В режиме non-stop

В комнате, которую хозяин квартиры шутливо величал «мастерской», негромко отмеряли время стрелки часов, следуя своему непрерывному цикличному маршруту. За незашторенным окном размытыми от дождя пятнами горели лампы соседнего дома; приглушенный звук бьющихся о стекло капель почти терялся на фоне шепота, наполняющего пространство временной обители двух мужчин. Мелодичным потоком вино вновь полилось в бокал, омывая стенки рубиновой жидкостью и насыщая воздух легким ароматом пряностей и фруктов. — У тебя хороший вкус, — заметил Чонгук, совершив еще один небольшой глоток. — Не у меня, а у консультанта винного магазина, — хихикнул Тэхён, что некоторое время назад преодолел порог трезвости, чувствуя легкое опьянение и, казалось бы, беспричинную радость. — Сделаю пометку, что пить с тобой мы будем только в особых случаях, — опустив бокал на пол, мужчина потянулся, разминая затекшие мышцы. Ким вместе со своим гостем сидели на паркетном полу рядом с выходом из комнаты, любуясь красующимися в рамах (а то и без оных) картинами, занявшими всю противоположную стену. В основном это были пейзажи, написанные маслом, но также встречалась воздушная акварель и невзрачные портреты из соуса, что в глазах старшего Чона выглядели набором серых пятен на фоне яркого авангарда работ. Падающий приглушенный свет от торшера добавлял общей композиции из полотен некую таинственность, придавал нехарактерную мистичность, и Чонгуку даже казалось, словно он чувствует ту самую «динамику», о которой говорил ему сидящий рядом художник на недавней выставке. Перед ним простиралась целая жизнь, о которой, на самом деле, он совершенно ничего не знал. Совершенно не знал, сколько часов было потрачено на многослойные подмалевки, сколько нервов было убито от дрогнувшей в самый неподходящий момент руки. И сколько счастья в итоге приобретено от завершения работы, на которую могло уйти от одной эмоциональной недели до тянущегося чередой неудач десятилетия. Но, конечно же, Тэхён ни за что на свете не признается, сколько на самом деле холстов должно было висеть на этой выбеленной стене — нет на свете художника, у которого из-под кисти выходили шедевры с первого мазка. А у воспитателя провальных работ во времена академии было столько, сколько не нашлось бы ни у одного студента с его курса. И только благодаря этим ошибкам он смог закончить учебное заведение да отправиться в свободное плавание, имея где-то в завалах из документов неплохое портфолио и несколько рекомендательных писем. Часть из представленных взору президента картин также участвовала в крупных выставках, другая часть была репродукцией тех, которые остались в академии… В общей сложности перед Чоном было представлено около пятнадцати лет пролитых крови, пота и слёз. Но оно того стоило. Чонгук был в этом уверен. — Почему именно живопись? — задался вопросом президент, переводя взгляд с картин на автора работ, что невидящим взором уставился куда-то вперед. — Не знаю, — просто пожал плечами Тэхён, всё-таки сосредоточив своё внимание на собеседнике. — У меня был выбор из множества техник и направлений, но я остановился на том, что было мне по душе… Это как выбрать вместо неудобной официальной обуви теплые домашние тапочки. Да, со временем они могут тебе надоесть, но всегда есть, на что их заменить… Будь-то теплые носки или же кроссовки на шнуровке, которые так не нравятся Юнмин-и. Только отвлекся ненадолго, а потом раз — и ты снова скучаешь по своим тапочкам! — Самое лучшее объяснение, которое я когда-либо слышал, — фыркнул Чон, аккуратно выхватив почти пустой бокал из руки Кима. — С тебя хватит. Кому-то завтра на работу. — Дай хотя бы допить! — потянулся за конфискованным художник, но в итоге замер на полпути, остановленный губами своего визави. Чужое дыхание опалило кожу, пробуждая мурашки где-то в районе лопаток, но даже это не могло помочь потерявшемуся в ощущениях Киму. Опьяненный вином и такими горячими губами Чонгука мужчина неосознанно придвигался всё ближе и ближе к источнику ласк, пока податливое тело и вовсе не было прижато к груди, а руки не перекочевали на талию. Он понимал, что происходит нечто странное, то, чего раньше между ними не происходило, но ускорившее ритм сердце выбило эти глупые мысли из головы. Переломный момент: до недавнего времени трезвый рассудок Чона затуманивается вспыхнувшим желанием, спина