In your shadow I can shine

Генри сбежал от Рэя под душ, надеясь взять себя в руки. Он убеждал себя, что то, что ему померещилось в голосе Рэя, в его поведении, в некоторых его фразах, – бред, нелепица, абсурд. “Если вдруг возникнет необходимость... я не смогу его предать, даже чтобы спасти собственную шкуру”, - осознал Генри исступлённо, размышляя уже о собственной реакции на Манчестера. Это осознание по-настоящему ошеломило его. Ведь он никогда и мысли не допускал, что его отношение к Рэю настолько изменится. Да, он ощущал тягу к Рэю с их первой встречи, но совершенно не рассчитывал, что эта тяга так сильно возрастёт, окрасится в новые тона и оттенки, станет практически непреодолимой. Секс очень их сблизил, открыл новые грани их личностей и многократно усилил влечение между ними. Наконец, Генри вышел из душа и... Харт понятия не имел, что случилось с Рэем за то время, пока он отсутствовал. Однако к тому времени, как он вернулся в спальню, Рэй словно решил незамедлительно добиться от него того, что ему было нужно. Генри не успел даже слова произнести, когда Манчестер жёстко прислонил его к стене и обхватил своими ладонями его лицо. - Если думаешь, что мы оба не изменились, когда стали спать вместе, то ты крупно ошибаешься, - твёрдо, с ощутимыми нотками злости сказал Рэй. - О чём ты? - сглотнув, напряжённо спросил Генри. Рэй помолчал, цепко всматриваясь в его глаза, затем решительно произнёс: - Ты когда-нибудь пробовал надолго сосредоточиться на чём-то на все сто процентов, Генри? Всё равно как постоянно напрягать один и тот же мускул. Сначала всё идёт нормально, потом ты устаёшь, потом наваливается невыносимая усталость... Нечто подобное испытываю я, когда думаю о наших отношениях. Полагаю, ты понимаешь, какие сложности нас ждут, если мы не покончим с ними. Я тоже понимаю. Но проблема в том, что я не хочу разрывать нашу связь, не хочу останавливаться. Генри нервно усмехнулся. - Рэй, мы же п-просто... - с трудом начал он, чувствуя, как пересохло в горле из-за непонятного страха перед чем-то неизвестным. - Мы просто... Мы ощутили взаимное притяжение и действовали, повинуясь своим инстинктам. И на этом всё. - Нет. Далеко не всё, - возразил Рэй, качнув головой, после чего склонился над ним и вовлёк в глубокий поцелуй. Генри ухватился за его плечи, почувствовав потребность... необходимость в прикосновениях. Страх отступил, и все его чувства сконцентрировались на поцелуях Рэя. Напряжение, как эмоциональное, так и физическое, стало скручиваться внутри Харта, и он почувствовал внутри себя что-то ещё, что-то неподвижное и тёмное. И Рэй тоже это почувствовал. Он на мгновение поднял голову, его обжигающие, сверкающие глаза смотрели прямо Генри в душу. - Не надо. Не сдерживайся. Не прячься от меня, - Манчестер почти просил, а не приказывал. “Разве я прячусь?” - Генри не знал. Но он никогда в жизни не отдавался полностью на волю чувств, и от барьеров, которые были воздвигнуты вокруг его эмоций и мыслей, не так-то легко было освободиться. Генри хотел раствориться в Рэе, ответить на его призыв, однако годы напряжённой, осторожной жизни оставили свою метку. - Я... - Харт старался выровнять дыхание, старался сражаться с внезапным приступом удушья от происходящего. - Я не хочу... Я ничего не могу с этим сделать, Рэй. Рэй видел сильное сомнение в глазах Генри, и оно злило его. - Я могу заставить тебя забыть обо всём, кроме меня и того, что мы делаем друг с другом, - тихо произнёс Манчестер, прикусывая кожу шеи Генри над пульсирующей артерией. - Я всегда смогу сделать это. - Рэй... - Генри всё ещё задыхался. - Признай это! - голос Рэя стал жёстче. В изумлении Генри всматривался в его ожесточившееся лицо. Черты Рэя были искажены чем-то неукротимым, неотступным. Его глаза сверкали решимостью, уголок рта подёргивался. Харт был уверен, что видел Рэя самым разным. Ему была знакома сила и властность Рэя; он чувствовал страсть Рэя и вожделение на грани безумия. Генри испытывал на себе его гнев. Но таким он не видел Манчестера никогда. - Признай это, Генри, - тем временем, вновь прорычал тот с почти невидящим взглядом. Генри судорожно цеплялся за остатки разума. Все его инстинкты кричали ему о том, что если он не поймёт, что Рэй делает, и что толкает его на такое, то это может разрушить их обоих. Генри стало ясно, что Рэй стал чем-то иным, его сорвало с якоря и несло по воле примитивной стихии желаний. И это дело рук Харта. Уклончивый и