Цветы Дьявола

      Первым, что увидел проснувшийся Сэм, был Дин, застывший в кресле. Бледный, с отросшей щетиной и запавшими щеками, он здорово смахивал не на охотника, а на приблудного вурдалака.       — Ты вообще сегодня спал? Ладно, не отвечай. По тебе видно, что нет.       Дин ограничился тем, что пробурчал что-то невнятное и отвернулся. Думать о присутствии брата, говорить с ним было почти больно. Жгучее облако стыда разрасталось. Прежде, когда становилось совсем невыносимо, Дин уносился к тем немногим светлым воспоминаниям, что у него остались. Теперь же на пути к привычному успокоению он натыкался на кривое зеркало, безжалостно искажавшее суть.       Он любил Сэма. Всегда любил, но… не так. Не так, как эта тварь пытается его убедить.       — И по какому поводу бодрствовал на этот раз?       — Да так. Сны хреновые снятся.       Он смутно надеялся, что сейчас они сменят тему на что-то более насущное — например, на то, что стоило бы перекусить, а заодно обсудить план изгнания долбанного призрака. Но Сэм вдруг замер, отвернулся к окну.       — А у тебя что?       Нет, стоп, не может же быть, что у него тоже… Если ему приснилось что-то в духе, останется только удавиться.       — Давай ты первый.       Молчание только усиливало тревогу; в горле пересохло. Почему он медлит? Пытается подобрать слова? Вспомнить? Или ему неловко признаваться, что…       — Я видел твою смерть.       Дин вздрогнул.       — Мне снился пожар. Глаза слезились от дыма… но я чувствовал, что ты рядом. Слышал, как ты задыхаешься, и ничем не мог помочь.        Собственный сон, хоть всё ещё и далёкий от того, что хочется видеть каждую ночь, сразу показался мелкой и незначительной глупостью. Потому что без всяких проклятий, встань перед ним выбор переспать с Сэмми или дать тому умереть — он выбрал бы первое.       Зачем он подошёл так близко?!       Дин закусил губу, когда брат без единого слова наклонился и прижался ухом к его груди.       — Знаешь, правда… успокаивает, — Сэм блаженно зажмурился. Интересно, он хоть соображает, насколько это смахивает на провокацию?       — А что с женщинами из семьи Коулмен? Тебе не попадалось ничего в архивах? — торопливо спросил Дин, нечеловеческим усилием сдерживая желание запустить пальцы в отросшие волосы, слегка взъерошить, погладить…       Сэм отодвинулся и задумчиво почесал подбородок:       — Ты думаешь, это связано с ними? Не с Малькольмом?       Дин кивнул, про себя радуясь, что избежал расспросов о собственном кошмаре:       — Я, конечно, в бумагах не рылся, но всё же. Малькольм вряд ли испытывал такую привязанность к цветам. Каким бы он ни был при жизни, он — не наш призрак. Розы выращивала миссис Коулмен. Она пережила пожар?       — Тот — да. Но был ещё один. В психиатрической лечебнице, куда миссис Коулмен угодила почти сразу после смерти детей. «На лечение» она попала через месяц, а погибла — через полтора.       — Единственная жертва? — продолжал расспросы Дин. Версия о виновности матери семейства захватила его целиком и полностью. Кто сказал, что Малькольм был одинок в своём безумии? Сумасшедшей могла быть и неприметная на первый взгляд светская дама, которая, утром возясь в саду, вечером потакала желаниям сына и подталкивала младших детей в его объятия.       — А вот этого я уже не скажу. Сам понимаешь, в личных письмах не всегда приводят подробности, а с доступом к полицейским сводкам того времени всегда было туговато. Там было что-то о том, что якобы от судьбы не убежишь: вон миссис Коулмен пережила пожар и смерть детей, а всё равно в итоге сгорела. В нынешних полицейских архивах никакой информации о делах такой давности нет.       Досадливо стиснув зубы, Дин задумался. Им нужны эти сведения! Если станет чуть яснее прижизненное поведение миссис Коулмен, возможно, прояснятся и мотивы призрака…       Кажется, есть идея!       — Клиника, куда её положили. Она ещё работает? Если там до сих пор хранят карты прежних пациентов…       Не говоря ни слова, Сэм кинулся к ноутбуку.