Кима плавно опускается на прохладный паркет, язык первого медленно изучает линию приоткрытых губ, после чего спускается к подбородку, выводя странный узор на мягкой коже, продвигаясь всё ниже и ниже… Тэхён прогибается в пояснице и опрокидывает голову назад, открывая доступ к шее, к которой тут же приникли губы, оставляя влажную дорожку на краснеющих метках. Первый сдавленный стон наполняет мастерскую и Чон моментально приходит в себя, отрываясь от столь соблазнительного мужчины и удивленно округляя глаза. — Я… Чёрт! Тэхён-ши, прости, не знаю, что на меня нашло… — тут же затараторил он, принимая сидячее положение, но Ким резко его перебивает, хватая за руку. — Заткнись, не порть настрой, — и их губы вновь соприкасаются, изучая друг друга, погружая в очередное безумное забвение. Чон понимает, что из них двоих только у него есть возможность контролировать ситуацию, когда как Ким в принципе потерял остатки самообладания и на это же подбивал своего любовника. Понимает, но ничего не может с этим сделать. Его пальцы зарываются в слегка отросших волосах инкуба, такого раскрепощенного от жгучего алкоголя в крови, и вновь оттягивают голову назад, оголяя шею. Он приникает к бьющейся жилке и скользит губами к ключицам, в то же время оглаживая свободной рукой слегка выступающий животик. Тэхён плавится от этих прикосновений, тает от каждого поцелуя, и бесстыдно стаскивает с себя футболку, позволяя Чонгуку насладиться полуобнаженным телом возлюбленного. — Тебе когда-нибудь говорили, что ты очень красив? — в подернутых поволокой глазах Кима президент снова видит только свое отражение, что заводит его еще сильнее. Облизнувший губы хозяин хоро́м молчит, видимо и вовсе не собираясь отвечать. — Теперь ты будешь слышать эти слова только от меня. Пьяная, будто самодовольная улыбка расплывается на лице Тэхёна, и он практически неслышно отвечает: «Заткнись». На этот раз путь из поцелуев Чонгука пролегает от манящих ключиц к груди, где он языком кружит на ареолах сосков, уделяя каждому особое внимание. Его пьянит не столько алкоголь, пряный вкус которого по-прежнему чувствовался во рту, сколько распластанный под ним воспитатель, что в последнее время является главным героем мокрых снов Чона, как у напичканного гормонами мальчишки. — Чонгук-ши… — выдыхает Ким, когда сильные пальцы схватились за резинку свободных штанов, попутно цепляя и края боксеров, медленно стягивая мешающуюся одежду с ног этого невозможного чудовища. — Ты хочешь, чтобы я остановился? — непослушный язычок скользит по выступающей тазобедренной косточке, отчего Тэхёна пробирает новая волна возбуждения, вырывая новый стон. — Нет, не останавливайся… — сбившееся дыхание делает голос хриплым и таким чувственным. — О боже… Наконец-то преграда из такой ненужной сейчас одежды полностью обнажает аккуратный среднего размера член, перевитый крупными венками и увенчанный темной бархатной головкой, на конце которой уже выступила капелька смазки. Чон поудобнее устраивается между тонких ног любовника, невесомо проводя пальцами по нежной коже возбужденного органа, после чего плавно наклоняется всё ниже и ниже, до тех пор, пока он губами не прикасается к венке у самого основания. Язык медленно скользит по стволу, заставляя мышцы на ногах Кима напрячься. Бархатная головка попадает в тесный горячий плен рта, после чего Тэхён совершенно теряет связь с реальным миром. Эти ощущения вряд ли возможно сравнить с чем-либо, о подобной пытке невозможно даже просить… Но Ким умоляет. Отчаянно просит, чтобы треклятый Чон Чонгук ускорился, чтобы этот невыносимый и столь искусный мужчина поскорее довел его до пика своим ртом. — Хочу тебя так сильно, что у меня яйца звенят, — перехватив член возлюбленного у основания, хрипит Чон. — Но тебя к такому нужно подготовить, так что… Мужчина быстро расправляется с собственным нижним бельем, являя взору уже толком не соображающему художнику то, к чему и вправду нужно быть готовым. Ким ещё не понимал, что в принципе означала фраза о готовности, но после увиденной картины даже слегка протрезвел. Член Чонгука был крупнее, чем у Тэхёна. Конечно не настолько, чтобы напугать любопытного воспитателя, но достаточно, чтобы у того сперло дыхание. Навалившись сверху, Чон потерся ноющим членом о напряженный орган Кима, вырывая у того очередной, сводящий с ума стон. Широкая ладонь обхватывает трущиеся