закрытый, поскольку от этого часто зависела его жизнь, Генри невольно довёл Рэя до этого чувства злого отчаяния и загнанности. Манчестеру были знакомы лёгкие сексуальные победы, он уверенно управлял ситуацией и не сомневался в себе. Однако его, похоже, до смерти пугала мысль о том, что он может влюбиться и утратить контроль над собственной жизнью. Он уклонялся от того, что было для него равносильно одержимости. И тут Генри всё понял. Рэй являлся стратегом. В борьбе со своими врагами он создавал блестящие планы и сложные тактические приёмы при неизменном сохранении полного контроля. Безопасность Чел-пещеры, тщательно организованная так, чтобы обеспечить максимальный контроль в любой обозримой ситуации. Долгая череда необязательных спутниц, ни с одной из которых он не встречался чаще, чем пару раз, и не сближался так, чтобы подвергнуть свой самоконтроль хоть малейшей опасности. В детстве многое случалось помимо его воли, сначала отняв у него мать, потом отца, одарив его почти невообразимой суперсилой и властью, отделив от других мальчишек, других людей. И с тех самых пор он всеми силами добивался контроля, защищаясь от новой боли, планируя и размечая свою жизнь с уверенной осторожностью. И вдруг в одно мгновение Рэй потерял этот тщательно охраняемый, такой необходимый контроль. Несмотря ни на что и, может быть, вопреки своей природе он влюбился, и его безупречно намеченная тропа резко и пугающе свернула в сторону. Если бы у них была обычная интрижка, Манчестер справился бы с этим. Возможно, не сразу, но, по крайней мере, без этой ужасной борьбы. Но ничего обычного и нормального ждать не приходилось. Над их настоящим кружила тёмная тень постоянной опасности, и у каждого было прошлое, полное мучительных и грозных воспоминаний. Даже то время, что они были вместе, им не принадлежало – краденные, тайные, поспешные часы. Отчаянные. В любой момент их мог оторвать друг от друга любой из их многочисленных врагов. Оторвать, с большой долей вероятности, навсегда. Почва под их ногами вообще была предательски зыбкой. И Рэй, так резко потерявший контроль, отчаянно старался овладеть ситуацией. Вернуть себе хоть какой-то рычаг. Он как-то справился с сокрушительной возможностью того, что его любовник – вполне может оказаться подлее, чем он. И всё же в этой битве Рэй не утратил ни капли доверия к самому себе. Он полюбил Генри без колебаний и сомнений, отдавая себя этим новым для него чувствам свободно. А Генри из какого-то легкомыслия оставался скрытным. Не зная о рвущих Рэю душу противоречиях, Харт не осознавал, как ранит его своей самозащитой. Настороженный и подозрительный, Генри боялся рисковать своим самым сокровенным – потаённой и светлой жизненной энергией, которую он всеми силами пытался сохранить, несмотря на все шрамы, потому что это было почти единственным, что было для него реальным в этой жизни. Генри даже сейчас не знал, почему, наконец, лопнула эта непрочная изношенная нить, на которой держался самоконтроль Рэя. Может, потому, что Манчестер впервые задумался о шрамах на теле и в душе Генри, которые просто кричали об опасностях, с которыми тот сталкивался. Может, из-за того, что им обоим хотелось проводить всё больше времени друг с другом, но неопределённость и риск продолжали смыкать вокруг них свои чёрные когти. А может, все эти факторы вместе. Однако что бы ни было причиной этого, глубоко укоренённые инстинкты, превратившиеся уже в одержимость, требовали, чтобы Рэй утвердил тот единственный контроль, которым он мог надеяться овладеть. Инстинкты требовали, чтобы он поставил на Генри своё нестираемое клеймо. Ему нужна была от Генри уверенность, которой он нигде больше не мог получить. А если бы он это сделал – смял охранительные барьеры Генри против его воли и отнял у него то, что тот не желал отдавать – это сломало бы Харта. И сломало бы самого Рэя, когда к нему снова вернулся бы разум. - Признай это! - в очередной раз повторил Рэй свой приказ грубым резким голосом. Его сильное тело было твёрдым и напряжённым. - Признай, что я могу заставить тебя позабыть обо всём, так что больше ничто не будет иметь значения. Признай это, - всё требовал и требовал он. И вдруг Генри в единой вспышке осознания понял всё окончательно. Даже раздираемый чувством, Рэй всё ещё держался, не проявлял излишнего насилия над ним, и Харт не боялся его. Но Генри знал – то, как он откликнется на требования Рэя, либо скрепит их огненной связью, либо