Нежные шипы

      Ночь пролетела, будто ее и не было. На улице еще все подчинено покою да серым краскам. Эрен и Ривай уже давно стояли около сада особняка Йегер, прощались, уповая на еще одну встречу сегодня на перроне перед отбытием. Зацелованные губы не чувствовались, горели пламенем и тут же охлаждались жалящими кристалликами льда. Как не было бы обидно, но виконту следовало воротиться домой еще до того, как блекло-красное солнце развеет мрак, до того, как Карла постучится в его запертую дверь. Невзирая на стужу и сердитый взгляд лазурных глаз, мальчишка не мог разомкнуть руки и уйти прочь. Он молил об очередной минуте, как только секундная стрелка подводила итог, начиная новый отсчет, и так раз за разом. Тем не менее, понимая, что бессмысленным упрямством он делает хуже не только себе, но и Аккерману, притом задерживает парня, переступил через себя. Эрен поцеловал Ривая и быстро отступил назад. Улыбнувшись лишь уголками губ, прошептал только слова благодарности за проведенную ночь.       Граф еще стоял около голых кустарников и припорошенной туи, наблюдал за отдаляющимся сорванцом, так и не признавшимся об отъезде в пансион. Почему Йегер ничего не сказал? Возможно, предположил, что Кушель уже и так все поведала сыну? Или настолько был опечален, застан врасплох новостью о службе Ривая на флоте, что просто потерялся? Всю ночь он прятал лицо, отводил глаза, сдерживал свое негодование, крик несправедливости. А попрощавшись, ушел, поникнув головой.       Аккерман, нахмурившись, проследил за тем, как Эрен влез обратно в окно, и себе взобрался в седло — пора уезжать, пока темно.       Юноша, очутившись в комнате, немного выветрившей тепло из-за распахнутого окна, уже не увидел черного силуэта за стеклом. На миг сложилось впечатление о том, что все то было чудный сон, желание, походившее на реальность. Если это так, то пускай сновидение никогда не заканчивается.       Время еще позволяло отоспаться после бурной ночи, потому Эрен разделся и заполз под холодное одеяло, улегся на сиротливую подушку. Кожа до сих пор благоухала чужим одеколоном и этот аромат убаюкивал похлеще любой колыбельной, нежно спетой любящей матерью своему малышу. Так, вспоминая каждую секунду, проведенную в крепких объятиях партнера, шатен погрузился в сладостный мир грез и беззаботно уснул. А как только в комнате раздалось сопение, доныне запертая, как думал мальчишка, дверь отворилась. Неоднозначный взгляд женщины пробежался по блуднику, опосля чего щелка сузилась и тут же исчезла вовсе.       Часы в холле пробили девять часов. По всему первому этажу разносился ванильный аромат только снятых со сковороды оладьей, жареных яиц с беконом, а также аромат бодрящего кофе. Хистория, уже покрыв стол скатертью и расставив тарелки да прочие столовые приборы, стала дожидаться господ, дабы подать горячий завтрак.       Вскоре послышались медленные шаги и шелест юбки первого желающего подкрепиться. Карла сошла с лестницы и кивнула прислуге, чтоб та подала еду, ибо Григорий уже закончил со своими записями в дневник наблюдений за очередными подопытными мышками, готов полакомиться фирменными оладьями от Альмы. Белокурая, поклонившись, метнулась к матери, дабы предупредить ее о пожелании госпожи. Йегер прошла в столовую, прихватив свежую газету для супруга, когда услышала топот за спиной. Если честно, то Карла не ожидала встретить за трапезой сына. Тем часом Эрен, будучи при полном параде, проследовал к столу, попутно поприветствовав мать. Графиня присела на свое законное место, сложила руки, подпирая кистями подбородок, и едко взглянула на копошащегося с тряпичной салфеткой сына — самое время побеседовать о ночном происшествии, неушедшем от ее глаз. Но здесь нарисовалась Хистория с подносом, а следом за ней и глава семейства, протирающий стеклышки пенсне платочком. Как мудрая женщина, Карла решила повременить с разговорами по душам, не доводить супруга до гробовой доски. Она снисходительно вздохнула и приступила к завтраку.       