Гэдж. — Да. По крайней мере, пока мы все не обсудим. — Хорошо. — Гэдж смотрел в стену. На душе у него было тяжело.***
Терфус, фонарщик, стоял, уныло опустив плечи. Часто моргал красноватыми слезящимися глазами: — Ну, лихорадит… немного. Голова раскалывается… В нос, в правую ноздрю, как будто металлическую болванку забили, не продохнуть… А левая — ничего, дышит… — Когда голову вперед наклоняешь, боль усиливается? — спросил Гэдж. — Ну да… я потому и пришёл… Башка болит, как будто свинцом налита, ни спать, ни есть не могу… А ты что, один? — Терфус как-то опасливо огляделся. — А Хавальд где? Гэдж махнул рукой. Был уже вечер, а в такое время суставы Хавальда обычно напоминали о себе с утроенной силой, поэтому он, охая на каждом шагу, рысцой отправлялся лечить их в «Улитку и свисток» — и задерживался там за этим занятием случалось что и до глубокой ночи. — Щеку будто распирает изнутри, верно? — спросил Гэдж. На лице Терфуса и впрямь можно было разглядеть под правым глазом небольшую припухлость, Гэдж осторожно прощупал её кончиками пальцев. — Болит? Фонарщик моргнул: — Ну, болит… Чего с этим делать-то, а? Может, капелек каких в нос закапать? — Капельки неделю назад капать надо было, тогда, может, и помогло бы, и то не факт, — проворчал Гэдж. — Садись сюда, на лавку, лицом к свету. Терфус, помедлив, с неохотой пересел на указанное место. Он с некоторой тревогой следил за тем, как Гэдж достает из ящика стола баснословной стоимости хирургический набор, привезенный Саруманом из Гондора: в мягком бархатном футляре покоились блестящие ланцеты и зажимы, канюли и длинные полые иглы с искривленными концами, крючки и пинцеты, серебряные трубки и большие металлические шприцы. Терфус встревоженно икнул, сминая в руках и без того потрепанную шапку. — Что ты собираешься делать? — Да ничего особенного, не бойся. — Гэдж уже убедился, что в разговорах с хворыми страшных слов вроде «прокол», «надрез», «вскрытие» и «иссечение» лучше вообще лишний раз не произносить. — Гной у тебя в полости за щекой скопился, выпустить его надо. А то хуже будет — эта дрянь оттуда, изнутри, и в уши затечь может. Или прямиком в мозг. — Э-э… да? Гэдж выбрал подходящую иглу с канюлей, опустил инструменты в стоявшее на решётке жаровни корытце с кипящей водой. Приподнял голову Терфуса пальцами за подбородок, очистил от зеленоватого содержимого волосатую фонарщикову ноздрю и всунул в неё пропитанную обезболивающей мазью тряпицу. — Подержи минутку. Терфус нервно заерзал на лавке. Зрелище того, как орк готовит шприцы, кипяченую воду и растворы для промывания, его явно не слишком вдохновляло. — Ты… уверен? Может, надо сначала с Хавальдом посоветоваться? Может… Гэдж вооружился длинной иглой. — Спокойно. Опусти голову вниз. — А-а… ты того, погоди… Я не… Н-не-е… Не обращая внимания на его блеяние, Гэдж решительно сжал рукой плешивый терфусовский затылок, чтобы фонарщик не дёргал головой, ввёл в многострадальную ноздрю кончик иглы — до мягкого упора в заднюю стенку — и, нащупав тонкое место в костной перегородке, плавно надавил. Терфус судорожно дрогнул всем телом. — Хрустит! — Череп, наверно, лопнул, нос щас отвалится, — невозмутимо сообщил Гэдж. — Да расслабься, всё уже… — Он всунул в трясущиеся руки Терфуса металлическую плошку. — Держи перед собой, я сейчас полость промывать начну, гной потечет. Он подсоединил к канюле шприц, наполненный обеззараживающим раствором, осторожно нажал на поршень. Из носа Терфуса хлынул поток воды в смеси с мутным желтовато-зеленым