Часть 10
4 мая 2018 г. в 18:53
И Ян не уходит. Не срывается в туманное далёко. Остаётся рядом, позволяет себя трогать, обнимать, не пытается вырваться. Он расслабляется около Ивана, просто лежит и смотрит в потолок. Волошин гладит его руки и снова натыкается на тонкие, почти неощутимые рубчики на коже.
— Что это?
Ян молчит, прикусывает нижнюю губу.
— Ян… — Иван кладёт ладонь ему на подбородок и поворачивает к себе его голову. — Зачем ты это делал?
Ян дёргает уголками губ, хмурится и, помолчав ещё пару минут, отвечает, очень медленно проговаривая каждое слово:
— Иногда бывает так больно, что хочется убрать эту боль, стереть её. Как в детстве, когда ты сделал помарку в тетради и хочешь скрыть её от окружающих. Можно затереть тетрадь до дыр, можно замазать чем-то другим, а можно просто вырвать лист. И кажется, что проблема решена. Но не тут-то было: ошибка так и остаётся в той тетради, а вырванный и выброшенный лист нарушает её целостность.
Ян говорит с непонятными Ивану интонациями, будто выталкивает из себя каждое слово, будто совсем ему не хочется разговаривать на такие темы. Волошин слушает очень внимательно, пытаясь разобраться в метафоричности каждой фразы. А Ян продолжает:
— Управлять болью нелегко, чуть дал слабину, и она уже на вершине Олимпа, а ты презренный изгнанник, и пути назад нет.
Он замолкает и закрывает глаза.
— Я не понимаю… — начинает Иван, а Ян, в свойственной ему манере, тут же перебивает:
— А может, и не надо тебе понимать? Мы живём сегодня и сейчас. Наслаждайся мгновением, — и тянется за поцелуем.
Если до этого момента Иван был категоричен в своём решении выяснить всё же, что происходит с этим странным человеком, то прижавшиеся к нему горячие губы Яна полностью лишают его возможности адекватно воспринимать действительность. Стихший было ураган вновь набирает силу, Иван набрасывается на приоткрывшиеся губы с голодной страстью… и снова как в первый раз. Раздражённо дёргает спутанные тряпки на теле Яна:
— Да сними ты их уже… — тут же сам помогает освободиться от того, что когда-то было платьем.
Шарит по обнажённому парню пьяным от желания взглядом, и его срывает в мутное безумие, где тело живёт собственной жизнью, где важны только законы физического притяжения.
И поцелуями по набирающей жар коже.
Оторвавшись от губ и вниз… вылизывая, выцеловывая, прикусывая зубами.
А Ян выгибается всем телом, и безумие становится нормой.
А Ян стонет сквозь сжатые губы, и хочется услышать больше.
Дрожь по всему телу до кончиков пальцев.
И вверх.
И по кругу.
Запомнить, записать на все рецепторы… вдохнуть до боли в лёгких.
Хочу.
Мой.
Не отдам.
Непреодолимое желание быть непреодолимо желаемым.
Вокруг хаос и бескрайняя пустота.
Вот оно.
Так трудно отыскать своего человека. Так трудно заставить его поверить, что именно вы кусочки одного пазла.
Предназначение.
Жаркий, послушный, здесь и сейчас. В глубину — раствориться, протечь по его венам, впитаться в его разум, остаться в его сердце навсегда.
Не забудь меня. Помни. Пожалуйста.
Вплавиться в чужое тело, сделать своим — стать одним целым, не отпустить, приручить, присвоить.
И долгим всхлипом:
«Мо-о-о-ой».
И в ответ хриплое, задыхающееся:
«Да-а-а-а».
Сильно, резко, жёстко, бесконтрольно.
Удовольствие. Везде. Вокруг.
Эй-фо-ри-я.
— Ты маньяк, — слабый голос дышит под ключицу.
Иван улыбается, открывает глаза, смотрит на Яна — глаза ещё мутные от пережитого кайфа, убирает влажные волосы со лба. Ян тянется к его руке своей, подносит к губам:
— Кстати…
— М-м-м? — говорить лень. Хочется распасться на атомы и просто быть, существовать где-то тут.
— Мне очень неловко спрашивать, — неуверенный смешок-неловкость. — Но как тебя зовут?
А ведь и точно, как же типично. Судьбоносная встреча, не менее судьбоносный секс — не один раз, уже три… а имя — такая мелочь — впереди вечность.
— Иван.
Улыбается.
— Забавно. Ты в курсе, что наши имена, в принципе, представляют собой одно и то же?
— Да, знаю. Одно имя на двоих, да?
— Одно имя на двоих, — задумчиво повторяет Ян. — Звучит, как в дешёвой мелодраме.
— Почему же сразу в дешёвой? — Иван притягивает к себе Яна. — Давай, это будет очень дорогая мелодрама. Со смыслом. Про любовь на всю жизнь.
