Сказка об Урагане

Когда часовая стрелка настенных часов переползла на вторую часть циферблата, Вадим неслышно приоткрыл дверь и проскользнул за порог. Неожиданно в глубине квартиры резко грохнули струны гитары так, что Самойлов вздрогнул. Он заглянул в их с Глебом комнату: брат сидел спиной к двери на кровати старшего, держа в руках гитару Вадика. Он что-то бормотал себе под нос, пытаясь подобрать нужные аккорды, молчал и изредка начинал петь громко. Это была импровизированная песня, сочиняющаяся на ходу, поэтому Глеб часто запинался, но из обрывков фраз Вадим понял, что брат пел о любви. К тому же, неразделённой. Горечь и тоска были слышны даже в этой прерывистой мелодии. Неожиданно Глеб изо всех сил ударил по струнам, сфальшивил, закашлялся и замолчал. В полутьме Вадим увидел, что плечи брата дорожат. Он плакал. Старший Самойлов отошёл от дверного косяка и, тихо открыв дверь, хлопнул ею. — Я дома, — громко произнёс он, снимая пальто. — Я не помешал? — Вадим вошёл в комнату, где сидел Глеб. — Нет, — младший наспех вытер слёзы и обернулся. — В темноте-то чего сидишь? — Вадим включил свет. Глеб при желтоватом свете выглядел ещё более жалким и забито смотрел через плечо заплаканными глазами. — Вадь, а у вас с Мариной всё серьёзно, да? — с плохо скрываемой горечью спросил Глеб, шмыгая носом. — Глебка, — Вадим сел рядом с братом и обнял за плечи, — Я тебя никогда не оставлю. Хочешь, будем вместе ходить домой. Младший обречённо закивал и отстранил от себя брата. Вадим потрепал Глеба по кудрям. Боится, что времени уделять ему перестану, думал старший Самойлов. Ведь у Глеба всегда был, так называемый, постоянный брат — с самого рождения он был с Вадиком, поэтому с трудом переживёт, если у брата кто-то появится. «Ну Глеб у меня уже взрослый, должен понимать, что рано или поздно у каждого появится семья…» — думал Вадим, зарываясь в волосы брата пальцами. Только вот он не знал, что старший навсегда останется для него первой и единственной семьёй. — Вот поэтому здесь получается шесть, а не шесть с минусом, понятно? — указывал тонким пальцем на пример Лёня, пытаясь заглянуть в глаза Глебу. — Понятно, — бесцветно повторил Самойлов, глядя в тетрадь, на что Огоньков лишь тяжело вздохнул и покачал головой. Лёня убрал конспекты в сторону и сочувственно посмотрел на Самойлова. Он очень изменился за эти несколько дней, особенно, после вчерашнего — стал более задумчивым и хмурым, даже глаза потемнели, превратились из чисто-голубых в тёмно-серые. Глеб обессиленно лежал на парте грудью, придерживая голову рукой, и скучающе провожал взглядом проходящих мимо двери учеников и учителей. Неожиданно в дверном проёме мелькнула рыжая копна волос и тут же исчезла. Глеб, не отрывая взгляда от двери, подорвался с места и поспешил выбежать из класса следом за Ритой и Мариной. Он и сам не знал, зачем бежит за девушками, но почему-то Самойлов хотел попытаться понять, почему Вадим выбрал именно Марину, а не его. Глеб на мгновение остановился, но тут же последовал за старшеклассницами вновь. Ответ находился в самом вопросе — Марина была девушкой, Глеб — мальчиком, к тому же, братом. Самойлов опасливо бежал трусцой по коридору, держась стены. Девушки свернули на лестницу и по негласному сигналу пошли не наверх, а вниз, на первый этаж, где который год подряд шёл ремонт. Девушки, оглянувшись, нырнули за стоящие у стены доски и скрылись среди строительного мусора. Выждав несколько секунд, Глеб пошёл следом и, спрятавшись за досками и пытаясь найти удобную точку для обзора. — Чёрт, не видно, — от досады шёпотом самому себе сказал Самойлов. Мальчик беспомощно огляделся и тут его внимание привлёк большой осколок стекла, который стоял у противоположной стены. Слегка изменив местоположение, Глеб увидел в отражении силуэты девушек, сидящих посреди коридора на сломанных партах, которые переносили сюда, когда те становились непригодными. Может, покурить пришли, подумал Самойлов, глядя на стекло, то-то все удивятся, когда узнают, что примерные ученицы курят. Глеб усмехнулся и уже хотел было уходить, решив, что узнал достаточно на сегодня, но так и замер на