Нежные шипы

      Солнце, спешащее за горизонт, еще пробивалось сквозь молодую листву, слепя глаза. Род подогнал кэб и приготовился помочь господину устроится, когда тот отказался и сделал несколько шагов назад, тем самым вгоняя свое сопровождение в ступор. Невзирая на то, что ступни, казалось, забиты в деревянные колодки, Йегер хотел пройтись пешим ходом, нежели позволить себе прокатиться с ветерком. Поэтому он отпустил извозчика, велев ему отвезти Хисторию и Имир в особняк. Ясно дело, что последняя тоже не собиралась домой, раз виконт не соизволил поехать вместе с ними. Имир беспокоили внезапные перемены, оживление подопечного — она чуяла неладное.       Кэб умчал Хисторию домой, оставив лишь облачко сизой пыли. Виконт и его гувернантка тоже начали свой путь, теряя из виду черную повозку и удары копыт ретивых жеребцов.       — А ведь разговор с матерью состоялся — страшный был скандал, — вдруг ни с того ни с сего произнес шатен, повернув голову к слепящему солнцу. Женщина замедлила шаг, будто пыталась отыскать в своей памяти подобного рода событие. Понимая, что все темы Эрена и недовольство Карлы сходились на графе Аккермане, долго мозговать не пришлось. Да, все предельно ясно — мальчишка погрузился в свой мир, где он всегда может лицезреть любимого, прикасаться к нему когда угодно. Но вот только такое состояние окончательно разрушит уж больно шаткое положение потерявшегося во сне и грезах.       — Жизнь на этом не заканчивается, — осторожно протянула Имир, желая вернуть господина в памятство. — Вы же знаете, Ривай не хотел бы вас видеть слабым и изнеможенным.       Парень промолчал. Кивнув женщине в знак согласия с ее словами, свернул в городской парк, а после пожалел. Его больше не влекут сочная зелень, пестрые цветы, их аромат. Да и сам он больше не мотылек, ибо крылья испепелились, что обожгло гарью и легкие. Того, поди, и дышать так трудно. Весна вызывает разочарование, а кусты роз ненависть и агрессию. Отныне бархатные лепестки режут подобно стеклу, не говоря уж о шипах.       Сожалеть о своей неосторожности поздно — сколько бы не прокручивал бы беседу в уме, уже ничего не изменишь. Опять нотации, поучения. Наверное, именно с того вечера все и началось — подозрения матери. Что самое интересное, она хоть и с трудом переносила Аккермана, таки проглатывала его наглую ложь. Конными прогулками или посиделками в саду старой усадьбы Черча, женщину было не обдурить, ведь все она понимала… Быть может, что Карла проследила за сыном? Застала его с Риваем? Даже думать не хочется. Однако только это объясняло невероятное рвение графини доказать свою правоту и, заручившись поддержкой Кушель, разбить греховную да позорную связь.       Опять все свелось к одному — Эрен вновь окунулся в омут с грязной водой, где вместо отражения своего лика он видел уродливую гримасу, произносящую слова обвинения. Все же, если бы парень вел себя осторожнее, возможно, удалось бы избежать разоблачения, а с ним и наказания, переросшего в настоящую кару.       Легкий ветерок пробрал своим дуновением до костей, подняв каждый волосок на голове Йегера. Освежающий поток, изгоняющий тьму из души, пропитанный цветом — как же он напоминает прикосновения холодных рук. Эрен прям-таки ощущает тяжесть на своих плечах и шепот у самого уха. Но слов не разобрать из-за шелеста, из-за давления.       — Имир, пошли домой, — повернувшись вполоборота, кивнул мальчишка. Должно быть, его что-то успокоило, заставило улыбнуться и обратить лицо к заалевшему горизонту.       Пока виконт и гувернантка шли аллеями, Карла извелась сама и довела до нервного тика супруга. Женщина не представляла, куда мог запропаститься ее мальчик, пускай и пребывал с Имир. То и дело, она поглядывала на стрелки старых часов, что будто сговорились и не продвигались вперед. Так же, только по кухне, мельтешила и Хистория, помогая матери с ужином для хозяев и попутно щебеча о сегодняшнем дне. Время для нее летело незаметно, да что там, его критически не хватало, дабы выразить всю гамму пережитых эмоций. Местами ее перебивала Альма, желая уточнить имя того или иного героя постановки, коль Род, управившийся с лошадьми, сидел на кухне в уголку и только улыбался происходящей суете.       