Пока Григорий потягивал чай, вчитываясь в строки печатного издания, что вызывало отвращение и кровотечение из глаз, Эрен закончил уплетать последнюю оладью, что была измазана вишневым джемом. Бедолага так изголодался, точно ничего не ел целую неделю. Ну, вообще-то, практически оно так и было. Последний кусочек проглочен, а нож и вилка скрещены.       — Я пригласила на сегодня портного, ведь тебе нужен хороший костюм, — вдруг отозвалась шатенка, отставив чашку с кофе. Ее ожидания подтвердились — мальчишка переменился в лице. Конечно, действия Карлы по большей мере похожи на издевательство, полное непонимание, точнее, на нежелание понимать. Но все это лишь обманка, как уже неоднократно говорилось. Карла — любящая и заботливая: она все делает во благо.       — Но... — Мальчишка, естественно, не надеялся на то, что мать поедет сегодня к маркизе, да еще и его с собой прихватит. Однако слова о, будь он неладен, мастере кройки и шитья прозвучали так внезапно. Воспротивиться в присутствии отца — самоубийство, быстрое; подчиниться воле матери — медленно-мучительное, ибо все мысли будут рваться к ожидающему его Аккерману, коль сам он будет под пылким надзором. Черт, как же быть?       — Это все ради твоего же блага. — Снова двусмысленная фраза. — И не запирай дверь, когда пойдешь к себе.       — Хорошо. — Ну что, все стало на свои места. И строить догадки не стоит, ежели ответ только что прозвучал.       Эрен встал из-за стола, поблагодарив и откланявшись, поднялся в свою комнату. До отправки поезда оставалось еще неполных четыре часа, коих вполне хватало, чтоб управиться со снятием мерок и еще добраться до вокзала вовремя.       В течении получаса в массивную входную дверь постучались. Это был подмастерья портного Эльд. Худощавый, среднего роста, бледный кожей и вдобавок окоченевший парень стоял на крыльце и стучал зубами так, что те запросто могли высыпаться, проделай он сие еще хотя бы минутку. Светловолосый являлся помощником мастера, его лучшим учеником, перенявшим все тонкости ремесла своего наставника. Потому Гергер спокойно вверял пареньку важные поручения, не боясь нареканий со стороны клиента.       Эльд был впущен прислугой и уже расположился в гостиной — на привычном ему месте. А когда виконт соизволил спуститься вниз, то застал портного мило обменивающимся историями и примерами новой моды среди знати с Карлой, ежели та слушала и поддакивала, хоть мысли ее блуждали где-то далеко. Что же, у Йегера-младшего особого выбора не было. Говорить о том, что мать зря затеялась с пошивом очередного пафосного костюмчика, ибо ему предстоит дорога всего-то через пару-тройку дней, а только закупка ткани и гарнитуры потребует примерно столько же — не имело смысла: Карла то ли настолько была увлечена, то ли преследовала нечто иное. Несомненно, вторая догадка ударила точно в цель и Эрен с досадой сообразил что к чему.       Погодя некоторое время, мальчишку посетило понимание уж слишком медленной и тщательной работы молодого человека, измерившего его всего вдоль и поперек, с головы до ног, несколько раз подряд. Стрелки на циферблате уверенно подбирались к назначенному времени и требовали решительных действий.       — Как долго мне еще терпеть? — с резкостью в голосе поинтересовался виконт, покосившись в сторону матери.       — Еще немного, — самодовольно протянула Карла, отставив блюдце с чашкой немного в сторону. Затем встала и, подойдя к растерявшемуся Джину, похлопала того по спине, дескать, продолжай, как и договаривались. Эрен вновь был одурачен. Впрочем, как бы то ни было, он не мог нарушить данное Риваю обещание.       — У вас имеются мерки с прошлого раза — нет нужды так дотошно обматывать меня лентой, — нервно просипел шатен, готовый слезть с небольшого подиума. — Более того, хочу вас заверить, что я нисколечко не прибавил ни ввысь, ни вширь.       — Господин, будьте благоразумны — я просто исполняю свою работу надлежащим образом, — в такой же тональности объяснился и портной. Понятно дело, Джин не спешил прощаться с работой из-за малейших огрехов, коих можно было избежать вообще. Графиня же, заприметив напряженный диалог между парнями, уловила суть недовольства сына. Потому и вмешалась, напоминая Эрену о его выходке.       — Ты сам виноват. Полагаю, ночи тебе было достаточно.       Опасения и догадки подтвердились: мальчишка облажался что ни на есть. Исправлять что-либо уже поздно, а вот выкинуть очередной фокус — всегда пожалуйста. Да и вряд ли в голове сумасшедшего мог созреть путный план. На что его хватило, так это послать всех куда подальше и самому сбежать из гнетущего дома.       — Ты никогда меня не поймешь! Так ведь, мама?       В эту фразу было вложено и сожаление, и печаль, и неразумение. Как же юноше хотелось высказаться Карле, поведать о своих чувствах, любви. О том, какую он испытывает боль сейчас, когда знает о желании родной матери и Кушель разлучить его с любимым. С кем, как не с родителем, делиться всем тем, что тревожит, заставляет угасать свет в груди, холодеть от одиночества? Как ни крути, у Эрена нет шанса на понимание, на совет. Его слезы по Аккерману вызывают у Карлы только отвращение, несмотря на их искренность. Мальчишка совсем один, окружен нерушимыми стенами, в которых ему суждено слоняться из угла в угол — незавидная участь.       — Эрен? Что ты удумал, Эрен? — сорвалась с насиженного места шатенка, когда юноша оттолкнул от себя мастера и бросился бежать к двери. Все, что он успел схватить с вешалки у входа, так это тонкое пальто, не самое подходящее для подобной погоды. Правда, и того был лишен, так как Карла послала Эльда догнать ее сына. Молодой человек ринулся за беглецом, скользящим по заснеженной аллее, и догнал. Но, уже схватив виконта за шиворот распахнутого пальто, поскользнулся да повалился на брусчатку, потянув за собой и мальчишку. Где-то, в нескольких метрах, на горизонте показалась и Имир, насквозь прожигаемая угрюмым взглядом госпожи. Однако, опустив это, женщина не ускорялась, будто позволяла своему подопечному уйти. А Эрен тем временем вырвался из хватки Эльда, высвободив руки из рукавов верхней одежды. Он поднялся на ровные ноги и, отбежав на несколько шагов, обернулся назад: Карла по-прежнему стояла у ворот, а Имир, незаметно кивнув ему, принялась помогать подняться раскинувшемуся по всей аллее портному. Ну что же, теперь остается только бежать, пока кровь не застыла в жилах. И взять бы кэб, так при себе ни единой монеты, что лишает возможности добраться до вокзала быстрее.       Сегодня мороз был менее колюч, а может, попросту еще не до конца вступил в права. Или это только казалось, ибо кожа уже не чувствовала падающих с неба иголочек, впивающихся в озябшую плоть. На улицах как-то пусто и одиноко. Большинство парковых аллей нетронуты, чисты, не осквернены человеком. Ледяные скамьи покрыты воздушными перинами, манящими случайного путника прилечь, погрузиться в их мягкость, провалиться в беспробудный сон. Эрен продолжал бежать, падая и поднимаясь, хватая обжигающий холодом воздух ртом и носом, утирая обледеневшие дорожки на щеках. Еще метров сто, и перед мальчишкой предстанет кирпичная арка, пройдя через которую, он окажется на крытой платформе. Еще пару минут, и бешено бьющееся сердце замрет. Еще немного, и...       Йегер вскочил на перрон, пробираясь сквозь толпы людей, что, создавалось впечатление, сошлись сюда со всего города, оттого и опустевшего улицами. Он искал глазами невысокий силуэт в черном среди калейдоскопа ярких нарядов мужчин и женщин, встречающих и провожатых. От этого затягивающего круговорота у Эрена мгновенно разболелась голова, его укачало, стало тошнить. Но, не обращая внимания на недоброе самочувствие, мальчишка упрямо продвигался вперед, пока не услышал звон колокола, а затем и сам голос мужчины, звонящего в него. Немолодой, угрюмый на вид, но все еще статный бородач объявлял об отбытии поезда, о том, чтобы провожающие отошли от рельс, а пассажиры наконец-то заняли купленные ими места. Брови зеленоглазого свелись и образовали пару дуг на лбу, а дыхание остановилось — он опоздал. И здесь, когда уже не имело смысла на что-то надеяться, верить в чудо, Йегер поднял опущенный в пол взгляд — разве такое реально? Эрен стоит позади Кушель и Ханджи, которые не видят его так, как Ривай, утративший всякую надежду на последнюю минуту перед расставанием. Голубые глаза жадно очерчивали угловатые скулы мальчишки, широкие брови, глазницы, нос и губы — это все принадлежит ему и только ему, Аккерману: с ног до головы, до кончиков пальцев, до единого волоска, каждой линией и изгибом.       