Цветы Дьявола

      У неурочного времени подъёма и сна есть серьёзный недостаток: полностью теряется правильное чувство времени. Не успеваешь съездить на предыдущее место преступления и осмотреть как следует вполне отдельный розовый куст — точно такой же, как у пожарища по соседству — уже сгущаются сумерки.       Лениво расплывшись на кровати, Дин подумал: забавно, сколько раз что-то подобное уже было? Новый город, новый мотель — и Сэмми, с сосредоточенным лицом ищущий что-то в своём ноуте. Кажется, одна из немногих стабильных вещей во всей их перевёрнутой с ног на голову жизни.       В номере не горели лампы, и только свет экрана очерчивал контуры лица Сэма. Бедолага, мешки под глазами такие, что кенгуру со своими сумками обзавидуются. Решив проявить хоть какое-то участие, Дин спросил:       — Есть что-то интересное?       — Аналогичных пожаров не было. Похоже, братья Нэш были первыми жертвами. Если предположить, что цветы также находились у их дома в течение недели, то выходит, что призрака что-то потревожило две недели назад или около того. Проверяю местные новости, но пока глухо.       — А по самим цветам что-нибудь?       — Сбросил описание на форум садоводов. Уже пятеро сказали, что таких цветов не существует. Двое порекомендовали уточнить в местном розарии — мол, там много редких видов. Предупреждая вопрос: там уже закрыто. Так что с этим придётся подождать до утра.       До утра… забавно: несколько часов назад Дин засыпал на ходу, а сейчас, когда ему любезно предоставили в распоряжение целую ночь, не мог уснуть. Закон вселенской подлости — тот же самый, согласно которому во время выслеживания цели в самом глухом лесу непременно пойдёт дождь. Он делал всё, что полагается в таких случаях — закрывал глаза и даже заставлял себя лежать неподвижно, хотя так и тянуло перевернуться с боку на бок. Иногда казалось, что лёгкая дремота всё-таки пришла, но стоило приоткрыть глаза — и Сэм всё так же сидел в обнимку с ноутом. Вот и гадай: это он не двигается или ты не засыпал вовсе?       Когда глаза в очередной раз открылись шире, он понял, что брат смотрит на него.       В этом не было бы, пожалуй, ничего необычного, и стоило бы даже отпустить шутку в стиле: «Оу, извини, я опять громко храпел?» — если бы не пристальность этого взгляда и не окружающая темнота. Экран погас, словно Сэм давным-давно бросил свои поиски, а вместо этого… что? Смотрел на него, спящего?       — Всё никак не ляжешь? — Дин рывком поднялся, силясь развеять смутное, но весьма ощутимое напряжение, повисшее между ними. — Может, тогда поищем ближайший бар? Торжественно клянусь завтра встать вовремя и не умирать от похмелья!       Давай же, выдай хоть какую-то человеческую реакцию, молил про себя Дин — но брат молча продолжал смотреть, и это было уже жутковато. Сидит ещё спиной к окну, толком не разберёшь, какого цвета глаза и не стоит ли уже кидаться к ближайшему кругу из соли. Когда он шевельнулся, отставляя в сторону ноут, уже хотелось — сохраняя ради конспирации беспечный тон, разумеется — спросить, с кем он говорит на самом деле.       — Мне страшно.       От хриплого, надломленного голоса Сэма по спине побежали мурашки.       — Так, ну-ка колись, каких страшных сказок начитался на ночь? — Дин фальшиво засмеялся, похлопал брата по плечу, заглянул в лицо.       Глаза блестят, губы кривятся и дрожат, как будто вот-вот расплачется. Слишком беспомощный, обессилевший. Дин не мог толком понять, странно ли ни с того ни с сего увидеть его таким или, что вероятнее, пугающе.       — Вокруг столько смертей. Всегда, везде, куда мы с тобой не пошли. Даже когда мы не ищем смерть — она сама находит нас.       Точно. Он говорил что-то такое ещё утром, во время пожара.       — Ну-ну, не драматизируй. Вспомни, скольким мы сумели помочь, скольких спасли. Не всех, конечно, ну так мы вроде и не атланты, или как там называются эти ребята, таскающие небо на плечах. Весь мир не вытянем.       — Те двое. Келвин и Скотт. Старший умер сразу, а младший… он прожил достаточно, чтобы понять: он остался один.       Воистину, все беды — от хорошего воображения. Сам Дин предпочитал слишком не задумываться над тем, что чувствуют жертвы. Кто-то сказал бы, что это цинично — отстраняться от чужой беды, вот только этот кто-то никогда не пробовал любоваться на эти беды чуть чаще пары раз за жизнь. Когда чуть не каждую неделю наблюдаешь чью-то трагедию, либо свихнёшься, либо сделаешься циником.       — Ну я-то с тобой. Ты не один. И всё такое.       Сэм чуть приподнялся, опершись одной рукой на его плечо; другая легла на затылок.       — Не оставляй меня, — прошептал он в короткое мгновение между первым прикосновением и быстрым поцелуем в губы.       Что. За…       Куда хуже осознания, что Сэмми целует его, оказалась реакция собственного тела. Нужно было оттолкнуть, но, не владея собой, он прижимал брата только теснее, продлевая этот ненормальный контакт. Та часть него, что не привыкла обращаться к разуму, подсказывала продолжить привычным образом: запустить руки под одежду, уложить на лопатки… Вот только сейчас перед ним не девушка, а младший брат.       Брат, который тихо стонет сквозь поцелуи, приподнимаясь, жмётся пахом к его бедру.       — Я люблю тебя. Дин, я так тебя…       А затем всё резко оборвалось. Дин лежал на краю кровати, свесившись так, что утыкался лбом в прикроватную тумбочку. Сердце колотилось, как после хорошего марафона. Не веря до конца, он покосился на спящего Сэма. Никаких тебе взлохмаченных волос, засосов, припухших губ и прочих признаков того, что засыпал он не в гордом одиночестве.       Сон. Плюнуть и забыть. Так он себе твердил, вот только ехидный внутренний голос намекал, что раньше, в том числе в чудном возрасте, когда в штанах горит так, что даже подушку трахнешь, лишь бы сбросить напряжение, такие сны ему не снились. Дин закрыл глаза и, отбрасывая слишком живые образы, заставил себя сосредоточиться на другом воспоминании, куда более далёком.       «Знакомься, это твой младший брат, Сэм». Кажется, это говорит мама, но он особо не слушает: смотрит на крошечное существо у неё на руках и боится дотронуться. Даже в свои без нескольких месяцев четыре он понимает, насколько малыш беззащитный, насколько легко неосторожным движением причинить ему боль. Поэтому Дин просто сидит на коленях отца — и пристально разглядывает, привыкая к мысли, что эта мелочь отныне часть их семьи.       «Давай, поздоровайся с братиком» — простой вопрос вызывает панику, и хочется убежать: если он не будет трогать Сэмми, точно не сделает что-нибудь не так! Он пытается, как может, объяснить, но ни мать, ни отец словно не замечают его замешательства, переходящего в священный ужас. На правах «уже взрослого» Дин пытается держаться, но слёзы сами льются, и он захлёбывается ими, даже не может объяснить, что именно вызвало такой страх, и боится: сейчас крошка Сэмми подумает, что старший брат его не любит, и насовсем обидится…       Но маленькая ручка тянется навстречу и крепко, даже больно, хватает за нос. Мама смеётся, а Дин, перестав от неожиданности плакать, щекочет ладошку малыша. Кажется, где-то в этот момент он дал клятву, что башку открутит любому, кто обидит его мелкого.       Разумеется, случалось и целовать его, особенно в детстве. Сначала — из-за того, что малыш сам по себе обожал обниматься и ластиться, затем — чтобы дать ему хоть немного недостающего тепла. Когда они стали старше, всё перешло в редкие объятия, похлопывания по плечу, пожимания рук и прочее уместное джентльменство. Даже в шутливом шлепке по мягкому месту и постоянном напряжённом недоумении в глазах незнакомых людей — кто эти двое друг другу? — Дин не видел ничего неуместного. Но этот идиотский сон как-то заставил призадуматься.       Либо у него едет крыша со всеми этими историями, либо впору просить провести экстренную проверку на одержимость. Либо…       Нет. Больше никаких «либо».