полусогнутых, глядя на отражение: лица девушек неожиданно стали непозволительно близко друг к другу. Сердце Самойлова ухнуло вниз, пропустив удар. Девушки целовались. Глеб, шатаясь из стороны в сторону, вошёл в квартиру и облокотился на дверной косяк. Он расслабил пальцы, и портфель, который Самойлов держал в руке за лямку, с грохотом рухнул на пол. — Мальчики, это вы? — выглянула из кухни Ирина Владимировна. — Нет, я один, — нехотя ответил Глеб. — Вадик где? — мать вошла в прихожую, вытирая руки пожелтевшим от времени полотенцем. — Шалаву выгуливает, — буркнул Самойлов, снимая ботинок носком. — Что? — Говорю, уроки доучивает. У него сегодня семь уроков. — Хорошо, тогда дождёмся Вадика и поговорим. Надо обсудить кое-что, — Ирина Владимировна вернулась на кухню, продолжив греметь поварёшкой по кастрюле. В любой другой день эти слова держали бы Глеба в страхе вплоть до самого разговора, но сейчас, когда самое страшное уже случилось, его мало что могло напугать. Он покосился на отражение в зеркале. Глеб никогда не задумывался о собственной красоте или уродстве. Он просто был самим собой и никогда не переживал насчёт внешности. Но сейчас он чувствовал себя гадким утёнком по сравнению с Мариной. Впервые он заметил свои косые глаза, бледные губы, кривой нос и костлявые плечи. Ему захотелось бежать, бежать прочь от этого зеркала, как можно дальше, а потом — упасть лицом на камни, чтобы изуродовать себя вконец. Неожиданно для самого себя, у Глеба навернулись слёзы от жалости к себе, хоть и не привык проявлять подобное чувство. Он провёл пальцами по своим дрожащим губам. Он хотел этими губами целовать Вадика… Который, наверняка, целовал Марину, которая, в свою очередь, делала это с Ритой. Глеб нахмурился и убрал руку от лица. Почему-то у него возникло чувство отвращения… к ему подобным. Или к самому себе? Что он почувствовал, когда увидел целующихся Марину и Риту? Во-первых, удивление. Во-вторых, какое-то непонятное чувство, будто что-то липкое и противное стекает вниз по пищеводу. Отвращение? Нет, не похоже. Зависть? Тоже нет. Глеб замотал головой и принялся растирать лицо руками. Как же ему это всё надоело. Самойлов убрал ладони от лица, мутными глазами посмотрел в зеркало и отшатнулся в сторону — за его спиной в отражении стояла Оля. Глеб тут же обернулся, но не увидел ничего, кроме стены. Сердце забило по глотке, и лёгкие жадно запросили воздуха. Что это было? Видение? Ведь Глеб винил именно себя в смерти Оли: если бы он тогда предложил ей помощь, она бы осталась жива, не попав в руки Вадима… Неужели Глеб поверил в то, что убийцей являлся именно его брат? Или же это просто галлюцинация? Что бы это ни было, Глеб предпочёл побыстрее уйти подальше от зеркала. Он проскочил мимо зловещего предмета интерьера и скользнул в свою комнату, забравшись на кровать с ногами и обняв колени. Может, правда стоило раньше сдаться людям в белых халатах, когда ещё может было спасти его психическое здоровье. Сейчас же было уже поздно. Глеб чувствовал, как по его телу расползаются нити страшного паразита, будто отвратительная многоножка. Самойлов обхватил голову руками, вцепившись в волосы пальцами, завалился на бок и завыл. — Мальчики, нам надо серьёзно поговорить, — в комнату вошла Ирина Владимировна и села рядом с читающим на кровати Глебом. Вадим закрыл тетрадь и обернулся, сев на стуле так, что спинка оказалась между его ног. Глеб тоже отложил книгу и неохотно поднялся, облокотившись на стену спиной. — Наверняка, вы знаете про убийства, — деловым тоном начала мать. — С этого дня вы должны возвращаться домой не позже восьми, по возвращению после школы — обязаны звонить мне на работу и желательно ходите всегда вместе. «Ага, и за руку Вадика держать, пока он Маринку трахать будет, » — скривился Глеб. — Будьте осторожны, в безлюдных местах не гуляйте, — продолжала Ирина Владимировна. — Вадик, свои репетиции переноси на первую половину дня. Глеб, старайся домой ходить только с братом. Всё уяснили? — Да, мам, — ответили в один голос без особого энтузиазма Самойловы. — Мальчики мои, прошу вас, будьте осторожны. Я же без вас… — она не