Кукушка

Просить одолжить легавую в местной милиции было бессмысленно — если она и есть, не отдадут. Потому Хромой решил наведаться к леснику, уж он-то знает, у кого из охотников есть собака, да поумней. Путь был недлинён. Тайга утопала в густом тумане. Где-то зычно и протяжно горланил петух, мычала корова, а со стороны озера слышался громкий стук. Должно быть, кто-то чинил ялик. В лесу по-прежнему было сумрачно, и причиной тому были не только тяжёлые тучи, но и плотный навес из веток деревьев. Пахло сыростью и хвоей. Рядом слышалось нахальное карканье кедровки. Изотов никогда не любил этих нахальных птиц, как, впрочем, и многих врановых. Противный голос птицы его раздражал, а сегодня — так особенно. — Ах ты ж, сволота крылатая! — пробурчал Данька. — Негде сесть что ли? Кедровка среагировала моментально и перелетела в другое место. Видать, зверьё здесь пуганое — знает, чего от людей ждать. Избушка лесника располагалась на невысоком плато, возвышавшемся в тайге. Залитая солнечным светом, она заранее располагала к приёму гостей. А в это время сквозь тучи прорезались солнечные лучи. Освободившись из плена тяжёлых слоистых облаков, они направили на землю поток холодного света. На иглах сосен заискрилась роса. Отсюда также хорошо виднелось Онежское озеро. Туман, всё ещё окутывавший водную гладь, постепенно рассеивался, и вскоре можно было разглядеть припортовые здания и мачты военных кораблей. Точно так же просыпался и город, освобождаясь из-под власти тумана. Утренний туман, оседая на крышах, тотчас падал вниз с мелодичным звуком. — Ау, есть кто дома? — спросил Данька, подойдя к дома лесника. — Ходют тут всякие… Ходють себе… — проворчал хозяин открывая дверь. Лесник оказался вполне добродушный пожилой мужчина с залысиной на голове и густыми усами, которым позавидовал бы, наверное, сам Будённый. — Никак, заблудились, мил человек? — спросил он. — Не-не, я тут к вам по делу, — Данька начал с порога. — Мне нужна легавая. — Оу… А вы-то что, не местный? Говор-то у вас… — Потом, старина! Мне нужна собака. Не знаешь, может, охотника какого? Нос-то у псины чуткий, должен взять след. Тут приютские ушли, да в тайге и пропали. Без пса никак. — Ну, это дело поправимое, — успокоил лесник гостя. — Вон там, у лодочной пристани, живёт Марк. Попросите-ка у этого финика его Рябчика, может и отдаст. У Рябчика нос чует всё за версту. Марк его перед всеми нахваливал, а там давал его мужикам, кто на охоту хотел сходить. Они ему за это самогону бутыль, а то и деньги. Марк давеча пальцы отморозил, на охоту нынче редко ходит… Живой, вроде. — Спасибо! — Данька сунул в руку лесника золотую монету. — То, что нужно! Он припустился в город настолько быстро, насколько ему позволяла его негнущаяся больная нога. После тяжёлой травмы колена, полученной после ранения в Закавказье в шестнадцатом году, он долгое время ходил с костылями, но вскоре приноровился и теперь ходил без трости, хотя и прихрамывая. Дом Марка долго искать не пришлось. Финн жил уединённо в доме неподалёку от лодочной пристани. Двор его был обставлен бесхитростно — огород, загон, в котором бегал лохматый пёс, невысокий домик. Данька позвонил. Рябчик разразился громким лаем, а через полминуты появился и сам хозяин — приземистый финн средних лет с неопрятной щетиной и водянистыми, почти прозрачными глазами. — Вам кого? — беззаботно спросил Марк. Данька поморщился — резкий запах, исходящий от хозяина, не оставлял сомнений, что финн нетрезвый, однако он улыбался вполне искренне, располагающе, что сохраняло надежду на успешный разговор. — Э… Вы Марк? — Конечно, это я, — усмехнулся финн. Половины зубов у него не было, оттого он шепелявил. И у него действительно не хватало пальцев: на левой руке их было только первых три, а на правой то на одном, то на другом не было фаланги. — Мне сказали, вы Рябчика можете дать на время. Могу я его арендовать? — Ты чего, родной, берега попутал? Я абы кому не даю пса. Почём мне знать, что ты не ворюга? — Ну что ты, старина, я напротив — залог оставлю! Золотые есть. — Ну… — финн задумался. — Тут подумать надо, конечно. Мне вот говорят, а как ты мол на охоту ходишь, у тебя ж пальцев нет, а я им и отвечаю: указательный работает, стрелять могу, стало быть, и охотник из меня ещё ого-го! Да я любому молодому фору дам. Вот была когда-то история… Данька закатил глаза под лоб: подвыпивший с утра охотник уже которую подряд историю рассказывал. В других обстоятельствах Хромой бы без тени сожаления набил морду надоедливому рассказчику, но ему позарез нужен был Рябчик, потому он до последнего изображал заинтересованность. «Эдак он до вечера будет байки травить», — подумал Хромой и решил форсировать события. — Вот что, дружище, я подумал, неплохо бы нам выпить. Что скажешь? — Угощаешь? — Конечно! Я не жадный. С этими словами Хромой извлёк из-за пазухи фляжку с разведённым спиртом. Марк быстро ополовинил её и сказал: — А так и знал, что хороший человек! Ну так что хотел-то? — Всего ничего — мне нужен Рябчик. Плачу золотыми. — О-о, вот золотые — это да! А бумажные… Тьфу ты! Задницу разве что подтереть! Финн открыл вольер и выпустил пса. — Вот, бери поводок и (ик!) шуруй себе. Дальше захмелевший ещё больше финн начал горланить песни и, прижимая к груди заветную фляжку, ушёл в дом. Данька заполучил Рябчика. Тот смотрел на него с недоверием, однако его не раз уже брали чужие люди, одалживая у Марка. Поэтому он вскоре привык к Хромому. Подойдя к гостинице, он довольно грубо (как, впрочем и всегда) позвал Лесю и Женю. — Хвосты, ну-ка сюда! Женя аж подскочила от удовольствия, увидев Рябчика. — Ух ты! — взвизгнула она. — Он ведь найдёт Дашу и Мишку? — Найдёт. Дайте-ка фуражку. Пёс живо обнюхал вещь и тотчас устремился обратно к озеру. Поводок пришлось снять, однако Рябчик и не думал убегать — он пробегал несколько десятков метров и спокойно дожидался всех троих. На секунду потеряв следы, пёс заметался, однако вскоре вновь уверенно взял след.