***

      Дин подозревал, что цветы человечество начало разводить тогда, когда менее доступным стал алкоголь. По крайней мере, от цветочных ароматов, наползающих друг на друга, голова кружилась как с перепоя. Вопреки званию розария, тут были не только розы, но и кучи других цветов; к некоторым прилагались мудрёные таблички на латыни. Вероятно, если их все прочесть без запинки, можно будет призвать цветочную фею в юбочке из благоухающего хмеля. Не сразу в этом пёстром многообразии обнаружился подходящий сотрудник — долговязый, молодой и очень унылый.       — Здравствуйте, мистер… Беккет? Мы представляем интересы Всемирной Ассоциации Садоводов, — Дин небрежно махнул удостоверением. — Не могли бы вы ответить на пару вопросов?       Забавно, что в кипе фальшивых документов обнаружилась такая «корочка», уж очень подходящая к случаю. Не то чтобы в ней была реальная необходимость — парень со взглядом печального кролика выложил бы всё, что можно, учитывая то, что в нужной информации не было ничего секретного. Но хэй, разве можно устоять? Когда ещё пригодится столь бесполезное удостоверение, в самом-то деле. Даже интересно, что было в голове, когда его делал.       — Мы с моим коллегой — Дин кивнул в сторону брата, — обнаружили здесь, в Портленде, необычный сорт садовых роз. Хотелось бы узнать, есть ли образцы в вашем розарии и возможно ли их, скажем, приобрести для дальнейшего разведения.       Главное — лицо посерьёзнее, чтобы печальный кролик не заподозрил в парочке не очень умных шутников. Слегка косящие глаза медленно сфокусировались на цветке.       — Эм, здравствуйте. Боюсь разочаровать, но саженцев таких роз у нас нет.       — Но вы, я полагаю, вряд ли знаете наперечёт все произрастающие здесь сорта. Тем более многие участки предоставляются для озеленения горожанам — быть может, кто-то конкретный посадил на своём именно эти розы, и мы могли бы с ним связаться…       — Мы здесь следим за порядком, если вы об этом. Любые цветы, которые здесь высаживаются, должны быть официально зарегистрированы. Да вы сами знаете, как это бывает: кто-нибудь посадит красивый сорняк, а он удушит всё, что растёт поблизости…       Братья Винчестеры, как это бывает, не знали, но на всякий случай с умным видом одновременно кивнули.       — Я это, собственно, к чему. Роза очень необычная, но она не отсюда, в этом я совершенно уверен.       Хоть это и сильно походило на попытку уцепиться за соломинку, Дин переспросил:       — Тогда откуда она?       Мистер Беккет сонно моргнул:       — Простите?       — Вы сказали: «роза не отсюда». Очень уверенно. Как будто знаете место, где такие можно найти.        Да, такие допросы с пристрастием были не к лицу парочке из Всемирной Ассоциации Садоводов, но печальный кролик в силу своей апатичности ничего не заподозрил и лишь поскрёб щетинистый подбородок:       — Я вообще студент, здесь, так-то, подрабатываю. В смысле, не постоянный сотрудник, только на время. Я к чему… У нас возле колледжа парк есть, бывший сад Коулменов. Вот там такие и растут, прям у ограды, если со стороны кампуса смотреть. Одичали уже, за столько-то лет.       — Коулмен… по-моему, я слышал эту фамилию, — Сэм чуть сощурился, как делал всегда, когда напряжённо пытался что-то вспомнить. Беккет положил руку на ограду:       — Да неудивительно. Местечко сотню лет назад на отшибе было, а сейчас и до него добрались. Парк, говорят, собрались окультурить и передать в общественное пользование, чтоб даром не простаивал. Хотели ещё усадьбу отстроить, мол, историческое место, да только что там восстанавливать, после такого-то пожара…       Странное дело: умом Дин прекрасно понимал, что полученная прямо сейчас информация очень полезна, что стоит либо расспросить Беккета о подробностях, либо распрощаться и отправиться в местные архивы, в интернет — куда угодно, где можно подробнее разузнать о неких Коулменах, розах из их сада и пожаре. Вот только зрение плыло, дурманящий аромат цветов лез в ноздри, а в голове и груди стало слишком легко, как будто он превратился в чёртов воздушных шар, накачанный гелием. Взгляд остановился на приоткрытых губах Сэма, скользнул вниз по шее и небрежно расстёгнутому вороту рубашки.       Какой же он красивый, когда так сосредоточен.       Эта мысль была неправильной. Чужой. И именно из-за неё Дин упустил момент, когда из-за угла показался ещё один мужчина в форме.       — Мне показалось, — в его голосе громыхнул металл. — Или вы позволяете себе срезать цветы?       — Спокойно, дружище, мы из Всемирной Ассоциации Садоводов, — Дин мучительно пытался вернуть себя в реальность, но первая фраза вышла натянутой, и даже взмах удостоверением не спасал положения. Так некстати явившийся сотрудник вырвал фальшивую «корочку» из рук и углубился в чтение, как будто увидел до крайности увлекательную книгу. Наконец, он оторвался и голосом, не предвещающим ничего хорошего, уточнил:       — Бартоломью Симпсон?       Так вот что в этом удостоверении было не так! Спасая положение, Дин отодвинул готового вступить брата и нервно улыбнулся:       — Ну да, я сменил имя. Большой фанат, знаешь ли. Вот не говори, что тебе не нравится этот сериал.       То ли природная подозрительность новоприбывшего, то ли паника, которую вряд ли получилось скрыть, сыграла свою роль. Сотрудник перевёл тяжёлый взгляд на Сэма и ядовито уточнил:       — А это, наверное, Лиза?       — Нет-нет, что вы! — Дин аккуратно забрал фальшивку, отошёл на шаг, на два, едва заметно кивнул Сэму — хорошо, что они понимали друг друга без слов. — Это крошка Мэгги!       И припустил бегом, спасаясь от вероятного возмездия. Впрочем, как он убедился пять минут петляний по извилистым дорожкам спустя, ни Беккет, ни его недоверчивый коллега их не преследовали, ограничившись парой брошенных вслед угроз.       — Вот и надо было тебе размахивать удостоверением? Пришли бы как обычные посетители, всё бы обошлось. — силясь отдышаться, Сэм присел на скамейку внутри поэтичной ажурной беседки, укрытой от глаз разросшимися лозами то ли плюща, то ли винограда. Дин никогда, а особенно — после забегов по пересечённой местности — не был силён в ботанике.       — Да ладно. Всё, что надо, мы и так узнали.       Хотелось убраться как можно дальше — и не только потому, что сотрудники розария могли бы вызвать полицию, дабы разыскать «срезающих цветы вандалов». Просто что-то странное было в том, чтобы сидеть рядом с Сэмми в такой вот беседочке с резной оградой, сквозь которую пробивается листва, в облаке цветочных ароматов. В общем, в конфетно-романтичном антураже. Тем более что оба молчали, усиливая со стороны сходство с пришедшей на свидание парочкой.       Этот чёртов сон. Эта недавняя мысль. Он разглядывал брата, как какую-нибудь девчонку, которую собирался подцепить, и не чувствовал отвращения к себе — по крайней мере, оно приходило не сразу. И это было ни хрена не нормально. Как всегда бывало в напряжённые моменты, Дина потянуло шутить, тем более в поле зрения обнаружилась табличка с дивной надписью.       — Как-то иронично, что из всех мест в этом розарии мы спрятались рядом с розами, подписанными «Голубая Луна»… кто вообще придумывает эти названия?       Он запрокинул голову и расхохотался — настолько преувеличенно весело, что Сэм нахмурился:       — С тобой точно всё в порядке?       «Само собой, братишка, всё о’кей, просто я тут в последние сутки задумался, что хочу тебя завалить и трахнуть, а так всё зашибись».       Тот ответ, который вряд ли хватило бы сил произнести. Что Сэмми сделает с этим знанием? Разве он сможет помочь?       — Всё в норме, а что?       — Не в норме.       Сердце пропустило несколько ударов. Что он увидел? Что заметил? А может ли быть, что во время этого идиотского сна он разговаривал, и Сэм слышал — что-то, что слышать бы точно не следовало?       — Ты какой-то дёрганый с самого утра. Иногда как будто вообще не здесь. Вечером я ещё думал, что ты не выспался, да и нервничаешь из-за пожара. Но я тебя хорошо знаю. И сейчас ты явно что-то скрываешь.       Вслед за тревогой всколыхнулось глухое раздражение. Иногда Сэм слишком уж смахивал на ребёнка, который тычет палкой осиное гнездо, даже не собираясь задумываться о последствиях. В груди сильно закололо, но губы растянулись в самой небрежной и агрессивной ухмылке, какую получилось изобразить:       — Хочешь до чего-нибудь докопаться, малыш Сэмми — поищи информацию по Коулменам, а меня оставь в покое. У нас и без того достаточно проблем, чтобы ты их ещё и выдумывал.       — Дин, ты…       — Просто не трогай меня, ладно?! Всё будет в порядке. Просто… а, к чёрту!       Дин вскочил и быстрым шагом кинулся прочь. Больше всего на свете ему сейчас хотелось оказаться как можно дальше от поганых роз, от Сэма, а желательно — и от самого себя. Пока не поблекнет, не исчезнет образ из сегодняшнего сна — образ Сэма, отчаянно вцепившегося в него, как в свою последнюю надежду.       — Эй!       Дин ускорил шаг. Та сторона его, что боялась одиночества, раз за разом повторяла одно и то же — так же, как повторялся в памяти поцелуй из сна. «Тогда бы он никогда не ушёл. Вы были бы вместе, связанные крепче, чем когда-либо. Навсегда».