гноем, потёк по лицу, закапал с подбородка, заполняя плошку. Терфус высунул язык, захрипел, закашлялся: — Ну и дрянь… — Пусть лучше эта дрянь снаружи будет, чем внутри, — заметил Гэдж. — Ну что, полегчало немного? Терфус, чуть помедлив, нерешительно кивнул, прислушиваясь к себе как будто даже с удивлением. — И впрямь полегчало… башку вроде не давит… Ты где этому трюку научился? — В больничке в Эдорасе. Старик меня пару лет назад брал с собой практики ради… Ну, всё. — Убедившись, что раствор очистился, и гной из полости больше не выходит, Гэдж осторожно отсоединил шприц и извлёк из терфусовского носа длинную иглу. — Через пару часов все симптомы должны пройти. — А если не пройдут? — Значит, придётся повторить… Ну, я надеюсь, этого не понадобится. — Я тоже… надеюсь. — Терфус вздохнул. От души высморкался в плошку, вытер мокрое лицо тряпицей и натянул на плешь истерзанную шапку. Поднялся, потоптался на месте, поглядывая на Гэджа, точно хотел что-то сказать — но так и не сказал и, икнув на прощанье, потопал прочь. В дверях чуть не столкнулся с Айрин. Она вошла, с некоторым замешательством косясь на его мрачную измятую физиономию. — Здравствуйте… — Здрасьте, — буркнул Терфус. И, шмыгнув носом, поспешно выскочил за порог. Айрин проводила его удивленным взглядом. Посмотрела на Гэджа: — Привет. — Привет, — откликнулся Гэдж без особенного воодушевления. Он был занят тем, что вытаскивал щипцами из кипящей воды использованные и вновь подвергавшиеся тепловой обработке инструменты и, вытирая их чистой салфеткой, укладывал обратно в футляр. — Тебе помочь? — предложила Айрин. — Нет, спасибо, — поспешно сказал Гэдж, — я почти закончил. А то порежешься ещё. Присутствие Айрин его не то чтобы уж сильно напрягало, но он, пожалуй, всё же предпочёл бы, чтобы её здесь не было. — Ну, ладно. — Она не обиделась. Растерянно переминалась с ноги на ногу, накручивая на палец кончик перекинутой через плечо золотистой косы, и как будто не знала, с чего начать разговор. С любопытством разглядывала блестящие инструменты, аккуратно размещённые в футляре по своим гнездам, посмотрела на анатомический срез под тонким стеклом, который лежал на столе — Гэдж зарисовывал его перед тем, как появился Терфус. — А это что? — Почка в разрезе. Со сложной кистой внутри, видишь? Айрин поежилась. — Настоящая человеческая почка? Которая… когда-то была в чьём-то теле? Откуда она? — Точно не знаю. Старик заказывает эти срезы где-то на юге — не то в Хараде, не то в Умбаре. Но откуда их привозят, не говорит… Гондорские законы подобное не слишком одобряют, но у Сарумана, кажется, есть разрешение за личной подписью Наместника. — Как все эти внутренности отвратительно выглядят… — Не каждый человек может похвастаться красивым внутренним миром. Особенно если он, этот человек, не слишком-то и здоров. Айрин неловко улыбнулась. — Уже вечер, и сегодня погода такая хорошая, можно хоть сейчас на речку идти гулять… А ты должен целый день здесь сидеть? Над этими мерзкими срезами? Гэдж убрал футляр с инструментами обратно в ящик стола. — Не целый. Но кому-то же надо этим заниматься, чтобы атласы составлять, а я к подобному привычный. В лазарете сейчас, к счастью, работы мало… Хотя иногда приходится бывать в аптеке, помогать Эоферу делать мази и снадобья. — Наверно, это скучно? Дни напролёт возиться с какими-то мазями… Гэдж хотел сказать, что не скучнее, чем рубить сечку для свиней или горбатиться над медной посудой в лудильне, но вовремя прикусил язык. — А ты зачем пришла? У