***
– Ну и далеко ты собрался? Медсестра была на целую голову ниже Адена, но непостижимым образом умудрялась смотреть на него сверху вниз, всем своим обликом олицетворяя неподкупность. Белоснежное, тщательно отглаженное, накрахмаленное платье, чепец, короной лежащий на седых волосах, словно излучали свет в этот пасмурный день, но казались изваянными из самого инея. И даже сверкающие гневом глаза были строги и холодны. Аден только вздохнул и поставил сумку на пол – попытка ускользнуть из госпиталя незамеченным провалилась. – Мне нужно возвращаться. – Ни в коем случае, – отрезала она. – Мы уже сообщили в Собор, что ты вернешься к работе не раньше, чем две недели после праздника Явления. Неделю назад едва на тот свет не отправился, а сегодня уже собрался неведомо куда. Неглупый ведь парень, понимаешь, чем все может обернуться, – медсестра чуть смягчила тон, с сочувствием глядя на все еще бледного охотника, опершегося о стену и старательно делающего вид, что это вовсе не от слабости. – Ну да, нарваться на Тень много ума не нужно, – вяло пробурчал себе под нос Аден и раздраженно сжал кулаки – он должен был вернуться еще неделю назад, а застрял тут по собственной глупости. – Да все нормально со мной. До вокзала доковыляю как-нибудь, в поезде посплю, а лекарства и по дороге выпить могу. – Не мели ерунды, – женщина непреклонно скрестила руки на груди, с твердым намерением не выпускать. Вышло, как ни странно, убедительно. – Свалишься где-то в сугробе и как тебя потом искать. Говорю же, твое руководство оповестили. Не нужно никуда ехать в такой холод. – Я не… – он снова вздохнул и решительно взялся за сумку. Голова все еще кружилась, пошатывало от слабости, но желания лежать в кровати уставившись в одну точку не было никакого. Как, впрочем, и объяснять почему. – Я должен вернуться, потому что обещал. И если не сдержу слово, то буду последним предателем, – отчеканил он, собрав все терпение и силы, которые еще оставались. Скажите, когда последний поезд в Рештейн, и я пошел. Наверное, вышло даже слишком убедительно, потому что медсестра строго поджала губы: – Вот не нужно столько пафоса, герой… – Ее глаза тронула едва заметная усмешка, пробившаяся сквозь суровый взгляд. – Ладно, если для тебя это так важно, то оденься теплее, к вечеру обещают снегопад, и жди меня здесь. Успеешь на свой поезд, не беспокойся.***
Утром на окнах распустились причудливые морозные цветы. На вид колючие и холодные, они приковывали к себе взгляд и обещали начало настоящей зимы. От унылости и серости за окном не осталось и следа. Снег укрыл замерзшую землю, надел на деревья и кусты пушистые платья, тончайшим кружевом оплел подмороженные ягоды калины и шиповника. Сквозь рваные облака пробивалось солнце, превращая белое полотно в искрящееся покрывало. Стояла необыкновенная тишина, глубокая, полная спокойствия, дарящая успокоение и надежду. И даже смех детей, увлеченно возящихся в сугробах, не нарушал ее величия. С самого рассвета Собор охватила предпраздничная суета: чистились дорожки в саду, в холле развешивали гирлянды из бумажных и тканевых цветов и издали их было не отличить от настоящих, которыми украсили храм. Малыши помогали наравне со взрослыми, гордые от осознания собственной важности, стайками бегали из корпуса в корпус, ставя на каждый подоконник маленькие фонарики. С наступлением сумерек их зажгут, и они будут гореть до самого рассвета. Даниэля тоже увлекла вся круговерть подготовки к празднику, на время прогнав невеселые мысли, но он все равно каждый час бегал к воротам Собора. И всякий раз разочарованно смотрел на безлюдную белую гладь. – Даниэль, ты почему грустный такой? Обидел кто-то? – Воспитательница участливо заглянула ему в лицо, смахивая с костюма невидимые пылинки. – Все дети веселятся, а ты... – Ничего. Все хорошо, – он отвел глаза, чтобы девушка не увидела, как они блестят. Как же глупо было надеяться… – Не