договорила из-за сдавившего слезами горла и поспешила скрыться за дверью. В комнате Самойловых повисла неловкая тишина, которая неудобно давила на горло, заставляя что-то сказать, но никто из братьев не знал, что именно. Было стыдно вернуться к своим занятиям, поэтому Самойловы продолжали сидеть на своих местах, боясь встретиться взглядами. — Домой я буду ходить один, — первым нарушил молчание Глеб. — Но мама же сказала… — Не глухой, слышал, — так же грубо прервал Вадима брат. — Я не хочу смотреть, как вы с Мариной лижетесь, — буркнул Глеб и лихо закинул на себя одеяло, отвернувшись к стене. — Да я не… Ну хочешь — будем только вдвоём ходить? — Я сплю, отстань. Вадиму ничего не оставалось, как тяжело вздохнуть и вернуться к урокам. Глеб проснулся от того, что нижние зубы стучали о верхние от нестерпимого холода. Не открывая глаз, он попытался нашарить рукой одеяло. Когда это всё-таки не вышло, Самойлову пришлось открыть глаза, и мальчики замер — над его кроватью стояла Оля. Глеб схватил одеяло и, укрывшись им с головой, отвернулся к стене. Он хотел было позвать Вадима, но страх, сковавший горло, не позволил произнести ни звука. Самойлов зажмурился и свернулся калачиком. Сердце било по лёгким, затрудняя и без того тяжёлое дыхание. Несмотря на то, что мальчика бросило в жар, со спины веяло замогильным холодом. Набравшись смелости и решив для себя, что ему всё-таки показалось, Глеб медленно убрал с головы одеяло и осторожно обернулся. Оля всё ещё стояла рядом с его кроватью и смотрела на Самойлова пустыми немигающими глазами. Глеб отвернулся, укрывшись обратно. Если он закричит и расскажет, что видит привидений, то его, наверняка, определят в психлечебницу. Тогда он не сможет спасти Вадима или спасти других от него. И Глеб зажмурился сильнее, ощущая спиной холод, пробирающийся через рёбра к самому сердцу… Все девочки в классе Глеба только и говорили, что о предстоящем вечере танцев, который должен был состояться в субботу. Прошлое мероприятие отменили из-за траура по случаю кончины Надежды Васильевны. Но уже на следующей неделе, по многочисленным просьбам учащихся, танцы были возвращены в расписание жизни пионеров. Глеб такому пиру во время чумы был не рад, несмотря на то, что для многих это было единственной отдушиной в однообразной жизни учеников первой школы Асбеста. — Ты же не пойдёшь завтра? — спросил Глеб, увидев, что Лёня тоже наблюдал за щебетом одноклассниц по поводу танцевального вечера. — Нет, зачем мне? — пожал плечами Огоньков. — А ты? — Пойду. У Лёни даже лицо от удивления вытянулось. — П-пойдёшь? — переспросил Огоньков. — Никогда бы не подумал. — На то есть причины, — деловым тоном ответил Глеб, строгая карандаш. — Наверное, с моей стороны это неприлично, но… что за причины? — Лёня заинтересованно склонил голову на бок. Глеб молча продолжал орудовать точилкой. Отмазку придумать было сложно, но и Самойлов не хотел посвящать в тайну кого-то. — За Вадика боюсь. Да и вдруг что узнаю. — Ты хочешь понять, кто убийца? — Огоньков перевёл взгляд на точилку, наблюдая, как щепки от карандаша падают на лист бумаги. — Да, хочу это выяснить, — Глеб отложил карандаш, смахивая мусор с парты. — Если хочешь, я могу пойти с тобой, — немного подумав, предложил Лёня. — А мать отпустит? — У неё завтра выходной, поэтому опять… — Огоньков замялся, пряча глаза, и чуть позже тихо закончил: — Пить будет. Глеб понимающе закивал. Он помнил, как отец, громадной и мрачной тенью, появлялся на пороге после работы, и маленький Глеб спешил спрятаться в самый дальний угол и оттуда боязливо наблюдал испуганными глазёнками, как отец сдирает с себя и швыряет в руки матери своё широченное пальто, стаскивает со своих огромных ног огромные сапоги, бросает их с грохотом на порог, а сам бесшумно перемещается в ванную, по пути лишая звуков и всю замерающую квартиру, которая, казалось, тоже боится его, и долго льёт воду там. После водных процедур Рудольф Петрович обязательно должен был выпить, поэтому мать безропотно наливала ему рюмку, которая ждала его на кухонном столе. Так было не всегда. Когда-то и Вадик, и Глеб с радостью бежали навстречу