Прощание все-таки состоялось, и пусть на расстоянии в пару метров, без слов, без прикосновений. Но эмоционально, пожалуй, оно не уступало. Эрен опечаленно вглядывался в строгое лицо стоящего напротив, ощущая всю внутреннюю боль и сокрушение в его душе, не имеющей право подать вид и этим выдать парнишку, обречь его на терзания родителями. Граф просто кивнул и слабо улыбнулся, когда Кушель утирала свои слезы и не заметила этого. Однако сие не обошло Зоэ, слегка повернувшей голову и скосившей глаза на стоящего позади. Девушка не удивилась повстречать виконта, между тем внешний вид юноши смутил ее, как, по всей видимости, и Ривая.       Колесная пара медленно качнулась вперед, издавая характерный стук о стальную рельсу. Из трубы вырвался горячий густой пар, точно кто-то пролил молоко средь зашумевшей пуще прежнего толпы. Эрен улыбнулся в ответ Аккерману, отдаляющемуся от него не по собственной воле. И ежели Кушель следовала вдоль перрона, то виконт стоял на месте: он не хотел попасться Миледи, да и уже так промерз, что не мог сдвинуться.       Перед глазами потемнело, силы куда-то стремительно убыли. Ноги в коленях подогнулись, но мальчишку вовремя подхватили под руки, не дав упасть. В размытых контурах Эрену удалось разглядеть длинноватое лицо с острым подбородком и каштановые пряди, собранные в низкий хвост, украшенный овальной, янтарного цвета заколкой, что под стать лисьему прищуру.       — Имир?       Ханджи проводила маркизу Аккерман до кэба и уже собралась вернуться к оставшемуся на платформе Эрену, когда столкнулась со знакомой ей девушкой. Кареглазая, имея безупречную память на лица и имена, сразу признала в долговязой работницу Йегеров. Какого здесь делала женщина было понятно без всяких вопросов, а вот что грозит виконту — здесь все выглядело весьма прискорбно. Зоэ затронула Имир, пожелав облегчить ее поиски, взамен узнать подробности произошедшего, ибо внешний вид парня посреди зимы вызывал явное недоумение. Гувернантка недоверчиво покосилась на любопытствующую, подумала, а после решилась признаться, что молодой господин просто сбежал из дома, а пальто утратил, когда его нагнали и схватили за ворот. Ханджи лишь покачала головой, остановившись и обернувшись вслед ушедшему поезду:       — Чертов счастливчик... Кто бы меня так безумно любил, — прошептала себе под нос Зоэ, тяжко вздыхая.       Бродить средь толпы долго не пришлось — Эрен так было и не сдвинулся с места, так как тело больше ему не подчинялось. Благо Имир вовремя подоспела и поддержала повалившегося уже на ее плечо парня. Туманные очи открылись от теплых объятий, от шума бьющегося в груди, к которой он был прижат, сердца — стало так горько.       Кэб шатало со стороны в сторону, колеса предательски скрипели от каждой колдобины, да и вообще, сотрясало едущих прилично. Имир, желая оттянуть возвращение домой, заплатила кучеру, чтобы тот прогнал лошадей вокруг парка.       — Глупый ты... — сильнее укутывая беглеца в зимнее пальто и приглаживая его торчащие волосы, усмехнулась женщина.       — Ты знала?       Никакой субординации, однако это не означало неуважение. Звать Имир на «ты» вошло в привычку юноши еще с детских лет: сначала в шутку, потом все так и осталось. Гувернантка тоже обращалась к господину без всякой официальности и церемоний, могла даже оплеуху отвесить за проказничество и непослушание. Но сейчас ситуация сложилась каверзная — женщина не знала как помочь мальчишке, ибо сама находилась на грани. Вот уже второй год Имир беспрестанно мучают небесного цвета глаза, спелой пшеницы — волосы и подобно полевым макам уста беззащитного, юного создания, в два раза младше ее самой. Кто, как не она, может понять, утешить, посочувствовать? Шатенка питает такие же самые чувства, что и Эрен, но разница у них все-таки есть, притом огромная — мальчишка, преодолевая встречающиеся на извилистых тропах трудности, ведает о взаимности своих чувств, когда женщина не смеет даже намекнуть Хистории о том, что та разбила ее мир, покорила и утопила в бескрайнем океане слез, безответной любви. Будь она мужчиной, то и разница в возрасте не сослужила бы препятствием. А так...       — С самого начала, — неловкий вздох. — Я случайно увидела вас в саду той ночью. И не осуждаю.       Последнее пролилось бальзамом на душу, смягчая корку огрубевших ран, но и, естественно, бередя их. Испытывал ли виконт стыд после услышанного? Нет. Ему уже нечего краснеть и теряться. Чего он сейчас желает, так это предаться забвению и не думать, что ожидает его дома.       Лошади выдавали монотонные звуки из-под копыт, снег кружил поземкой, перебиваясь порывистым ветром, а небо начало меркнуть и на его сизом поле поспешили зажечься тусклые звезды — Сина подчинялась сну. Йегер, утративший связь с реальностью, был принят на руки вышедшим на крыльцо Григорием, ибо Имир, хоть и не кисейная барышня, все же не рискнула тащить парня самостоятельно. Мужчина занес свое дитя в его же комнату и, предоставляя дальнейшие процедуры вбежавшей следом взбудораженной Карле, вышел прочь.       Мальчишка крепко спал. Он даже не шелохнулся, когда его доставали из кэба, когда улаживали на постель. Ясно дело, что его сморил подступивший жар. Эрен, сам не подозревая того, избежал всех предстоящих коллизий. Пожалуй, лучше бы он вытерпел удары кнута, нежели горячку и бред. Все видения мальчишки были настолько правдивы, живы, что вызывало неподдельный страх у Миледи, оставшейся около него. Женщина нервно теребила болотного цвета юбку, боялась услышать плохие новости, когда Григорий, вернувшийся обратно в комнату сына со своим чемоданчиком, принялся осматривать больного. Так как Йегер-старший не был посвящен в тайный заговор супруги и маркизы Аккерман, то спокойно на все реагировал, хоть и не понимал выходки своего неразумного дитя.       Порой ученые бывают невероятно слепы по отношению к окружающему их пространству. Эти люди полностью отдаются науке и исследованиям, что забывают для чего и ради кого они существуют в этом мире. Конечно, Гриша любил свою семью, не представлял себя без жены и сына, без их любви и поддержки. Но при всем том погружался в работу над очередным препаратом, обещающим спасти страждущего, что иной раз мог упустить нечто важное — во имя будущего чужого человека ставил под угрозу личное благополучие. Тем не менее Карла никогда не упрекала мужа в том, что он уделял мало времени семье, ставя ее на второй план. Истинно, именно за его широкую душу она и любила мужчину вопреки всему.       Прогноз доктора был неутешительным — Эрена одолела лихорадка: бросая мальчишку то в озноб, то в жар, ломая кости и выкручивая мышцы. Беспамятство тоже далеко не отпускало, не позволяло открыть глаз. Григорий, поставив сыну укол, приказал прислуге подготовить чистые, сухие полотенца для обтирания и простыни, чтобы можно было их менять, не позволяя юному господину лежать на влажных от обильного потоотделения. Карла же пододвинула бержер ближе к кровати и, усевшись полубоком, начала гладить волосы спящего сына, убирая их с влажного лба. После смочила чистую ткань, хорошенько отжала разящую оцтом лишнюю воду и принялась промакивать выступившую испарину на милом личике болеющего, невинно выгибающего брови, пытающегося кого-то позвать или даже схватить. Женщина вздохнула и повернулась к камину с потрескивающими в нем поленьями — это ее вина: позволь она беспрепятственно сыну уйти, ничего подобного не произошло бы. Впрочем, поздно сетовать об содеянном, как и учить уму-разуму.       Рано утром в комнату виконта постучалась Имир. Женщина признала себя непосредственной причиной хвори господина: и надо же было ей тянуть с поездкой домой... А с другой стороны, возможно, она сделала все правильно. Как бы то ни было, поезд ушел.       