тебя опять что-то стряслось? — Что-то у меня в груди колет… Вот здесь, — она подняла руку и положила ладонь на грудь, чтобы показать, где именно. — Это ведь… сердце, да? — Сердце чуть пониже, — сказал Гэдж. — А здесь… не сердце. Верхняя доля лёгкого. Внутри, по крайней мере. — Когда у дяди Эсхара в груди болело, ты ему шумы в сердце через трубочку выслушивал, — заметила Айрин. — А потом каких-то капелек дал — и ему полегчало. — Ты хочешь, чтобы я тебе тоже капелек дал? — Может, сначала надо выслушать… через трубочку? — Она нерешительно дергала лямки туники. — Можно прямо поверх летней рубахи выслушивать, она же тонкая… наверно, её снимать не потребуется. Так что ты не смущайся… и не думай… ничего такого. — Я как раз-таки ничего такого и не думаю, — медленно сказал Гэдж. — Но… Знаешь, Айрин, я все-таки думаю кое-что другое. — Да? Что? — Я думаю, тебе стоит приходить сюда только действительно по делу. Она замерла — как стояла, с поднятой к груди рукой. Губы её задрожали. — Я и прихожу по делу. — Твой брат так не считает, — осторожно заметил Гэдж. — И матушка с отцом наверняка тоже. Она как-то поникла. Побледнела. Нервно перебирала в пальцах и без того растрепанный кончик многострадальной косы. — А ты… как считаешь? — спросила она едва слышно. — Ты тоже не хочешь, чтобы я сюда приходила? Гэджу отчаянно хотелось, чтобы кто-нибудь явился в лекарскую прямо сейчас, пусть даже сопливый Терфус за каким-нибудь позабытым зельем (Великий Эру, ну пусть у кого-нибудь вот внезапно что-нибудь заболит!), но никто не приходил. В Изенгарде, как назло, именно в эту секунду все были здоровы и счастливы. — Да нет, я рад тебя видеть. Просто… — Что? Она и без того стояла достаточно близко, а сейчас сделала ещё пару шагов вперёд, видимо, для того, чтобы лучше слышать. Гэдж видел, как на её тонкой шее под подбородком бьётся нежная голубая жилка — и почему-то не мог отвести от этой жилки взгляд, будто изголодавшийся кровопиец. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями — и вдобавок с отчаянной решимостью. — Ты уверена, что тебе это надо? Связываться с… орком? Уродливым, злобным, непредсказуемым и всё такое… — Уродливым? Глупости. Ты совсем не кажешься мне уродливым, — она говорила безыскусно и очень искренне. Добавила чуть ли не с вызовом: — Наверно, я совсем испорченная, но мне даже нравится, как ты выглядишь. Ты… необычный. — Дурочка, — сказал Гэдж негромко. — Я — нечеловек. Наверное, ты думаешь обо мне лучше, чем я есть… Но вот прямо сейчас, перед твоим приходом, я вонзил иглу в нос одному хмырю и проткнул ему дырку в черепе… а перед этим сидел и зарисовывал куски человеческих внутренностей, извлеченные из трупа, и ни малейшего душевного трепета во мне это не вызывало. И потом — разве ты знаешь, чего от меня вообще можно ждать, если даже я сам порой этого не знаю? Ты забыла, как в детстве я дрался с твоим братом? Как подкараулил тебя, соплюху, за углом? Как оторвал голову твоей кукле — из чистой мести — и зашвырнул её в крапиву? Как потом почти на год сбежал из Изенгарда? Как… — Нет, не забыла. — Она смотрела на него взглядом серьёзным и открытым, глаза в глаза, и говорила тихо, но твёрдо, даже более того — убежденно. — Я все помню… и то, как ты оторвал голову кукле. И то, как сам пришил её обратно. И то, как приходил извиняться. — Голос её вдруг тонко дрогнул и странно зазвенел. — Я помню, и каким ты сбежал, и каким потом вернулся. Я видела в окно, как и для чего ты Терфусу нос протыкал… Я знаю, как ты работаешь в лазарете