Цветы Дьявола

      Даже забавно было, пройдя весь путь, снова вернуться сюда — к пожарищу возле мотеля и скромному домишке по соседству.       Можно ли считать присутствие этой женщины случайностью? Да чёрт подери, случайностью можно считать то, что она вообще ещё жива. Сколько же, выходит, лет этой карге? Хорошо за сто? Неплохо сохранилась! Ведомый раздражением из-за того, что не догадался раньше, Дин раз за разом давил на дверной звонок.       Когда он почти решил, что старуха ушла — и хорошо, если не на ближайшее кладбище — дверь распахнулась. Решив ковать железо, пока горячо, он выпалил:       — Элизабет Паттерсон?       Ни смятения, ни удивления — лишь строго поджатые губы:       — Юноша, я стара, но не настолько, чтобы меня можно было спутать с моей матерью. Если вы хотели поговорить с ней, вынуждена разочаровать: она умерла.       — Оу… — простейшая мысль, что старуха может быть дочерью девицы с фото, получившей брошь в наследство, пришла в голову только сейчас. С лёгким таким запозданием. Что поделать, профдеформация — в каждом встречном подозревать призрака-вампира-демона.       — Миссис Паттерсон, — Сэм решительно отодвинул поникшего брата и встал между дверью и косяком — на случай, если старухе вздумается запереться. — Позвольте объяснить.       — Я слушаю.       Разумеется, всего Сэм рассказать не мог — пришлось вносить мелкие правки. Итоговая история о двух частных детективах в отпуске, которые самовольно пожелали разобраться с пожарами в Портленде и установили связь между нынешними событиями и тем, что происходило сто лет назад, не выдерживала на деле никакой критики. Очевидно, старуха думала так же: её лицо ещё сильнее помрачнело.       — Ясно. Два мальчишки начитались детективов и возомнили себя профессионалами. Вот только полиция полагает, что это было случайно возгорание из-за неисправности проводки. Никаких таинственных историй и убийц-подражателей, которых вы себе навыдумывали. В жизни всё куда проще, чем в книгах.       — Был ещё один пожар. Точно такое же, совпадают все обстоятельства. Свидетельства о любовной связи между родственниками, старший из пары умирает сразу же, младший — в больнице. На телах никаких ожогов, несмотря на нахождение в эпицентре пожара. Вы сами не находите это странным?       Старуха медленно прошлась по крыльцу в одну сторону, в другую…       — Допустим, это подозрительно. Но как, скажите на милость, с этим может быть связана моя мать?       — Не она. Беатрис Коулмен, пациентка клиники. Ваша мать была её сиделкой на момент кончины, вот… — Дин достал из-за пазухи фото под тяжёлым взглядом брата, в котором так и читалось: «На кой чёрт ты его стащил?»       Миссис Паттерсон провела пальцем по фотокарточке. Палец замер у цветка в руках Беатрис.       — Роза?..       Дин кивнул в сторону пожарища:       — Такая же, как во дворе по соседству. Беатрис Коулмен выращивала их в своём саду. Эти розы росли и на месте предыдущего пожара — единственное, что уцелело.       Кажется, его даже не услышали. Старуха нахмурилась:       — Это лишено смысла. Если, конечно, вы ищете человека, а не мстительного духа. В этом случае понимаю ваши затруднения: невозможно очистить огнём то, что неспособно сгореть. Души привязываются к тому, что им дорого, и Беатрис Коулмен продолжила бы жить в своих дьявольских розах… так ведь вы рассуждали?       Винчестеры синхронно поперхнулись. Первым отмер Дин:       — Простите, вы…       — Мой покойный супруг был охотником. Как и вы, я полагаю.       Дин в поисках поддержки растерянно покосился на брата: чего-чего, а таких открытий он не ожидал.       — Вы слышали о Джоне Винчестере? Мы его сыновья.       Миссис Паттерсон отрицательно покачала головой:       — Я не поддерживаю контакты с охотниками уже много лет. Вы ведь сами знаете: демоны не прощают того, кто однажды перешёл им дорогу. Разумнее скрыться. Уехать в другой штат. Вернуть прежнюю фамилию. Стараться жить, как все. К слову сказать, ваша ложь, молодые люди, совершенно вас не красит. Запомните: правдой порой можно добиться куда большего. Например, если бы я знала, чем вы занимаетесь, поделилась бы своими наблюдениями… проходите.       Она посторонилась, впуская братьев в своё жилище. Дин, учитывая фанатизм старухи, ожидал увидеть скудно обставленные тёмные комнаты, иконы в каждом углу, стены, обклеенные страницами из Библии… Единственным, что оправдало ожидания, оказался уголок с иконами и распятие над обеденным столом. Интересно, а старухе не приходило в голову, что вместо них могли бы явиться одержимые? Словно отвечая на его невысказанный вопрос, миссис Паттерсон махнула рукой.       — Под крыльцом насыпана соль. Будь вы демонами, не сумели бы переступить черту.       