отцу, как только тот появлялся на пороге, и бросались к нему на шею. Но уже через несколько лет отец не ограничивался только одной рюмкой. Тогда-то и начались ссоры. Ирина Владимировна поставила ультиматум: или водка, или семья. И отец ушёл. — Слышу, тож идёте на танцы? — обернулась Римма, улыбаясь. — Да, идём. Глеб хочет выяснить, кто убивает всех, — с готовностью ответил Лёня. — А-а-а, поня-я-ятно, — протянула девочка. Глеб замер от возмущения. — Ты всем рассказать планируешь? — прошипел он, глядя Огонькову в глаза, от чего тот растерянно замотал головой, отодвигаясь. — Правильно говорят: знают двое — знают всё, — по-доброму усмехнулась Варя, обернувшись тоже. — Та ты не волнуйся, мы не скажем никому. И поможем, — Римма принялась успокаивать Глеба. — Мы, стаг'осты, обязаны на танцах быть, чтобы за пог'ядком следить, так шо можем что-нибудь подсмотг'еть, - она подмигнула. Глеб нахмурился ещё больше и, насупившись, коротко и недовольно кивнул. — Тебе ничего объяснить не надо? — Лёня открыл Глебу дверь, выпуская того из здания школы. — Нет, спасибо, всё вроде понятно. — Хорошо, я рад. Если хочешь — могу проводить. Глеб не успел ответить — у основания лестницы он увидел Вадима. — Где твоя Маринка-расстегни-ширинку? — брезгливо поинтересовался младший Самойлов, глядя сверху вниз. — С Ритой пошла, — Вадим никак не отреагировал на колючую шутку брата. — С Ритой, говоришь? Понятно, — уголки губ Глеба нервно дрогнули в кривой улыбке. — Лёня, извини, но провожать меня не надо. Иди домой. Лёня понуро покивал головой и, задрав воротник пальто выше, побрёл в сторону дома. Выждав, пока Огоньков отойдёт на приличное расстояние, Глеб зашипел: — Я же тебе сказал, что домой буду ходить один. — А я пообещал, что будем ходить вдвоём, — Вадим беспечно пожал плечами и зашагал вперёд. — Мне нянька не нужна, — скрипнул зубами Глеб, оставаясь на месте. — А мне — труп, — не оборачиваясь, ответил Вадим. Глеб хотел съязвить что-нибудь в ответ, но только молча провожал взглядом брата, глядя тому вслед. Если не убьёшь, то не будет, подумал он и поспешил за старшим. Глеб лежал в кровати уже третий час, но всё никак не мог уснуть. Его не покидало странное чувство, что за ним следят, но, несмотря на это, Самойлов оборачиваться назад не хотел, потому что знал, что она была здесь. Когда лежать на одном боку стало невыносимым, Глеб осторожно повернул голову и посмотрел через плечо. Оля стояла на прежнем месте и смотрела сквозь мальчика бесцельным тупым взглядом. — Ну что, сегодня на танцы идём? — Лёня подошёл сзади, остановившись в метре от Глеба. Самойлов коротко кивнул, глядя сквозь стекло с разводами на учеников, которые либо опаздывали, либо учились со второго урока. Здание школы было п-образной формы, что позволяло видеть и крыльцо, и крыло напротив, где носились младшеклассники. — Мы должны прийти чуть раньше, чтобы ничего не пропустить, — Глеб обернулся и присел на подоконник. — Если танцы в шесть, то за час прийти — нормально? — Лёня сел рядом с одноклассником и нечаянно приземлился на пальцы Самойлова, от чего тот зашипел и отдёрнул руку. Огоньков хотел уже начать извиняться, но Глеб его остановил хмурым взглядом. — Надо ещё девочек предупредить, чтобы смотрели в оба, — проговорил он, разминая пальцы. — Иначе, если что-то пропустим, могут пострадать другие. — Хорошо, значит, встречаемся за час, — виновато подытожил Леня. — Да, за час, — Глеб стиснул пальцами деревянный подоконник. — Можно напроситься помогать девочкам, — тихо подметил Огоньков. — Тогда мы будем в актовом зале ещё до начала… — Главные танцоры, — прыснул от смеха Слава и опёрся локтём о стену рядом с Глебом. — Медляк вместе танцевать будете? Самойлов выпрямился от злости и скрипнул зубами. — Тебе какое дело? — Ну да, какое мне дело до голубых? — Огородов растянул губы в ехидной улыбке, подхватил под руки стоящего рядом Дроздова и принялся нелепо и утрированно вальсировать с ним, наступая другу на ноги. — Раз-два-три, раз-два-три, Лёнечка Глебу признался в любви. — Сука, — зашипел Глеб и поднялся на ноги. — Что ты мне сделаешь? — усмехнулся Слава, отпустив партнёра по