и стараешься всем помочь и всех вылечить… и переживаешь от того, если это не в твоих силах. И как корпишь над этими мерзкими атласами — вовсе не потому, что тебе так уж нравятся все эти потроха. Ты только по виду орк, а на самом деле — такой же человек, как и все мы. Даже получше многих. Просто… сам ты дурак! — вдруг выкрикнула она и, размахнувшись, влепила ему пощёчину — так, что от удивления и неожиданности у Гэджа загудело в голове, — и тут же отпрянула, схватившись за собственную ладонь, будто получив внезапный ожог. — Слепой, ничего не понимающий дурак, вот и всё! Из глаз её брызнули слезы; она повернулась и бросилась вон, смятенная и несчастная, закрывая лицо руками, рыдая на бегу и натыкаясь на углы столов и лавок. Хлопнула дверь, простучали по крыльцу торопливые шаги… Гэдж стоял, остолбенев, потирая горящую (от удара?) щеку и в замешательстве глядя ей вслед. Уже в который раз Айрин удавалось озадачить его и ввергнуть в смятение и ступор… Даже неприкрытое и незатейливое кокетство Шаухар было для него более простым и понятным, Айрин же с её непредсказуемостью и непоследовательностью совершенно сбивала с толку; своей пощечиной она как будто вытряхнула из головы Гэджа все мысли, а те, что остались, рассыпались на кусочки и лежали теперь беспорядочной грудой битых черепков, и собрать из них что-то цельное и вменяемое Гэджу никак не удавалось… Потом появился Лут. Рывком распахнув дверь. Он был взлохмаченный и взбешенный, побледневший от ярости. И не тратил времени на слова — одним прыжком подскочил к Гэджу и врезал кулаком ему в челюсть. Вернее, врезал бы, если бы Гэдж — чисто инстинктивно, без участия разума, — не успел увернуться. Он быстро наклонился, принимая противника на плечи, и перекинул его через себя, словно тюк с тряпьем. Бедняга Лут такого не ожидал: с ходу перелетев через Гэджа, он с грохотом рухнул на пол, прокатился по половицам, врезался лбом в ножку стола. На секунду в глазах его потемнело и раздвоилось, и мир крутанулся вокруг гончарным кругом… Но нет, сдаваться Лут не собирался! Полуоглушенный, он неуклюже возился под столом, пытаясь разобраться, где верх, а где низ, и подняться если уж не на ноги, то хотя бы на колени. Проклятый орк был где-то рядом… и наверняка только поджидал удобного момента, чтобы напасть с тыла… но Лут тоже был не лыком шит — рывком перекатился на спину, лихорадочно шаря вокруг руками в поисках чего-нибудь, что могло бы сойти за оружие, и удобно лечь в ладонь, и проломить паршивцу башку… И — о, счастье! — почти сразу нащупал тяжёлую, упавшую со стола жестяную флягу… В следующий миг в горло ему уперлась ручка метлы. — Ты дурной? — гаркнул Гэдж. — Брось жестянку! Хочешь, чтобы я тебе руку сломал? Лут захрипел. — Ты… Т-ты… — Он тяжело дышал, с трудом превозмогая дурноту. В голове у него по-прежнему мутилось, руки тряслись, и фляга неумолимо выскальзывала из мокрых от пота пальцев. — Поганый орк! Что ты сделал с моей сестрой?! — Да ничего я с ней не делал… даже не собирался. — Тогда какого пса она вся в слезах?! — Почему бы тебе не спросить об этом у нее самой? Прежде чем кулаками махать… Накинулся на меня из-за угла, прямо как орк какой-то! Лут застонал. Его по-прежнему трясло и мутило; он дёрнул кадыком, с бессильной яростью глядя на Гэджа. Медленно разжал пальцы и выпустил горлышко тяжёлой фляги. Судорожно перевёл дух. Гэдж, чуть помедлив, отступил и бросил метлу в угол. Протянул Луту руку, чтобы помочь ему подняться — но тот отшатнулся от поданной ладони, точно