***

      Клиника работала, хотя по её внешнему виду этого было никак не сказать: вся многолетняя история запечатлелась в паутине трещин на стенах и просевшей крыше. Здесь уже не принимали пациентов, но, по счастью, ещё вели исследования.       Трюк с удостоверениями на этот раз сработал без осечек — возможно, потому, что в «корочке», представлявший братьев как профессора клинической психиатрии и его ассистента, имена была самые скучные и обыденные. Сэм даже не успел запомнить, какие именно, и теперь надеялся, что никому не взбредёт в голову к нему обратиться.       — Архивы за тысяча девятьсот седьмой год? Кажется, что-то ещё не вывезли — здесь, знаете ли, планируется капитальный ремонт… Только ума не приложу, зачем вам такие старые материалы!       Дин, который о психиатрии знал ровно то, что накануне вычитал в интернете, улыбнулся молодой администраторше как можно обворожительнее:       — Как вас зовут, мэм? Когда я завершу своё исследование, вы первой получите копию!       Дин тщательно записал озвученные имя и фамилию и несколько раз пламенно поблагодарил сопровождающую за неоценимую помощь. Про себя он невольно усмехнулся, представив её лицо, если бы в самом деле вздумал отправить полный отчёт о проводимом расследовании. Включая собственные кошмары со всеми подробностями… Ох, нет. Лучше об этом не вспоминать, особенно учитывая то, что мутное марево в голове едва-едва развеялось.       Старых карт в архиве было не счесть, но женщина по фамилии Коулмен на тот промежуток времени нашлась всего одна. Её карта, тонкая и неприметная, содержала всего несколько листков. Если другие записи об этой даме и существовали, то явно хранились не в этом архиве. Сперва Дин заглянул в конец — уточнить дату смерти.       — Просмотри остальные карты. Обрати внимание, есть ли другие погибшие семнадцатого сентября.       — Эй, может, наоборот? — возмутился Сэм, но Дин уже углубился в изучение карты.       Пока брат, чертыхаясь, просматривал карты, он водил пальцем по строчкам, медленно читал вслух, пытаясь собрать обрывки воедино.       — «Проявляет склонность к пиромании»… Это уже интересно. Чтобы у человека вскрылась пиромания после пережитого пожара, я имею в виду. Разве жертвы не начинают бояться огня? Не впадают в панику, стоит поднести им к лицу свечку? Мне казалось, психика так работает.       Сэм, у которого в носу давно свербело от книжной пыли, от души чихнул.       — Это если человек изначально был стопроцентно нормальным, а такие бывают только в теории. Она могла пытаться повернуть время вспять, искренне полагая, что за счёт огня сможет вернуться в тот день и всё-таки вывести из дома детей.       Дин задумчиво постучал по столу:       — Или, если пиромания возникла раньше, она могла поджечь дом во время приступа. А впоследствии, либо в очередном припадке, либо из чувства вины перед детьми миссис Коулмен устроила очередной пожар — и погибла в огне, как и они. Что там по датам? Есть совпадения?       — Пока ни одного.       В тишине, нарушаемой лишь шелестом бумаги, Сэм одну за другой раскрывал карты пациентов. Ещё один благополучно вышел из заведения «исцелённым»; другая скончалась, но только через полтора месяца… Затем Дин поймал себя на том, что уже не следит за содержимым записей, куда сильнее сосредоточившись на перелистывающих страницы гибких пальцах. Не в силах бороться с острым желанием приблизиться, Дин подошёл сзади и легко упёрся лбом в спину.       — Эй, что ты…       — Можно мне так постоять? Я ненадолго, обещаю.       Всем седцем он умолял только об одном: не спрашивай, не говори. Дай только пару минут, чтобы дать голове проясниться, всего пару минут.       — Ты тоже это чувствуешь?       Совсем не то, что сейчас хотелось бы услышать. Кажется, душу разодрало надвое, когда Сэм обернулся и прижал его к себе, уткнувшись лицом в макушку. Дин хотел вырваться, а потом унестись как можно дальше — пока они оба не сделали чего-нибудь, о чём потом придётся жалеть. Дин хотел обнимать брата весь остаток вечности, не испытывая больше едкого стыда. Именно эта часть него заставила поднять голову, посмотреть в глаза.       Ты ведь боялся, что он уйдёт, если поймёт. А если он и сам не против? Так глупо сдерживаться…       Из медицинской карты миссис Коулмен, которую он продолжал держать в руках, выпала фотокарточка — и наваждение спало, стоило разорвать контакт взглядов. Дин наклонился за фото, осторожно поднял его — то выглядело не особенно прочным и грозило рассыпаться в руках.       Запечатлённая на нём женщина с неровно остриженными волосами — очевидно, сама миссис Коулмен — держала в руках розу. Но больше привлекла его внимание вторая, стоявшая за её плечом — совсем юная, в одежде, какую тогда носили медсёстры. Глаза, слишком большие для узкого лица, смотрели сурово и строго.       Ворот платья скрепляла знакомая брошь-камея.       — Да нет же, — пробормотал Сэм, тоже узнавший брошь. — Эта дамочка старая, но не настолько древняя же. Погоди, тут что-то написано…       «Беатрис Коулмен и Элизабет Паттерсон, 16 сентября 1907-го», — гласила неровная подпись на обороте.