— Сказочник, — фыркает Ян и снова пытается вывернуться из кольца рук.
— А то, я ещё и не так могу, — Иван наваливается всем телом и прижимает Яна к кровати.
— Да я уже заметил, — тот упирается Волошину в грудь. — Любви нет. Её выдумали люди, чтобы прикрыть свои животные инстинкты розовыми соплями. Будто от этого они станут более привлекательными.
Ян вздыхает и поднимает на Ивана умоляющий и вместе с тем насмешливый взгляд:
— Пусти меня уже в душ, я сам к себе приклеиваюсь.
— Ну-у-у, — Иван делает вид, что раздумывает, — если только вместе.
— Да мне уже без разницы, как и с кем. Мне нужна вода и побольше.
— Пойдём, — Волошин одним рывком встаёт с постели и протягивает руку.
Ян смотрит на неё и с сомнением говорит:
— Знаешь, ты самый странный человек из всех, с кем мне приходилось спать, — и осторожно касается пальцами чужой ладони.
Иван дёргает его к себе, заглядывает в глаза:
— Нет, тут другое. Я тебе потом расскажу.
— Играешь на моём любопытстве?
— Использую все шансы.
И снова губы.
И струи воды, скатывающиеся с волос на спину.
И Ян на коленях перед ним, отфыркивающийся от попадающих в рот капель.
И болезненная дрожь через всё тело, и слабеющие колени, и сердце, скачущее бешеным галопом, и синие звёзды перед глазами.
— Ты изорвал вдрызг мой самый волшебный наряд, — пряча усмешку во взгляде, укоризненно сообщает Ян. — В чём теперь Золушке возвращаться к пыльному очагу, где её ждут сотни неподстриженных розовых кустов? Я, конечно, могу и голым сесть в такси, но у таксиста возникнут вопросы, а откуда я буду доставать деньги. Будет неловко.
Он тихо смеётся, а Ивана снова накрывает щемящей нежностью.
— Я могу дать тебе что-нибудь из своего.
— Оу, это так мило с твоей стороны, отдать нищему последнюю рубашку. Мой герой, — полувздыхает, полуулыбается Ян и скептически оглядывает фигуру Волошина. — Великовата, конечно, но за неимением лучшего…
— Не намного я и больше, — шутливо обижается Иван, горделиво разворачивая плечи. — Надо держать себя в хорошей физической форме.
Ян машинально кивает:
— Кто ж спорит, полностью согласен. Только твоя одежда от твоей формы спадёт с меня при первом движении. Придётся подвязывать. Срочно мне поясок изо льна и гусли в руки.
— Преувеличиваешь, — парирует Волошин и бросает на кровать выуженные из шкафа чистые джинсы и футболку. Ян одевается, затягивая потуже ремень на джинсах, смотрит в зеркало:
— Сойдет, — улыбается. — Я буду безумно хорош в твоих больших шмотках и своих туфлях на платформе. Бесплатное шоу травести — давно улицы такого не видели.
— Ты же на такси, — напоминает Иван.
— А, точно, забыл — шоу будет приватным, но почему-то заплачу за него я.
Иван наблюдает, как Ян вызывает машину, как идёт к входной двери. Внутри него всё сопротивляется: хочется, как же сильно хочется закрыть дверь на сто замков и засовов, приковать Яна цепью потолще к батарее, чтобы он всегда был рядом.
М-да, так в список маньяков попасть недолго.
Волошин сжимает кулаки и, сохраняя внешнее спокойствие, спрашивает:
— Мы же ещё увидимся?
Ян хмыкает:
— Похоже, что это начинает превращаться в закономерность. То, что происходит один раз, просто происходит, как и всё остальное — разные люди встречаются каждый день, и их маршруты не пересекаются или пересекаются на мгновения. Если это повторяется во второй раз — это может быть совпадением и нелепым стечением обстоятельств. Но если это случается в третий раз, то, скорее всего, стоит задуматься, а для чего кто-то сверху сталкивает вас раз за разом. Кому это надо, а главное, для чего?
Волошин изумлённо, потеряв дар речи, молча слушает впавшего в философские размышления парня, а тот, внезапно фыркнув, заканчивает монолог:
— Один раз — случайность. Два — закономерность. Три — клиника.
Открывает дверь и на пороге оборачивается:
— И запомни, ты должен мне королевский прикид — одна штука.
Дверь закрывается, запирая за собой целый мир, заключённый всего в одном человеке, а Иван вспоминает, что снова забыл попросить номер телефона. Он идёт в комнату, собирая по пути разбросанные, в хлам порванные вещи Яна, поднимает с кровати слетевший с его ноги чулок, смотрит на него и опускается на пол, стискивая невесомую ткань в крепко сжавшемся кулаке.