танцу. — Или что, к брату побежишь? Глеб бессильно прожигал взглядом потемневших от злости глаз. Он не мог ни ударить, ни дать словесный отпор. — Глеб, пойдём, — тихо сказал Лёня и потянул того за рукав. Под противный смех одноклассников Огоньков и Самойлов побрели в сторону лестницы. Любой звук становился в пустевшем с каждой минутой актовом зале всё более и более основательным и громким. Лёня и Глеб, которым дали задание переносить сидения, чтобы освободить середину зала, с лёгкостью справлялись с поручением. Девочкам оставалось только зашторить окна и поправить занавес, музыкой же занимался старшеклассник из параллельного класса Вадима. — Что ещё сделать? — спросил у Вари Глеб, пытающийся выковырить занозу из пальца, которую получил во время переноса сидений. — Не знаю, но вроде мы всё сделали, — проговорила Коробова, пытаясь слезть вниз по стремянке. — Сейчас спросим ещё… — Времени достаточно, — Самойлов встал у стремянки, удерживая её, чтобы та не выскользнула из-под одноклассницы. — Можно не торопиться. — Давно, Самойлов, под юбки смотришь? Глеб удивлённо обернулся. Мимо него проходила Рита. На его немой вопрос Лиговски дёрнула бровями и указала взглядом куда-то наверх. Глеб, проследив траекторию, повернул голову обратно и уставился на спускающуюся Варю. — Больная тема? — съязвил он, оборачиваясь и глядя через плечо на возмущенную Риту. Глеб никогда не видел какие-либо эмоции на лице Лиговски. Она была всегда скупа на чувства, только сосредоточенность и вечно холодная голова. Ничего более. Будто была роботом, запрограммированным на соблюдение порядка и бесчеловечность. Но в ответ Рита лишь фыркнула и удалилась, злобно вбивая каблуки в пол. Ближе к шести часам у дверей актового зала собрались все желающие: девушки красовались перед друг другом своими выходными нарядами, парни же — озорно бросали взгляды на представительниц прекрасного пола. Младшие и средние классы ходили неохотно, что не скажешь о старших — ученики только и жили от субботы до субботы. Для многих это был шанс, как говорится, и на других посмотреть, и себя показать. Ровно в шесть часов двери открылись, и в зал хлынули ученики. Несмотря на то, что уже через несколько минут зазвучала музыка, все двигались скованно и неумело, некоторые — вообще стояли вдоль стены в ожидании приглашения на танцплощадку. Девушки стреляли глазками в сторону парней, которые в свою очередь держались особняком и зыркали в ответ, держа руки в карманах широких брюк. Глеб обвёл взглядом зал в поисках брата. Заметил он его не сразу из-за приглушённого света: Вадим стоял в углу вместе с Виктором и о чём-то беседовали, бросая долгие взгляды на девушек. По ним было видно, что они ждут кого-то определённого. И Глеб, к сожалению, даже знал кого. — Пока всё тихо, — к сидящему на стуле Самойлову подошла Варя. Коробова была одета в цветастое платье, от которого у него зарябило в глазах, и Глеб предпочёл отвернуться. — Да сам вижу. — Всё равно надо быть начеку, — подметил Лёня, болтая ногами и засунув ладони под себя. Глеб не сводил глаз с Вадима, который всё так же шарил по толпе взглядом. Внезапно лицо старшего сменилось с сосредоточенного на мягкое и полное ожиданий. У Глеба внутри всё обмёрло, и ревность обожгла лёгкие душным воздухом. Младший Самойлов отыскал объект вожделения не только собственного брата, но и остальных присутствующих. Многие притихли и обратили свои взоры в сторону дверей, где стояла новенькая: девушки с ревностью и презрением, парни же — вожделенно. Кажется, даже музыка стала тише. Девушка, ничуть не смутившись такому вниманию, с присущими ей, почти естественными, грациозностью и величием, шагнула через порог. Все немного оттаяли и уже постепенно возвращались к своим занятиям, когда Марина прошла в зал. Глеб перевёл взгляд на брата, который почему-то не спешил к однокласснице. Видимо, ждал медленного танца, чтобы не стать раньше времени объектом обсуждения всей школы, так как было не совсем принято открыто показывать свои чувства на всеобщее обозрение. Парни и девушки двигались ритмично, в такт музыке, от чего весь зал превращался в единую волну. Несмотря