она была изъедена проказой. — Дурень стоеросовый! — с досадой пробормотал он, и неизвестно, кого именно при этом имел в виду — то ли Гэджа, то ли себя… Где-то во дворах за аптекой — в фермерском квартале — громко хлопнула дверь. Смачно выплеснулись помои в корыто, радостно захрюкал поросенок. Бросая вызов приближающейся ночи, крикнул молодой петух — задорно и голосисто, приглашая других присоединиться к перекличке. Одобрительно заклохтали куры. Лут попытался подняться — и не смог, ноги его разъезжались в разные стороны; тогда Гэдж рывком поднял его за шиворот, как котёнка, и усадил на лавку. Всунул в руку тряпицу, смоченную в холодной воде. — Ко лбу приложи, а то шишка будет. Ведро дать? Лут глотнул. Посидел, приходя в себя, глядя в одну точку прямо перед собой — точка эта явно находилась у него на кончике носа. С ненавистью покосился на Гэджа: — Не надо… Легче уже… Леший! — Он пощупал лоб, на котором и впрямь наливался пульсирующей болью продолговатый, как гусеница, синяк. Со всхлипом втянул воздух сквозь зубы. — Что… что тут у вас произошло, пёс тебя забери? Гэдж сел верхом на соседнюю лавку. — Ничего такого, за что я заслужил бы кулаком в морду… по крайней мере, мне так кажется. Мы просто… поговорили. Я твою сестру сюда не зову, она сама приходит, — добавил он, помолчав. — Вряд ли я могу ей это запретить. Петух за забором крикнул ещё раз — его неокрепший голос сорвался на тонкий постыдный сип, и петушок обескураженно замолчал. Поросенок сыто рыгнул. Куры выразили негодование. Лут сидел, бессильно опустив голову, утирая рукавом нос, глядя в пол с такими неподдельными отчаянием и тоской, что Гэдж на секунду даже преисполнился к нему понимания и сочувствия. Покрасневшее, измятое лицо, дрожащие пальцы и мокрая тряпка, которую Лут всё ещё прижимал ко лбу, придавали ему вид какой-то особенно потерянный и убитый. В сдавленном его, неуверенном голосе звучало беспомощное негодование на горькую вселенскую несправедливость: — Вот… угораздило же так вляпаться, а? Дуреха несчастная! Нашла, в кого втрескаться. Мать больна, а тут ещё это… Нашей семье только позорища на весь город сейчас не хватает… — Он коротко застонал. — Соседи уже шепчутся… — А им-то какое дело? — с яростью спросил Гэдж. Лут скривил губы: — Вестимо, какое — соседское… — Скоро весь Изенгард будет знать, есть у меня что-то с твоей сестрой или нет? — А ты как думал? — Лут хрипло усмехнулся. — Ты же у нас тут местная знаменитость, всем всё интересно… Да не сегодня-завтра зеваки из Рохана приезжать начнут, только чтоб на тебя, урода, поглазеть… на домашнего саруманова орка… — И пальцем показать, как на диковинную зверушку? — Судьба у тебя такая, смирись. Только Айрин в это, ради Эру, не впутывай. Нечего ей походя жизнь ломать… — Так поговори с ней, что ли. Брат ты ей или кто? — Ну, брат. — Лут засопел. — Тебе повезло, что у тебя нет сестры… тем более младшей. — Да уж, невероятно повезло, — пробормотал Гэдж. — Слушай, может, ей вообще лучше уехать… на пару месяцев? Есть же у вас какая-то родня в Рохане? Лут пожал плечами. — Ну, есть… Тётка по материнской линии. Только отец вряд ли Айрин отпустит. Мать слаба, некому хозяйство вести… Айрин вместо неё управляется. — Наймите служанку… хотя бы временно. Лут отнял мокрую тряпицу от лица, скомкал её в руке. Бросил на стол. — Как у тебя все легко и гладко! Отправьте, наймите… — проворчал он. — Только сомнительно, что отец на это пойдёт, денег лишних не сильно много… И вообще-то ты в этом деле главная заноза. Маячишь