Спустя полчаса стол был накрыт. Чета Йегер сидела друг напротив друга молча и не прикасаясь к стынущей еде. Как вдруг в тишине послышался стук двери и возглас юноши, утверждающий, что еще секунда, и он умрет голодной смертью. А женский голос, угомонив смех, пообещал двойную порцию вкуснейшего рагу и любимый какао господина — все как он любил в детстве. Слушая эти шутливые фразы, Карла, пытаясь сдержаться от слез, захотела побежать к сыну и обнять его. Но Григорий не позволил. Мужчина приказал жене утереть глаза и приступить к ужину, словно та не билась в истерике несколько минут назад, а была занята своим делом. Перечить женщина не стала — сделала так, как велел муж.       Эрен вошел в столовую, пожелав родителям доброго вечера и приятного аппетита, коль Хистория уже неслась со столовым прибором и для него самого. Оставалось только вымыть руки и приняться за еду.       Итак, ужин в особняке Йегер сегодня состоялся в полном семейном кругу. Эрен порадовал Карлу, что была не в силах отвести взгляд от сына. И даже после того, как он отправился восвояси, женщина рискнула проследовать за ним, чтоб пожелать спокойной ночи. Она понимала и давно смирилась со сдержанностью своего ребенка по отношению к ней — иссякнувшая надежда на взаимность. А возможно, была благодарна даже за каждое его слово, обращенное в ее адрес.       Сидя у постели Эрена, Карла вспоминала давно забытое: все болезни, все капризы, все проделки маленького сорванца. Непроизвольно вырвавшаяся улыбка собрала лучики морщинок и слезы на глазах. Рука Йегер потянулась к рассыпавшимся по подушке космам сына, когда тот обернулся к ней, устремив непонятный взгляд в ответ. Изумрудные глаза звали на помощь, нанося Карле раны похлеще ножа.       — Мама...       — Мой милый, — Миледи бросилась на шею чуть привставшего на локти юноше, раз за разом твердя — «мой милый», «мой мальчик». Как же она боялась, чтоб ее не отстранили, не прогнали.       Сегодняшняя слабость Эрена позволила вновь воссоединиться с родным человеком, разделить с ним все наболевшее. И, после освобождения от обременяющих оков, наконец-таки мирно уснуть в теплых объятиях матери.       Только яркие лучи коснулись подушки, а затем перебежали на задергавшиеся веки, сон отошел восвояси и мальчишка, окинув пустую комнату, улегся на спину. Рука вяло поднялась с покрывала и потянулась вверх, захватывая в ладонь ускользающий воздух: опять что-то привиделось? И когда же этот решительный и непоколебимый парень обратился в самую настоящую тряпку?       — Почему ты не пришел? Ты обижен? — голос был полым, а взгляд туманным. Снова сокрушения, укор.       Время уже намекало на то, что пора покинуть ложе и выйти из комнаты. Раз уж начал жизнь с чистого листа — выполняй все пункты. Так, через несколько минут виконт, будучи при полном параде, сидел за столом и пытался сосредоточиться на завтраке, от которого прям-таки воротило. Создавалось впечатление, будто молодой человек находился в коконе и добраться к нему было нереально. Но родители, пожаловавшие ко столу, будто выдернули сына из транса. Беседа супругов уже не казалась Эрену такой утомительной, как это бывало попервах, даже местами вызывала улыбку, хоть и не до конца искреннюю. И все же этого вполне хватало, чтоб отец и мать радовались, коль у него самого внутри все подрагивало и сжималось в предчувствии неминуемого. ***       Ломаные волны накатывали на сознание Йегера, тихое нашептывание внушало то, что счастья и свободы впереди нет и никогда не будет; что благосклонность и понимание родителей к нему не вечны. Еще год-второй, и они затребуют от сына женитьбы, наследника... Хочет ли Эрен этого? А между тем его ждет Ривай: ждет у ворот первозданного рая, не может ступить шагу в одиночку.       — Ваша Милость? Вы уснули, позвольте вам помочь и отвести в комнату, — тонкий голос и робкое касание острого плеча. Хистория пришла убираться в библиотеке, сложить все колбочки и баночки с настоями да порошками, что их оставил Григорий, когда описывал названия, свойства и способ применения изобретенных им снадобий, когда наткнулась на спящего с книгой в руке господина.       Слегка расширенный зрачок сбежался, радужка приобрела насыщенного оттенка. Парень довольно быстро заморгал и в какой-то неопределенности осмотрелся по сторонам. Сдавленное шипение над ухом исчезло, будто не вещало о тоске усопшего, не манило совершить самоубийство.       — Хистория? Я... Уснул? — восстанавливая дыхание, переспросил молодой господин, пытаясь подняться на ватные ноги, опираясь дрожащими руками о подлокотники бержера. — Ох, принеси мне, пожалуйста, воды.       — Да, Милорд, — послушно кивнула девушка, запоздало догадавшись, что своей неосмотрительностью напугала хозяина. Только белокурая скрылась за дверью, Эрен поднялся и подошел к распахнутому настежь окну, желая ободриться ото сна. Облокотившийся о подоконник парень поник, в голове его стали прокручиваться образы, размытые лица, улыбки, события.       «Твое решение рядом... Протяни лишь руку, и получишь свободу».       Шепот снова дал о себе знать, настойчиво поворачивая голову парня к рабочему столу отца. Среди стоп книг, кипы бумажек, находились и препараты. Когда тонкие пальцы потянулись к первой баночке, из коридора донеслись мелкие шаги. Резкое движение, и сосуд из коричневого стекла скоро спрятался в кармане брюк, прикрываясь полами пиджака, коль сам мальчишка, без доли сомнения, ступил навстречу прислуге. Волнение сжимало, сдавливало все тело и щекотало внутри. Тем не менее внешний вид не выдавал сего. Йегер, поблагодарив Райсс, взял стакан воды с подноса и отправился в свою комнату.       То ли шаги настолько были маленькими, то ли коридор увеличил свою длину раз в пять, но вывод напрашивался один — виконт будто отдалялся, а не приближался к спальне. Отвергая напутствие неизвестной сущности умом, желая поддаться разбитым сердцем, Эрен достиг-таки конца пути, робко толкнул дверь и ступил за порог. Шум. Прибой волн в ушах, в голове, пульсация в каждом миллиметре отощалого тела, в каждой его клеточке. Вокруг размытый голубой горизонт, запах моря, аромат роз. Вкус соленых слез на губах и горький на языке. Бесцветные игольчатые кристаллы стрихнина сковали все во рту — растворялись в слюне и пропивались водой. Теперь осталось только ждать: ждать, пока дыхание начнет замирать; пока тело начнут ломать спазмы, выкручивать титанические судороги.       Аккуратно подойдя к зеркалу, Эрен прислонился к нему, холодному, лбом. Чем он заслужил такую судьбу? Сейчас у него считанные минуты, которые хочется провести в уединении от мирской суеты, от родных, от друзей. И что дальше? Юноше стало страшно: вдруг голос его обманул? А тем временем большая стрелка часов сдвинулась на следующую цифру, неумолимо давя на мышцу в груди, захлебывающуюся отравленной кровью.       Слабость и головокружение от нехватки воздуха, дрожь в конечностях и боль, что ни лечь, ни встать. Попытка добраться к окну и наполнить грудь кислородом ничего не принесла. Сдавалось, будто его весь выжгли. Из-за этого мозг отказывался соображать, а глаза видеть действительность.       Ничего не предвещало беды. Чистое небо, снующие ласточки, шумящие толпы людей. Кушель шла по аллее и уже приближалась к вратам Йегеров, когда остановилась на месте, размышляя о сегодняшнем, столь раннем, известии от Карлы. Маркиза искренне рада за Эрена, что он вновь, так сказать, воротился к бытию. Но вот не навредит ли она мальчику своим приходом? Последний раз, когда Аккерман довелось столкнуться с виконтом, разразился большой скандал, при котором не подбирались выражения и не соблюдались рамки приличия. Что правда, тогда и Карле перепало, благо Григорий, как всегда, пребывал в отъезде. И все же Кушель что-то настойчиво тянуло в особняк подруги, и это что-то вызывало беспокойство.       