Помедлив, она положила фотокарточку на краю стола, ещё раз скользнула по ней взглядом.       — А ведь мама много рассказывала о ней. Об этой пациентке. Так вышло, что миссис Коулмен была первой, за кем ей доверили присматривать. Когда та погибла, ни одна живая душа — ни персонал, ни даже мистер Коулмен — не обвиняли её, но она… она постоянно себя винила.       Поймав недоумённые взгляды братьев, миссис Паттерсон уточнила:       — Она не рассказывала о той женщине мне, но вы ведь знаете детское любопытство. Мама часто говорила с отцом, раз за разом вспоминала ту пару недель, что провела бок о бок с Беатрис и всё размышляла, можно ли было спасти ту, чей разум был так сильно повреждён, если бы она заметила, сообщила доктору…       Старушка тяжело вздохнула.       — Все вы думаете, что безумцы — это те, кто говорит безумные вещи. Готова поклясться, вы и меня считали сбрендившей старой каргой.       — Нет-нет, что вы! — столь пламенно, что в искренности усомнился бы даже идиот, заверил Дин.       — Так вот, — не обращая на него внимания, миссис Паттерсон медленно опустилась на стул, — эта женщина выглядела совершенно нормальной, если с ней не заговаривали о пожаре и детях. Она могла даже улыбаться, не отказывалась от еды и часто спрашивала, когда она сможет выйти из клиники и кто присматривает за её садом. Согласитесь, совсем не похоже на человека, который планирует самосожжение.       — У нас были сведения, что она погибла при пожаре, — осторожно заметил Сэм.       — Так и указали в документах. Однако обстоятельства… Беатрис Коулмен, выждав момент, когда сиделка отлучилась, заперлась в палате. Случился пожар, верно, но первой загорелась одежда. Очевидно, она подожгла себя, а то, что впоследствии огонь перекинулся на простыни и занавески, стало лишь случайностью. Мама в тот день уговаривала миссис Коулмен открыть… потом услышала крик. А затем пахло дымом и палёным мясом.       Миссис Паттерсон, заметив на лицах братьев недоверие, уточнила:       — Не удивляйтесь, молодые люди. Я слышала это столько раз, что немудрено было запомнить. Вы ведь не думаете, что подобные истории — это то, что каждый ребёнок слышит из уст матери.       Дин невольно передёрнулся: всплыл в памяти совсем другой пожар и другой день, когда ему пришлось выбегать из дома, прижимая к груди малыша Сэмми… Сэм стиснул зубы: даже не хочется думать, что вспоминает он.       — Значит, она вела себя совершенно адекватно, а затем вдруг подожгла себя? — медленно проговорил Дин, отгоняя непрошеные воспоминания.       — Кто говорил о совершенной адекватности? Она производила впечатление нормальной, это верно. Ровно до тех пор, пока врачи не пытались расспросить её о пожаре.       — В этом разве есть что-то странное? Погибли её дети, и, само собой, она не хотела вспоминать…       — Никто бы и не упрекнул её, если бы она ударилась в слёзы или впала в ступор, всеми силами делая вид, что ничего не понимает и дети живы. Такое поведение было хорошо известно даже докторам того времени. Но она начинала повторять одно и то же, раз за разом.       Предчувствуя нечто важное, Дин подался вперёд:       — Что именно она говорила? Вы помните?       — Дайте-ка подумать… — миссис Паттерсон стиснула крест, словно тот помогал ей сосредоточиться. — Точных слов я уже не вспомню. Вот… «Что мне оставалось? Она была с ними, всё время с ними. Я думала, она со мной. Я не хотела». Не поручусь за точность, но смысл был примерно таким.       Сэм потёр лоб:       — Не знаете, что об этом думали врачи?       — Врачи — понятия не имею. А вот мой отец думал так: миссис Коулмен полагала, что Патриция — так звали дочь — где-то в саду, а в доме остались только сыновья. Смерть сыновей, разумеется, подкосила её, но она надеялась на то, что хотя бы девочка уцелела.       Миссис Паттерсон замолчала; Сэм закончил за неё:       — И её измучило чувство вины перед дочерью, которая, по её мнению, могла бы выжить. Да, это не лишено логики.       Помолчав ещё с минуту, старуха проговорила:       — Вы думаете, что её беспокойный дух каким-то образом связан с этими пожарами. Действительно, есть о чём задуматься. Но какой именно может быть связь, ума не приложу.       — Не беспокойтесь, — Дин обворожительно улыбнулся. — Мы разберёмся и положим этому конец.       Каменное лицо миссис Паттерсон даже не дрогнуло:       — Самонадеянность сгубила не одного смельчака. Смотрите, как бы этот призрак не положил конец вам.       Она встала из-за стола и направилась к входной двери, давая понять, что разговор закончен и им следует, как хорошим мальчикам, немедленно покинуть «гостеприимный» дом. Уже на пороге в спину им донеслось:       — Да, кстати…       Когда Дин обернулся, он увидел, что миссис Паттерсон протягивает им фотокарточку:       — Думаю, вам стоит вернуть это фото туда, откуда вы его взяли. Тем, кто посвятил жизнь борьбе с тёмными силами, уж следовало бы помнить заповедь «Не укради».       