на открытые окна, в помещении с каждой музыкальной композицией становилось всё больше и больше душно. Многоцветная толпа мелькала перед Глебом единым рябым пятном: девичьи юбки и косы летали из стороны в сторону, расстёгнутые пиджаки мотались на широких плечах парней, блестели наручные часы, серьги, бусы. Внезапно подвижная музыка стихла и сменилась на плавную и спокойную. Начался медленный танец. Середина зала поредела, и на танцплощадке осталось чуть больше десятка пар, остальные же — распределились по периметру помещения в ожидании приглашения. Глеб вытянул шею и напряг зрение, сощурив глаза, в поисках брата. И вскоре нашёл. Вадим в это время подошёл к Марине. Та приветливо улыбнулась и, опустив голову, смущенно прикрыла глаза, так что пушистые ресницы коснулись слегка напудренных щёк. Вадим что-то сказал ей, и девушка, сверкнув длинными серёжками, кивнула. Глеб сглотнул, чтобы хоть как-то затушить пожар, разгоревшийся внутри из-за ревности. Ему хотелось сорваться с места, оттолкнуть эту грязную куклу и впиться в губы брата на глазах у всех. Но Глеб не мог. Не мог сломать жизнь Вадиму. И младший Самойлов от невозможности вынести это зрелище, отвёл взгляд в сторону и наткнулся на Лиговски. Рита стояла в стороне, почти у самого входа, как-то по-хищному сгорбившись и закусив длинными белыми зубами нижнюю губу, сама же — стала похожа на мертвую бешеную лису с застывшим диким взглядом. Позади неё вырос Москвин и попытался дотронуться до её локтя, видимо, чтобы тоже пригласить на танец, но Лиговски, оскалившись, отдёрнула руку и метнулась к двери. Виктор в недоумении остался на месте, улыбку с его лица, будто сдуло дуновением ветра от платья Риты. Глеб нервно усмехнулся и взъерошил себе волосы, криво улыбаясь. Какая же смешная и жалкая судьба у отверженных: понимаешь, что не светит ровным счетом ничего, но продолжаешь самоотверженно гнаться за счастьем. Дураки. — Я думаю, уже ничего не будет, — сказал Лёня, устало откидываясь на стену. И как только он это произнёс, Глеб, который безнадёжно смотрел на брата и танцующую толпу, заметил, как один из парней как-то странно, медленно-медленно, закидывался назад, прижимая обе ладони к груди, где находилось сердце. Даже несмотря на приглушённый свет, Глеб ясно видел, что рубашка в этом месте побагровела, а сквозь пальцы потекла тёмная кровь. — Скорую! Вызовите скорую! — младший Самойлов подскочил со своего места и рванулся было к раненому, но его тут же окружили, и Глеб остался отрезанным от места происшествия. Девушки как по команде завизжали, бросаясь к парням, подальше от крови. Пытаясь отыскать лазейку, Глеб случайно заметил, как Слава с его прихвостнями скользнули на выход. — Стоять! — Самойлов рванулся к дверям — Глеб! Глеб, стой! — окликнул сзади его Лёня. — Это они! Они хотят Вадима подставить! — Да кто они-то? — Огоньков, несмотря на то, что не понимал до конца всей ситуации, последовал за Самойловым. Мальчики, пробравшись через толпу, выбежали из зала и, мельком заметив убегающих в сторону дверей одноклассников, бросились вслед за ними. — Глеб! Лёня! Вернитесь! Из зала запретили выходить всем! — в дверном проёме появилась Варя. — Если вернёмся, упустим убийц! — бросил через плечо Глеб. Варя помешкала несколько секунд, стоя на месте, и нырнула обратно в зал, но почти тут же выскочила вновь в коридор, уже держа за руку Римму. Девочки побежали следом за одноклассниками, которые уже скрылись за дверьми школы. Глеб бежал так, как не бегал, наверное, никогда в жизни. Даже на физкультуре, когда сдавал нормативы. На кону стояли честь и свобода Вадима, и Глеб бежал так, что приходилось жмуриться от ветра, который хлестал по глазам. Цель бежала в сторону высокого двухметрового пригорка, являющегося овощехранилищем. За этим холмом находилось продолжение злосчастной рощи, но, даже несмотря на это, Глеб забирался наверх, вгрызаясь пальцами в сырую осеннюю землю, — Они… сейчас… скроются в лесу, — часто прерываясь на вдох, прохрипел Лёня. — Надо скорее, — такая погоня была тяжёлым испытанием для его худощавого тела, не наделённым и намёком на мускулы, поэтому Огоньков после