В теплую погоду огромная дверь зачастую стояла нараспашку. Но подобный каприз вызывал множество проблем: назойливые мухи и прочие мошки. Аккерман ступила в тень от крыльца, ловко преодолевая вымытые ступени. Холл, наполненный свежестью и ароматом цветов, возвышающихся из старинных напольных ваз, встретил относительной прохладой. Каблук цокнул о плитку, сим оповестив хозяйку, читающую в гостиной весьма занимательную книгу. Также на шаги принеслась и Хистория, на долю секунды опередив госпожу. Если честно, то девушке повезло, так как она вполне могла схлопотать за свою невнимательность. Итак, приняв шляпку и сумочку с торчащими из нее перчатками у леди, работница быстро удалилась, дабы подать чай. Карла же, поприветствовав гостью, предложила пройти в комнату и присесть, желая поделиться радостной новостью. Как ни как, женщин связывают не только долгие годы дружбы, а еще и одно горе на двоих. Боль и скорбь в сердце Миледи не иссякнет, навек останется с ней. Однако груз может облегчить только Эрен. Его прощение поможет хотя бы приглушить отголоски совести, изгнать часть дурных мыслей. Несомненно, он сможет понять человека, лишившегося двух крыльев.       Настроившись на предстоящую беседу, Кушель еще раз переспросила у графини о готовности парня к подобным речам: что если старые раны вскрыть? Не замкнется ли Эрен в себе вновь? Да, Карла мозговала над этим всю ночь, взвешивала «за» и «против». Впрочем, черту подвело сегодняшнее разрешение на разговор.       Все события происходили резко, как по наскоро написанным актам сюжета невиданной драмы, точно кому-то было так угодно.       Золотавые радужки раскосых глаз загорелись на свету, улыбка вздернула уголки губ леди, смотрящей вслед подымающейся по лестнице Аккерман, что бубнила себе под нос молитву ко всем святым. Тяжело выдохнув, Йегер только и произнесла: «Аминь!»       — Рива-а-ай, — слабый всхлип, смешанный со стоном от невероятной боли. — Ривай...       Парень лежал на полу, стараясь подтянуть под себя ноги и руки, сжаться всем телом. Мгла перед глазами не давала возможности что-либо рассмотреть так же, как и сбегающие через переносицу слезы. Мучения Эрена длятся вот уже несколько минут. И впадал ли мальчишка в беспамятство, или же сносил последствия своей глупости в полном сознании, никто сказать не мог, как и то, жалеет ли он о своем поступке.       — Где?..       За дверью послышались шаги, потом стук и скрип ручки. Спрашивая разрешения, Кушель ступила на порог чужой спальни и застыла в оцепенении — перед ней, прямо на голом полу, лежал Йегер-младший, скрипя зубами от немочи терпеть испепеляющую его боль, тянул покореженные судорогой пальцы к вошедшей в комнату.       — Все же ты пришел...       Нижний этаж. Графиня усердно пыталась уследить за написанными автором строками, что стали разбегаться врозь. Даже подчеркивающий каждое слово острый ноготок не помогал сосредоточиться на утративших теперича смысл словах. Кушель, поди, еще не успела подойти к двери ее сына, как женщине уже хотелось бежать следом, и вовсе не из-за любопытства. Беспокойство окутало игольчатой шалью плечи шатенки, покалывало и напряженные голени.       — Хистория! — Миледи окликнула служанку, что мигом выросла словно из-под земли. — Завари ромашку с мятой.       — Будет сделано, госпожа, — кивнула белокурая, взяв заодно и пустую чашечку, стоящую на небольшом чайном столике меж двух кресел. Только Райсс сделала шаг назад, как по особняку разлетелся вопль маркизы. Лица работницы и ее хозяйки утратили цвет, а после мигом посерели. Хистория даже выпустила из руки блюдце с чашечкой, разбив их на осколки.       — Эрен, что с тобой? Эрен? — Аккерман упала на колени возле юноши, принялась его тормошить, похлопывать по щекам. Но все попытки помочь были пусты, ибо женщина не знала, что именно с виконтом. Как этого не знали и прибежавшие Карла с Хисторией, а также Имир.       — Прости меня, прости... — казалось, Кушель испытывает больше боли и горечи, нежели графиня, впавшая в шоковое состояние. Слезы вдовствующей маркизы падали на замершее лицо Эрена, на его охладевающие пальцы. Женщина не хотела верить в то, что больше не увидит мальчишку, как и своего сына. Она отказывалась принимать то, что эта живая улыбка да чистый бирюзовый взгляд принадлежат уже мертвому молодому человеку. Человеку, который поддался галлюцинациям и звал ее Риваем, признавшись в радости последней встречи. Схожие черты Кушель и покойного графа ввели Эрена в оману, но в то же время дали возможность проститься с любимым, а может, встретится с ним за гранью насущного мира.       Все остановилось. Все подчинилось скорби. Прислуга тоже поникла и каждый оплакивал юного господина: веселого и заводного мальчика, рвущегося к знаниям, приветливого непоседу, ставшего настоящим красавцем и воплощением доброты. Даже старик Ханнес сидел в своем саду, около темно-бордовой, почти черной, розы «Le Rouge et Le Noir» (Ле Руж э ле Нуар), что ее посадил Эрен лично, и отпускало скупую мужскую слезу). И только бедному Роду досталась роль гонца, несущего дурную весть: мужчина отправился к Григорию, дабы сообщить тому о смерти его сына, его наследника, его продолжателя.       Первые дни после похорон в особняке прошли в полной тишине. Работники дома вообще старалась не показываться госпоже на глаза, коль граф и вовсе сбежал из дома. Как мужчина он не хотел показать свою слабость, но как отец... Что мог чувствовать Йегер, когда собственными руками он закрывал крышку гроба, в котором лежала его надежда и опора. Сдерживая в себе крик и рыдания, Григорий покинул семейный склеп, ушел прочь. Да и Карле он не нужен. Женщина не могла спокойно наблюдать подле себя супруга, ибо видела в нем черты сына. А это каждый раз вызывало приступы, психическое расстройство. Из всех, кто остался рядом с ней, это была Кушель. Сутками напролет женщины лили слезы, не произнося при этом ни слова. ***       История влюбленных так и могла б закончиться, если судьба не была бы такой безжалостной стервой. Сколько несправедливости, сколько испытаний и препятствий. И только мизерная доля счастья. Спустя всего пару месяцев в семьях Аккерман и Йегер стряслось новое происшествие.       Отбыв три недели в Шиганшине, в родительском поместье, Карла воротилась в Сину. Ее состояние немного улучшилось и она даже рада была встрече с мужем. Да, потихоньку все стало налаживаться… Как-то, будучи наедине с собой, женщина взяла в руки нож и, подойдя к напольному, во весь ее рост, зеркалу, приставила лезвие к запястью. Только когда ее пухлые и красные глаза поднялись к отражению, нож сам выпал из рук. Перед Карлой стоял Эрен, грозно сверкая взглядом. Леди попятилась, а после, напротив, подбежала к стеклу и начала хлопать по нему ладонью, ибо ее мальчик улыбнулся и стал отходить, все дальше и дальше. Графиня отчаянно продолжала его звать, стучать и царапаться, будто надеялась пробраться в зазеркалье. Но, увы. Беспомощно свалившись на пол, хрипя сорванным горлом, она так и уснула около зеркала. Утром Карлу разбудили птицы, бьющиеся в плотно занавешенные шторами окна. Их зов был настолько настойчив, что женщине ничего не оставалось, как встать и распахнуть плотную ткань. И только сделав это, впустив во мрак свет, она ужаснулась своего отражения все в том же зеркале: истерзанная, растрепанная, осунувшаяся. Что осталось от нее прежней? Широкая бровь да длинный локон? Ибо даже глаза утратили свой блеск, впали, точь у покойника. Вряд ли ее Эрен хотел бы наблюдать свою мать в таком вот состоянии. Поэтому кое-кому следовало постараться воротиться к жизни, и пусть с огромной пустотой где-то внутри.