тут перед глазами… Вот если бы ты взял и насовсем исчез… — добавил он мечтательно. — Убей меня, а труп засунь в мешок и утопи в Изене, — предложил Гэдж. — Если бы это было так просто, — сказал Лут уныло, с откровенным сожалением. — Но я над этим подумаю. Над тем, чтобы поговорить с отцом насчёт сеструхиного отъезда, — пояснил он. — А ты, — он поднялся, пошатываясь, и, наверно, хотел потрясти перед глазами Гэджа сжатым кулаком, но сдержался и просто погрозил ему пальцем. — Ты пока держись от Айрин подальше, понял? А то и впрямь соседи болтать начнут… — Потом повернулся и, покряхтывая, спотыкаясь на неровностях пола, побрел к выходу.***
Ночь тянулась — долгая и неиссякаемая, как Изен. Гэдж лежал, закинув руки за голову, и ждал, когда над горами забрезжит даже не рассвет — призрак рассвета; тогда можно было подниматься, крадучись спускаться по лестнице, выскальзывать из башни через чёрный ход и отправляться на еженощную тайную (или уже не очень тайную?) вылазку к пещере под водопадом. Сна у Гэджа не было ни в одном глазу. «А ты как думал? Да не сегодня-завтра зеваки из Рохана приезжать начнут, только чтоб на тебя, урода, поглазеть…» Лут, конечно, был прав — и говорил совершенно честно и откровенно, именно то, что думает. То, что наверняка думает не только он. Гэджу было не по себе. Нет, всё это он знал и раньше, и слова Лута не стали для него ни неприятным, ни удивительным открытием, но почему-то именно сейчас это знание царапало его наиболее остро и болезненно. Он всегда стремился поступать по совести, прилежно учиться, делать свою работу как можно лучше, помогать тем, кто в этом нуждается, не ожидая благодарности в ответ… но, спрашивается, ради чего ему стоило так стараться, если в нем все равно все и всегда в первую очередь будут видеть именно орка? Такую вот «местную знаменитость». Главную достопримечательность в балагане уродов. Чудовище, которое может как избить до сотрясения мозга беднягу Лута, так и коварно соблазнить его несчастную сестру. Вздумай Лут пустить по Изенгарду такой слушок — а с него вполне станется, — и все будут искренне считать это чистой правдой. Перешептываться за закрытыми дверьми, как украдкой перешептывались всё его, Гэджа, детство. Уверять друг друга, что Гэджа стоит обходить десятой дорогой, потому что уж они-то всегда знали, ещё когда поганый орк был в пеленках, что вот именно этим всё и закончится. Нет, в лицо Гэджу никто ничего не выскажет, стушуются, побоятся — но за спиной его все в этом мнении будут единодушны. Ну, кроме, быть может, Сарумана. И Айрин. «Ты только по виду орк, а на самом деле — такой же человек, как и все мы. Даже получше многих…» Неужели Айрин действительно так думает? Глупышка. Ему вдруг вновь вспомнилась голубая жилка, бьющаяся на нежной девичьей шее — и то, как мучительно ему тогда хотелось её укусить. Совсем легонько, едва касаясь шелковистой кожи зубами. Даже не до крови. А что Айрин? Ей тоже этого хотелось? Он горько усмехнулся. Дважды глупышка, честное слово. Она не понимает, чем все это и для него, и для неё может закончиться? С другой стороны — какого лешего меня должно все это волновать? — с досадой спрашивал он себя. — Все эти косые взгляды, суды и пересуды? Люди всегда шепчутся и болтают, а в действительности никому ни до кого дела особо нет, надо просто перестать считать себя пупом земли, вокруг которого крутится все мироздание. О Сарумане тоже много чего болтают, и ненавистников у него не меньше (а то и побольше), чем друзей и сподвижников, но