Имир прошла во внутрь, легонько коснулась плеча придремавшей сидя леди. Ох, Карла за эту ночь выбилась из сил: не сомкнула глаз до самого рассвета, постоянно обтирала сына, меняла компрессы, сорочки и подостланные под него простыни. Только под утро мальчишка переборол жар, перестал звать Ривая, прося прощения за опоздание. Что на это могла сказать Миледи? Верно — ничего. Она просто продолжала следить за состоянием Эрена, тихо всхлипывая и спрашивая себя о том, когда она упустила сына, не заметила его наклонностей. Мысли и терзания сморили удрученную женщину, и она, томно поглядывая на танцующие языки пламени, негаданно уснула.       — Ваша Милость... — робкий шепот у самого уха.       Карла вздрогнула всем телом, будто ее подбросили на несколько метров, а опосля словили и вернули в исходную. Внутри возникло сжатое ощущение, прорывающееся наружу сквозь стянутую кожу холодящими иголочками. Переполошенный взгляд очищался от мутной пелены, набирал яркости и четкости.       — Который час? — хрипло протянула шатенка, собирая слюну в иссушенном рту. Растерянно созерцая по сторонам, попыталась взвестись на затекшие ноги.       — Пять утра, госпожа, — кивнула гувернантка, продолжив, — Я пришла, дабы подменить вас, позволить вам отдохнуть.       Графиня ничего не ответила, склонилась над бледным лицом сына, прижала к его лбу тыльную сторону кисти — температура спала. Эрен равномерно сопел, придерживая одеяло одной рукой, коль вторая лежала на подушке, придавливая разметавшийся по ней, слегка завившийся волос.       — Хорошо, — дала добро Карла, выровнявшись и отшагнув назад. Уступив место Имир, женщина покинула комнату, собираясь пойти освежиться, принять расслабляющую ванну, чтоб позже вернуться к своему мальчику бодрой и полной сил.       Через пять минут Миледи уже раздавала распоряжения прислуге, когда входная дверь распахнулась, впуская зиму в дом, и на пороге показался Григорий. На дворе еще темно, а он исколесил уж полгорода, наведался в больницы, что под его покровительством. Изнеможенный вид доктора кричал о кружке кофе, дабы согреться, или же о пуховом одеяле да мягкой подушке. Но только мужчина увидел супругу, усталость немножко разбавилась, губы выдали мало приметную улыбку. Ему захотелось уснуть на коленях Карлы, под ее тихий шепот, от ласковых рук, перебирающих пряди его длинных волос, стянутых лентой на затылке. Однако вместо радушных слов Григорий внял нотации, дескать, ему безразлично состояние собственного ребенка, раз он в эти минуты где угодно, только не рядом с сыном. Высказываясь, Карла была на взводе. Она злилась на себя, а срывалась на муже, коий перед отъездом на работу проверил состояние Эрена, поставил еще один укол и, уже на выходе, взял со стула плед, укрыл им уснувшую Карлу, при этом не забыв поцеловать ее в лоб.       Женщина впервые выражала свое презрение к в ничем неповинным людям, расстраивая сим Йегера.       — Да тебе просто наплевать, не так ли? — радужки раскосых глаз потемнели, слились с расширившимися зрачками. Точно демон завладел телом, языком графини, ежели внутренний голос ее противился звучащему. Григорий ткнул пальто появившийся из ниоткуда Хистории, зашагал в сторону своего кабинета, бросив кроткий взгляд на вдруг опомнившуюся жену — вот так встретили, ничего не скажешь.       — Гриша... — Карла поспешила следом, не позволяя темноволосому спрятаться за дверью. Проскочив в комнату, она повисла на шее Йегера, прося прощения за свою речь, за выплеснувшийся на него негатив. Беда состояла все в том же моменте — что ни на есть серьезных отношениях Эрена и Аккермана.       — Прости, я не хотела.       Заглядывая в глаза любимого, целуя, шатенка будто бы видела своего сына в объятиях парня, прижимающего и ласкающего его выгибающееся тело, словно он девица какая-то. От этих уж чересчур правдоподобных галлюцинаций у женщины начиналась паника, боязнь, что кто-то может прознать и ославить фамилии двух семей на всю Элдию. И прощай спокойная жизнь, да здравствуют пересуды и всеобщее отвращение. А еще: что же станется с Григорием? Такого удара он не перенесет, не оправится после него. Карьера, репутация, уважение — все пойдет коту под хвост. Вот почему она поступает именно так — разбивает сердце своему мальчику.