друг об друга стволы, добавляя свой ритм, сначала такой хаотичный, не совпадающий с движениями бедер обоих. Но с каждым толчком мужчины медленно подстраивались под единый темп, пока и вовсе Тэхён не перестал двигаться, предчувствуя скорую судорогу от долгожданного оргазма. Чонгук практически полностью навалился на тихо стонущего любовника, обжигая сбитым дыханием вспотевшую шею и вновь выцеловывая свои немыслимые узоры, вылизывая, помечая. «Блять, как же хорошо…» — проносится где-то на задворках сознания обоих перед тем, как белесые струйки спермы окропят их животы. Чон замирает, переводя дыхание и пытаясь успокоить бешено бьющееся в груди сердце. И у него почти получается, но разморенный после доставленного удовольствия Ким обхватывает шею мужчины и резко притягивает к себе, вновь овладевая такими соблазнительными, припухшими губами. Этой ночью они очень поздно легли спать…

***

Утром Юнмин вопросительно смотрел на своего сонбэ, что сидел за столом и нервно оттягивал ворот свитера, который так не нравился Киму. Все подопечные и воспитатели детского сада прекрасно знали нелюбовь преподавателя к этой детали одежды, ведь именно из-за его психа в начале этой осени руководство отказалось от привычного демисезонного одеяния работников, в которые входили свободного кроя брюки и светлая кофта с воротником. Поэтому смотреть на облачение своего сонбэ маленькому Чону было как-то непривычно, когда как старший Чон хитро улыбался, поглядывая на хозяина квартиры из-за своей чашки зеленого чая. — Между прочим, это по твоей вине я так вырядился, Чонгук-ши, — прошипел мужчина, с явным нежеланием почерпнув ложкой приготовленный гостем похмельный суп. — И вообще, кто тебя пустил за плиту? — Я сам себе дал разрешение приготовить завтрак и сам же послушно повиновался этому приказу, — улыбка стала еще шире. — Аппа очень-очень вкусно готовит, — заметил Юнмин, поедая рисовую кашу. — Он может приготовить кимчи с редькой. Тэхён-сонбэним пробовал кимчи с редькой? — Правильно говорить не «с редькой», а «из редьки», Юнмин-и, — поправил сына президент. — Даю десять минут, чтобы закончить с завтраком, после чего мы все вместе едем в садик. Тэхён-а… Мужчина вздрагивает от того, каким ласковым и даже мурчащим стал голос старшего Чона, когда он позвал его по имени. В темных глазах Кима читается предупреждение, но предательский румянец на щеках сдает его с потрохами. — Думаю, старший воспитатель разрешит Юнмин-и дождаться начала занятий в моем кабинете, — всё-таки тихо проговаривает он, опустив взгляд в свою тарелку. Внезапно остывающий суп стал таким притягательным и вкусным, что Ким поспешил отправить несколько ложек в урчащий желудок. Вся суть возникшего напряжения между мужчинами заключалась в бодрствующем Юнмине, что крутился рядом с ними, не позволяя взрослым уделить друг другу хоть капельку внимания. Ким считал недопустимым показывать иное значение их отношений неокрепшему уму младшего Чона, когда как сам Чонгук был иного мнения. «Он все равно всё узнает, хочешь ты этого или нет» — ранним утром прошептал на ухо возлюбленному старший Чон перед тем, как отправиться будить сладко посапывающего ребенка, что заснул прошлой ночью на диване в зале. И Тэхён в принципе был согласен с ним, но… Это вечное «но» портило прекрасную в глазах художника картину грязными потеками размытой краски. Он совершенно не представлял, как подобное можно было объяснить четырёхлетнему ребенку. И понятия не имел, к чему может привести болтливость Юнмина в таком случае. «Мне, конечно, будет очень приятно, если он начнет называть меня аппой…» — мысли Кима внезапно обрели совершенно иной оборот, и мужчина тут же замотал головой, пытаясь вернуть себе здравомыслие. — «Нет, это уже явно перебор. Мы с Чонгук-ши даже в любви не признавались друг другу, только во взаимной симпатии, а тут такое… Бред. Просто очередной бред». В течение часа они все-таки добрались до детского сада, и Тэхён внезапно понял, что подобного рода утренние перебранки и еле заметные знаки внимания ему очень нравятся. Потому что в этом чувствовалось нечто уютное, домашнее и такое родное. Его родители тоже вели себя именно так, утром бурча друг на друга и обмениваясь то теплыми, то колкими взглядами, но все равно нежно улыбались своей половинке, украдкой даря друг другу короткие поцелуи. И это нравилось Киму. Очень, очень сильно нравилось.