жить Белому магу это нисколько не мешает, даже, пожалуй, наоборот… Или пустой болтовней дело все же не ограничится — Гэджу попытаются устроить «тёмную»? Подстерегут за углом, накинут мешок на голову и взгреют дубиной? Искупают в Изене? Окунут в выгребную яму? Лут и его весёлая компашка, например… До рассвета, кажется, оставалось недолго. Гэдж поглядывал в окно, на видимый ему кусочек ночного неба, но тот оставался черен и неподвижен, как прибитый к стене лоскут траурного шелка; редкие звезды посверкивали на нем, словно золотистые шляпки гвоздей. И Гэджу почему-то представлялось, что и Шаухар — там, далеко, возле рокочущего водопада — тоже смотрит сейчас на этот кусочек неба, заглядывающий в пещеру сквозь узкое отверстие входа, и даже, быть может, тоже ждёт… В сущности, сказал себе Гэдж, она почти здорова, и лубки можно снимать хоть завтра… конечно, лучше было бы подождать ещё несколько дней, но медлить дольше, наверное, опасно — неизвестно, как долго Гарх ещё станет держать язык за зубами. А одинокая хромоножка, живущая в ничем и никак не защищённой пещере — лёгкая добыча для «людей Бальдора», которые, обнаружив её убежище, вряд ли будут с ней церемониться, как не церемонились и тогда, девятнадцать лет назад, с матерью Гэджа. Как ни крути, но Шаухар пора возвращаться домой, к своим «храбрым и отчаянным» похитителям коз — и предупредить их о том, чтобы они не сильно усердствовали на воровском поприще и вообще проявляли бы в своих разбойничьих рейдах не только храбрость и дерзость, но и обычную осторожность. И, наверное, действительно все-таки стоит наконец собраться с духом и рассказать обо всем Саруману… или это скорее навредит делу, чем поможет, особенно в свете последних новостей про эту проклятую рудную жилу, будь она неладна? Но одному Гэджу это дело все равно не вытянуть… А Саруман, несмотря на весь его прагматизм и расчетливость, в конце концов — единственный, кто хоть как-то может посодействовать Гэджу в разрешении этого поистине неразрешимого вопроса… ведь проявил же он когда-то милосердие по отношению к трехмесячному орчонышу, пусть и ради «любопытного изыскания» — так почему бы ему не проявить подобное великодушие и сейчас?.. Где-то чуть поодаль, за стенами башни, возле ворот, возникла какая-то суета. Звуки в ночной тиши разносились чётко и далеко. Кто-то что-то крикнул — слишком невнятно, чтобы можно было разобрать слова, — потом загремели цепи подъёмников, мягко застучали по грунтовой дороге копыта лошадей, заскрипели какие-то повозки. По стенам горницы заметались сполохи света — кто-то, видимо, бежал с факелом через площадь перед Ортханком. У подножия башни зазвучали взволнованные голоса. Какого лешего там происходит? Гэдж вскочил — но получил ответ на свой вопрос прежде, чем успел подойти к окну. Кто-то негромко постучал в дверь. На пороге обнаружился Гер, тощий паренек-поваренок (а также местный мальчик на побегушках), полуодетый, испуганный и растерянный. — Мастер Гэдж… Господин Саруман вам велел тотчас в лазарет идти… Дело срочное. — Что случилось? Паренёк сморщил нос. — Раненых с Сивой Балки везут… Напали там на них, драка случилась. — Кто напал? — Не знаю… Говорят — орки. Сивой Балкой называлась деревенька горцев в нескольких милях от Изенгарда. Как раз одна из тех, находящихся в западных предгорьях, где козопасы жаловались на пропадающий скот… Гэдж провел рукой по лицу. Задавать какие-то вопросы — Геру или себе — было некогда. Да уже и бессмысленно. — Хорошо, — сказал он. — Я сейчас иду.