такой недолгой пробежки устало полз вверх по горе. — Не уйдут, — рычал в ответ Глеб. — От меня не уйдут. Из-под земли достану. Когда мальчики забрались на верхушку погреба, преследуемые Самойловым и Огоньковым, уже хотели скрыться в роще, но кусты, будто плотнее переплели свои ветви в плотное кольцо вокруг деревьев, преграждая путь непрошенным гостям. Они слишком трусы, чтобы останавливаться и принимать бой, подумал Глеб. Но вопреки его догадкам, Слава и его подельники развернулись и сжали кулаки, показывая, что готовы дать отпор. Трое против двух. Глеб остановился. — Мальчики, — задыхаясь, сзади подползла Варя. — Мы за вами не успеваем, — она упала на колени рядом с Глебом, увлекая за собой на траву Римму. Их прекрасные цветочные платья были испорчены. — Они могут уйти, — Самойлов хотел было спускаться вниз по холму, но в тот же момент Слава обнажил лезвие ножа, отразив хладнокровным лезвием алую зарю. — Стой! Не пущу! — Варя схватила Глеба за штанину брюк и, судорожно перебирая рукам ткань, поднялась на ноги. — Даже не смей. — Пусти. Это моё дело, — начинал закипать Глеб. — Не пущу, — повторяла она, будто мантру. — С дороги, — шипел Глеб, выходя из себя. Он уже дрожал от раздражения, но Коробова лишь сильнее сжала его запястье. Когда терпение Самойлова подошло к концу, он выдернул руку из хватки узкой девичьей ладони, но Варя почти тут же вновь вцепилась, и тогда Глеб замахнулся на девочку, чтобы ударить наотмашь, но вовремя остановил руку, от чего, лишь вскользь коснулся пальцами нежной щеки. Варя испуганно вздрогнула, и её глаза наполнились слезами. — Не пущ-щу, — упрямо повторила она совсем тихо, мелко дрожа. — Глеб, правда, послушай, если ты спустишься, то тебя могут ранить, — попытался дипломатично решить проблему Лёня, вступившись за Варю. — Если они и виноваты, их в любом случае найдёт милиция и… — Хватит, — выплюнул Глеб, заметив боковым зрением, что Слава и остальные хотели улизнуть. — Я не боюсь замарать руки, — Самойлов начал спускаться широкими шагами, попутно засучивая рукава. — Пусть меня отправят на нары, пусть я умру, но не позволю разгуливать этим тварям. Самойлов и правда жаждал мести за многолетнюю травлю и Вадика, но, если честно, боялся. Глеб всегда чувствовал неосознанный страх перед сталью ножа. Было стыдно, но он действительно боялся боли. С самого детства для него было загадкой: как солдаты на войне продолжали ошалело орать «За Родину-мать!» и идти в атаку с оторванной конечностью. И сейчас Глеб боялся больше всего, что Слава засадит нож ему куда-нибудь под рёбра. Чем ближе он подходил к объекту мести, тем чётче видел кривую ухмылку на лице Славы. Видимо, смелость и правда — то же, что глупость и безрассудство. — Ну? И что делать будешь? — улыбка Огородова растянулась ещё шире, когда Глеб остановился в метре от него. — Если вы добровольно сдадитесь милиции, никто не пострадает, — глядя исподлобья, проговорил Самойлов. Одноклассники переглянулись и почти тут же рассмеялись. — Сами напросились, — прошипел он и резко набросился на Славу, повалив того на землю. На горе взвизгнули Варя и Римма. Глебу сыграла растерянность противника на руку, и Самойлов выхватил нож из руки Огородова, приставив лезвие к горлу Славы. Даже Глеб такого не ожидал от самого себя, будто что-то внутри придавало ему сил. Его худощавое, даже какое-то недоразвитое тело, в разы уступало поджарому от природы телосложению противника. Сталь врезалась чуть ли ни до крови в податливое горло, по которому то и дело поднимался и опускался острый кадык. В голове почему-то начинал выть отдалённый голос, который то пропадал, то начинал троиться. Сначала Глеб не мог разобрать из-за шума собственной крови в ушах, что именно говорил этот голос. «Убей…» Самойлов вздрогнул и замер. Воспользовавшись заминкой, Слава ударил Глеба в нос и опрокинул его на спину. Когда нож отлетел в сторону из расслабившейся от неожиданности руки, на Самойлова накинулись Дроздов и Зорин, пиная ногами в рёбра и грудную клетку, но не настолько, чтобы сломать. Глеб зажмурился, беспомощно принимая удары и задыхаясь в собственной крови, которая тёплой жижей