навсегда оторвёт друг от друга. Сейчас тех слов, которые Генри должен был сказать ему раньше, уже было недостаточно. Недостаточно, чтобы остановить Рэя, недостаточно, чтобы загасить дикую силу его чувств. Чтобы дать уверенность, которая нужна Рэю, Генри придётся исчезнуть, полностью потерять себя, отдать ему всего себя. Это не будет так же просто, как соединение их тел. Рэю необходимо абсолютное преодоление всех внутренних запретов Генри, сдержанности, любого осознания всего и вся, кроме полного насыщения пылающих между ними чувств. Генри придётся расстаться со своей гордостью, своим инстинктом самосохранения, потерять чувство себя до того, как Рэй начнёт в слепой ярости крушить их сам. Выбор Харта был сделан мгновенно, за одно биение сердца. - Да, - сказал он, и его голос тоже был резким и грубым, потому что он уже не был собой. - Ты заставляешь меня забыть, Рэй. Ничто не имеет значения, кроме тебя. - Признай вслух то, чего ты хочешь, - потребовал Рэй, посмотрев на него одержимо блестящими глазами. Все сдерживающие центры Генри постепенно рушились, оставляя от него лишь первозданное жаждущее создание без разума и понимания окружающего, живущее лишь нуждами своего тела и души. - Тебя, - выдохнул Генри дрожащим от напряжения голосом, его ногти вонзились Рэю в спину, тело изогнулось. - Я хочу тебя... Одной рукой Манчестер сжал его запястья, не отпуская, другая его рука скользнула по бёдрам Генри, начав настойчивые ласки. Снова и снова Рэй вёл Генри к новым чувственным потрясениям, ловя ртом его крики, не давая прийти к завершению. Он удерживал Харта, когда тот хотел вырваться, не позволял ему освободить руки. Рэй утолял его голод, и всё же оставлял в ощущении пустоты, заставляя Генри желать его со всепоглощающей жаждой, воспламеняющей нервы. И когда Рэй, наконец, начал двигаться у него между бёдрами, Генри мог только отдаться яростной дрожи, раскачиваясь вместе с его телом. В хриплых вскриках Харта звучала дрожащая мольба, беспомощная, бессловесная. Рэй вонзался в него беспощадными рывками, его тело заполняло болезненную пустоту внутри Генри, пока он не почувствовал, как тот пульсирует в нём. Для Рэя мир сгустился, съёжился, превратился в один узкий туннель, где никого не было, кроме них. Единственное, что осталось в его сознании, было тело Генри, охватывающее его так тесно, так мягко и приглушённые крики Генри, сводящие Манчестера с ума. Ад в душе Рэя был тиглем, в котором плавилось всё, кроме свирепого голода, гнавшего его вперёд. На бесконечное мгновение Рэй оставался неподвижен, удерживая себя глубоко в Генри в состоянии, столь близком к взрыву, что он чувствовал собственную дрожь как пёрышки, щекочущие все до единого напряжённые нервы его тела. С губ Генри сорвался резкий стон, его внутренние мышцы стали смыкаться вокруг Рэя в неожиданном экстатическом ритме, и Рэй уткнулся лицом в его шею, скрежеща зубами, пытаясь сохранить контроль над свирепым удовольствием так непосредственно ощущая освобождение Харта. В отчаянном порыве Рэй перехватил задыхающиеся крики своего любовника, его губы жарко охватили губы Генри со всей силой и мощью утраченного самообладания и безоглядной потребности. Генри вбирал его всего, и шелковистый плен его тела и рта усердно подталкивал Манчестера к необходимому им обоим экстазу. Наконец, тело Рэя пронзила судорога, и невыносимое напряжение лопнуло, посылая взрывные волны чувства, которое, казалось, на миллионы световых лет больше, чем просто наслаждение. Его грудная клетка вздымалась от глубокого прерывистого дыхания, его измученное тело по-прежнему требовало чего-то. Лицом он вновь уткнулся Генри в шею. Тот дышал не менее тяжело, лаская мускулы его спины трясущимися ладонями. В этот раз для них это было больше, чем простое удовольствие. Генри остро ощущал себя по-особому живым, как будто находился под электрическим напряжением, как будто вокруг него не было никаких тёмных теней. Первый раз в своей жизни он отдал себя полностью, абсолютно, содрав с себя слои, защищавшие его самое сокровенное, явив свою суть опаляющему и целительному прикосновению требовательного желания – Рэя и своего собственного. - Проклятье, я тебя люблю, - пробормотал Генри. Рэй поднял голову, и у него перехватило дыхание, когда он посмотрел на Харта. Глаза Генри были широко распахнуты и бездонны, в них светился внутренний огонь. И на этот раз у Рэя не осталось сомнений: они оба пойдут до конца, что бы ни случилось.