Когда звёзды падают

      Если что-то случилось три раза подряд — это не может быть случайностью. Это уже система.       Раз — рандомный случай поставил их друг напротив друга и коротким замыканием пустил искру между ними. Коротнуло.       Два — закоротило снова в том же месте, и по оголённым проводам до потери управления. С моста на полной скорости, ломая все перекрытия, в бурлящий поток.       Три — ток по максимуму, высоковольтной дугой по нейронам, провода перемотаны изолентой, но уже осознанно она сорвана с них с безрассудной смелостью, и разрядом по голым ладоням до костей, до остановки сердца.       Ян — сумасшедшее Солнце.       Ян — сгореть до взлетающих в небо клочков пепла.       Ян — утекающая сквозь пальцы вода.       Это безумие, это счастье и самое непоправимое горе.       Снова неопределённость, снова неизвестность… и каким взглядом посмотрит на него Ян при новой встрече — скользнёт коротким мазком равнодушия и пройдёт мимо?       И снова с самого начала?       Иван вздыхает и косится на часы. Утро в самом разгаре, почти день, а неугомонный Самойленко до сих пор так и не объявился. Смутное беспокойство постепенно закрадывается в мысли, и Иван близок к тому, чтобы самому начать названивать другу, чего отродясь не было.       Подождав ещё полчаса, Волошин набирает Генкин номер — длинные гудки — нет ответа.       «Да чтоб тебя».       Решает подождать и листает журнал вызовов — пропущенные звонки от Артёма, несколько от самого Генки и пара смс.       «Ты где?» — Самойленко, кто же ещё.       «Ты сволочь!» — от него же.       «Вернись, пожалуйста» — Артём.       Иван морщится — он снова забыл о нём, уже второй раз. Третьего нельзя допустить, а он случится, если оставить всё так, как есть. Артём не виноват ни в чём — просто попал не в то время, не в том месте и не на того человека. Бывает. Если бы не Ян, Артём был бы прекрасным выбором — спокойный, адекватный, всё при нём. Но после горного потока переправа через речушку вброд не вызывает никаких эмоций. Так и с ним… после Яна, который моментально обвился ядовитым плющом по всему телу и пустил корни в сердце, голову, душу, после него невозможно представить, что есть жизнь с кем-то другим.       Надо расставить всё по местам, надо встретиться с Артёмом и всё ему объяснить, пока ещё не поздно открутить время назад. Пока ещё ничего не произошло между ними, чтобы обида стала невыносимой и непреодолимой пропастью с дном, утыканным заострёнными кольями ненависти.       Если только Артём сам уже не выстроил в мечтах воздушный замок их совместного счастья. Зря… зря он дал парню хоть маленькую, но надежду, что они могут быть вместе.       Настойчивый звонок в дверь — Иван вздрагивает — первая мысль, что это вернулся Ян… но нет, на пороге Самойленко. Волошин удивлённо оглядывает Генку с ног до головы. И не скажешь, что после маскарада прошло так немного времени. И сам Генка на себя не похож — уже не во вчерашних тряпках, сразу видно, что заезжал домой переодеться, что совсем не в его стиле. А как же оргии с неизменным тоскливым голосом по утрам в телефонную трубку: «Забери-и-и меня-я-я»?       — Ваня, ты скотина, — начинает с порога Самойленко, не обращая внимания на вытянутое лицо Волошина. — Ты снова бросил мальчика на произвол судьбы. А я тебе кто? Я тебе мать-кормилица, чтобы вытирать сопли твоим недолюбовникам? Нет, я не подписывался утешать сирых и убогих в их печали. Моя функция — радоваться жизни, а ты почти испортил мне эйфорию от вечера. Ты слушаешь меня вообще?       — Ты откуда? — пропустив мимо ушей гневную тираду Генки, спрашивает Волошин.       — О боги, — горестно закатывает глаза Самойленко. — Я из дома.       — Из дома? — нет, это определённо не укладывается в голове, чтобы после такой тусы, да Генка дома оказался, а не по всем борделям города одновременно?       — Я из дома, — снисходительно повторяет Генка. — И чтобы предвосхитить твой следующий вопрос, добавлю, что спал я тоже дома.       — Ты кто? — шок так силён, что Ивана разбирает смех, до того нетипично сейчас звучат ответы друга.       Генка досадливо пожимает плечами, пряча усмешку:       — Слушай, тебя не поймёшь. То ты изображаешь мамочку и ворчишь, что я таскаюсь не пойми где и трахаюсь не понять с кем. А сейчас, когда я прислушался к твоим советам и спал ангелом на своих пуховых перинках, ты удивляешься, почему я не предавался разврату всю ночь?       Генка садится на диван и скептически обводит взглядом вокруг:       — И у меня, кстати, встречный вопрос. Что за разруха? Что за ожесточённые бои тут велись? И главное, с кем? Смею предположить, что не с Артёмчиком, потому что, кто тогда рыдал на моем плече от нереализованных желаний?       Самойленко снова пыхтит праведным гневом и в упор смотрит на Ивана. Тот хмыкает и садится рядом:       — Ян, — короткий ответ, в котором всё.       — Я-я-ян? — Генка давится воздухом и откидывается спиной на диван. — Тот самый Ян, который ни с кем во второй раз не встречается?       — Он самый, — подтверждает Волошин.       — И что у вас? Снова потрахались и разбежались?       Иван вздыхает — кому ещё сказать, если не Генке:       — Я по ходу влип.       — Сильно? — серьёзно спрашивает Самойленко.       — По полной.       — Дурак, — Генка кривится. — Я, конечно, понимаю тебя — он хорош, но он ещё более ненадежный, чем я, а со мной какие надежды — ты сам понимаешь. А ведь как всё хорошо складывалось — пупсик Артёмчик, няшка-милашка, и все счастливы. Ну что ты за человек, Ваня? Нафига тебе этот гемор?       — Меня тянет к нему, — так просто оказывается облечь в слова то, что мучает его вот уже несколько недель.        — Говорю же — дурак, — машет рукой Самойленко. — А с Артёмом что?       — Я поговорю с ним.       — Ты поговори, поговори, а то я его в клубе оставил всего в соплях.       — Кстати, — Иван испытующе смотрит на друга, — как ты вдруг бросил всё веселье и оказался дома?       Генка притворно вздыхает, вдруг фыркает и признаётся:       — Ну, я как бы не один был. Я тебе скажу, если ты обещаешь не смеяться.       — Обещаю, — с сомнением говорит Иван — когда Генка просит не смеяться, ситуация поворачивается строго наоборот, и сдерживаться в такие моменты очень трудно.       — Я был с Бэтменом, — очень серьёзно и даже торжественно сообщает Самойленко.       Волошин переваривает информацию, с трудом умещающуюся в голове — чтобы Генка да привёл кого-то домой, в свою принцессину опочивальню? — да никогда! А тот продолжает:       — Ну да, что-то на меня нашло. Он такой… — голос Генки снижается до таинственного шёпота, — в плаще, в маске — ну настоящий Бэтмен. Я бы не пережил, если бы упустил его. Ну и мы… — тут Генка спотыкается на полуслове, — гуляли.       — Что-о-о вы делали? — изумление растёт в геометрической прогрессии.       — Гуляли, — сообщает Самойленко, будто сам себе удивляясь, — а потом поехали ко мне пить кофе с конфетами.       — И не трахались?       — И не трахались, — обречённо признаётся Генка и смотрит на друга с видом приговорённого к расстрелу. — У меня первый раз такое.       Волошин, не в силах сдержать смех, давится воздухом, представляя эту волшебную картину — по ночным улицам идёт Бэтмен, держа под руку Генку в образе полупроститутки.        — Чего ты ржёшь, как будто тебя под хвост ужалили? — обижается Генка.       — Да представил вашу волшебную парочку. Кофе он у тебя пил тоже в полной экипировке?       — Нет. Свою шапку он снял.       — И как? Он хоть человек? — не смеяться Иван уже не может.       — Он человек, а я тебе больше вообще ничего не расскажу, — с видом оскорблённой добродетели Генка толкает друга в бок, и тот падает рядом с ним на диван.       — Понравился? — уже спокойно спрашивает Иван.       — Не понял ещё, — Генка смотрит в потолок. — Но чтобы там ни было, я хочу продолжить. Бэтмена у меня ещё не было.       — А нормальное имя у него есть?       — Должно быть, — на этот раз Генка смеётся сам, заражая своим смехом Волошина.