Затем дверь захлопнулась.       По дороге в номер Дин мучительно пытался собрать воедино всё, что они узнали. Итак, Беатрис хотела спасти «свою девочку» и мучилась от чувства вины. Она страдала так сильно, что покончила с собой, причём совершенно ужасным образом, и вот теперь стала призраком-убийцей.       Возможно, дела обстояли именно так, но что-то сильно не сходилась. Женщина, чьи дети погибли в огне и об отношениях между которыми им остаётся только догадываться. Даже если допустить, что кто-то из них любил друг друга, какой смысл призраку матери чуть не силой сводить совершенно посторонних ей братьев и сестёр? Чтобы затем сжечь их? Мысли о жертвоприношении или ритуале вспыхнули и тотчас угасли: нет ни единого свидетельства столь экстравагантных увлечений матери семейства. Они весьма неплохо порылись в прошлом Беатрис Коулмен, но и на шаг не приблизились к разгадке.       Возможно, стоит вместо траты времени подыскать другие ритуалы очищения, не включающие в себя сожжение. Особенно учитывая ту мимолётную слабость, охватившую их обоих тогда, в архиве…       Размышления сами собой перетекли на реакцию Сэма. На то, с какой лёгкостью он отреагировал на прикосновение. У него и мысли не возникло, что это странно или неправильно. Что, если после укола шипом розы призрак смог проникнуть и в его сознание тоже?       Желание защитить пересилило страх быть неправильно понятым.       — Сэмми, когда ты спрашивал о том, чувствую ли я то же самое… Помнишь, в архиве. Что ты имел в виду?       — Мне снилось, как ты умирал… Но не только это. Ещё много разного. Я бы не беспокоился, но чувства из этих снов… Они не уходят, когда я просыпаюсь. — последнюю часть фразы он произнёс почти шёпотом, невесомо касаясь плеча Дина.        Если он не против, почему сопротивляешься ты?..       Скорее из врождённого упрямства Дин стиснул зубы, не отвечая на прикосновение:       — Как у меня, значит. Чёрт. Я-то надеялся, что она сосредоточится на мне.       Он ждал любых чувств — обвинений, возмущения его недоверием, шока, злости… Но не лихорадочного блеска в глазах Сэма. Не затаённого восторга, с которым младший брат протянул к нему руку.       — Ты тоже думаешь об этом? — он присел рядом на колени и крепко сжал его ладонь в своих. — Что мы могли бы… с тобой…       — Сэмми, ты же сам понимаешь, что это грёбанное проклятье. Нам нужно продержаться всего ничего, пока не придумаем, как можно уничтожить розы, только и всего. Это внушение, а не наши настоящие мысли.       Пухлые губы младшего мучительно скривились; на щеках пятнами проступил румянец. Боясь не справиться с порывом и потянуться за поцелуем, Дин отвернулся. Сэм, плотно зажмурившись, ткнулся лицом в его грудь и притих.       — Тебе не стоит себя ни в чём винить, о’кей? Это просто ещё одно проклятие. Ты же не забивал голову в тот раз, когда в тебя вселился призрак и ты пытался меня подстрелить… Так и здесь. Нет никакой разницы.       Он прижимал младшего брата к себе, ласково перебирал волосы и — что странно — не чувствовал того же неконтролируемого желания, что прежде. Сейчас он хотел защитить Сэма. Успокоить. Не уложить в постель.       — Дин… — утешая, он мимолётно дотронулся губами до макушки младшего.       — Мы справимся. Обещаю. Когда мы изгоним эту тварь, всё будет как раньше. Брось расклеиваться. Мы и не такое вдвоём выдерживали.       Сэм порывисто вздохнул. Хотелось заглянуть в лицо, понять — успокаивает ли его такая близость или, напротив, причиняет боль.       — Во сне она снова придёт. И я поговорю с ней напрямую. Попытаюсь понять, чего она хочет.       — А если откажется говорить? — от его хриплого, севшего голоса по спине побежали мурашки. Нужно спешить. Пока они не дошли до чего-то, чего сами себе потом не простят. Дин очень постарался прозвучать уверенно:       — Не откажется.       Сэм больше не добавил ничего, лишь легко, вряд ли понимая, что делает, коснулся губами его плеча. Неловкость в комнате сгустилась до той концентрации, когда можно было ощутить её физически, и Дин торопливо отстранился.       — В общем, не буди — я работаю.       Последним, что он увидел перед тем, как с головой нырнуть под одеяло, была дрожащая натянутая улыбка. Дин вдохнул и выдохнул, силясь унять запоздало пришедшее возбуждение, и принялся думать о чём-то совершенно не сексуальном. Например, о женщине, сгоревшей заживо. Жертвы пожаров задыхались в дыму, умирая без единой царапины; Беатрис Коулмен сожгла себя заживо…       «Она была с ними, всё время с ними. Я думала, она со мной. Я не хотела».       Почему кажется, что в этих словах скрыто нечто очень важное?