текла по губам. В глазах уже начинало мутнеть, когда со склона, чуть ли кубарем, поднимая столбы пыли, катились два цветных пятна. По голосам он понял, что это были Вадим и Виктор. Парни подскочили к налётчикам и оттащили их в сторону от избитого Глеба. Улучив момент, сидящий в стороне до этого времени Слава сорвался с места и побежал прочь. Младший Самойлов сплюнул кровь, вытер разбитый нос рукавом и кинулся следом, не слыша, что и Вадим, и Виктор окликивали его. В ушах звенело как после контузии, и Глеб, не видя дороги, машинально выставил перед собой руки, чтобы не наткнуться на ветки кустов, которые почему-то с готовностью приняли внутрь рощи и Самойлова, и Огородова. Глеб слепо брёл меж деревьев, не видя ничего перед собой, кроме размытых силуэтов. Теперь он понял тех солдат, которые шли вперёд, несмотря ни на что. Каждый шёл под металлическим дождём ради чего-то. Глеб вспомнил недавний разговор, который состоялся между Виктором и Вадимом. В тот вечер Москвин принёс бутылку какой-то бурды, которую припас именно для таких случаев. Глеб сначала не хотел присоединяться к друзьям, но спустя час принял приглашение брата, но отказался от выпивки. Уже ближе к ночи разговор зашёл о войне. — Смог бы воевать? — задумчиво проговорил Виктор, катая остатки алкоголя по дну стакана. — Прям вот с винтовкой по полю шагать смог бы? — Ой, нет, — Вадим пьяно замотал головой. — Да смог бы, если бы твоих убили. — О-о, — протянул старший Самойлов, откидываясь на спинку стула, — Если б моих убили, я бы до Гитлера дошёл, — он потрепал сидящего рядом брата по кудрям. От внезапного удара под колено Глеб шлёпнулся на мох, врезавшись локтями во влажную землю. Следующий удар пришёлся в рёбра, и мальчик заскулил, изогнувшись как змея. Шансов на победу не было — Глеб даже не видел, куда бить. — Без брата ничего не можешь? — доносился откуда-то сверху ехидный голос Славы. — Только за него прятаться горазд. Слабак. — А ты только и можешь лежачего бить, — Глеб рывком схватил наобум, и — удача: в хваткую ладонь угодила костлявая щиколотка Огородова, которую Самойлов дёрнул на себя. От неожиданности Слава не удержался и приземлился рядом с Глебом на пятую точку. Воспользовавшись моментом, Самойлов залез на противника и с размаха ударил кулаком по лицу. Под костяшкой тут же что-то хрустнуло, и Слава, глухо закашлявшись, выплюнул зуб. — Шамойлов, пашкуда! Я тебя щейщас! — Огородов толкнул Глеба в грудь, уронил его на землю и уже хотел было нанести новый удар, но, завидев далёкий свет фонаря и услышав голоса, которые звали Глеба по имени, опустил руку и побежал вглубь рощи. Оставшись в одиночестве, Глеб с трудом приподнялся на локтях и оглянулся по сторонам. Зрение не позволяло разглядеть, но почему-то ему казалось, что здесь есть кто-то ещё, кроме него. Самойлов потёр глаза и вгляделся в темноту. Между деревьями стояли странные существа, очень похожие на людей, если бы не длинные руки, которые висели бесполезными плетьми вдоль тела, касаясь ими травы. Кожа их мало была похожа на человеческую: у одних неестественно синего цвета, у других — жёлтая, даже охристая. Два существа стояли совсем рядом, в трёх метрах от Глеба, остальные два — чуть поодаль. Нападать они не спешили и только смотрели на Глеба круглыми глазами, которые были засажены глубоко в череп. Тела существ были так же неприглядны: на них висели лохмотья, но Самойлов из-за зрения не мог разобрать, была ли это одежда, или же мёртвая кожа, которая полопалась со временем. Мальчик хотел было подняться, чтобы убежать, но получалось только беспомощно сидя пятиться назад, не выпуская существ из поля зрения. — Глеб! Вот он! Ребята, сюда! — из какой-то другой реальности до Глеба донёсся голос Вари. Он машинально обернулся, и по глазам ударил яркий свет фонаря. Тут же вокруг него запестрели люди, заговорили на разные лады, светя в глаза Самойлову. Глеб снова посмотрел в сторону существ, но увидел лишь стволы деревьев. Кто-то подхватил его под мышки и попытался поставить на ноги, но конечности мальчика не выдержали и подкосились. Глеб упал кому-то на руки и закашлялся из-за собственной крови.