годится в такой день печалиться, лучше попроси Небеса о том, что хочешь. И если твое желание будет идти от всего сердца, то Господь его обязательно исполнит. Даниэль послушно кивнул и попытался было улыбнуться, но внутри все обмирало – есть вещи, которые просто не могут сбыться, есть то, что необратимо. Нестерпимо хотелось остаться одному, наедине со своими тревогами. В голове бились мысли, которые никак не удавалось прогнать, но и озвучить было слишком страшно. А еще страшнее было понять, что же пугает его больше – осознание собственной ненужности или то, что с единственным человеком, которого он мог назвать родным, что-то случилось. Он почти не замечал, как мерцают фонарики на окнах, окутывая дома теплым сиянием, как красиво украшены деревья вдоль дороги ведущей в храм, куда уже сходились люди из Рештейна – ближайшего к Собору городка. Одно было хорошо – в образовавшейся толпе удалось ускользнуть от воспитателей, ведущих остальных детей на службу. Этой ночью никогда не бывало по-настоящему темно – с небес ярко светили звезды, а свет фонариков проникал даже в самые отдаленные уголки сада. Даниэль медленно брел по дорожкам, сам не заметив, как вышел к центральному корпусу. Обычно здесь всегда кипела жизнь, но сейчас не было ни души. «Если твое желание будет идти от всего сердца, то Господь его обязательно исполнит…» – снова зазвучало в голове. Может быть и так, но почему же тогда не сбывается одно-единственное, самое важное для него? Он поднял взгляд к мерцающему небу и поежился – к ночи мороз усилился и холод начал пробираться даже под теплое пальто, замерзшие без рукавиц пальцы едва удерживали фонарик со слабо мерцающей свечой. – Пожалуйста, прошу тебя… – чуть слышно прошептал он. – Если кое-кто так и будет стоять, то снова рискует пропустить самое интересное… Даниэль едва не подскочил на месте от неожиданности, резко развернулся в сторону голоса и замер, не веря своим глазам. А в следующий миг уже ничего не видел от подступивших слез и слепо уткнулся в припорошенное снегом пальто, сжимая пальцами плотную ткань, боясь отпустить хоть на мгновение. – Да что случилось-то? – недоуменно пробормотал Аден, едва устояв на ногах от налетевшего на него ребенка. – Ты сегодня сам не свой. – Ты… я думал, что… – бессвязно прошептал Даниэль, не поднимая взгляда. Какой же он все-таки глупый, как можно было сомневаться… – Ты что… плачешь? – Аден растерянно присел перед ним и заглянул в глаза. – Я же обещал, что буду с тобой, что вернусь вовремя. Пришлось немного задержаться, но я ведь успел. Он стянул с рук перчатки, бережно вытер слезы и обнял Даниэля, тут же уткнувшегося носом в его шарф и крепко обхватившего за шею. – Пожалуйста, не пропадай так больше. Где ты был? С тобой что-то случилось? – Да были… приключения, – невольно усмехнулся охотник. – Потом обязательно расскажу, теперь у меня для этого будет много времени. – Правда? Ты никуда не уедешь? – На лице Даниэля впервые за день появилась счастливая улыбка, но он тут же смутился. – Извини, я, наверное, не должен так радоваться. Ты ведь делаешь важное дело. – Пользу можно принести даже будучи здесь, – Аден взял его за руку и поднялся. – Идем, воспитательница уже наверняка места себе не находит. И вообще, где твоя шапка и рукавицы? Ты снова хочешь заболеть, как в прошлом году? – Мне не холодно, – слабо запротестовал Даниэль, но все же сунул замерзшую ладонь в карман. – Да и ты тоже без шапки. – Мне можно, я уже взрослый. – Я тоже! – Тебе еще расти и расти, Даниэль, – тихо засмеялся Аден, потрепав его по макушке. – Смотри, твой фонарик погас. – Да, жалко, – Даниэль вздохнул. – А твой где? – В соборе возьму, и мы вместе их зажжем, хорошо? – И ты расскажешь почему мы их зажигаем? У тебя интереснее выходит, чем у учительницы. Пожалуйста. – Скажешь тоже… интереснее, – смутился Аден. – История-то одна. Поскрипывал снег под ногами, от собора уже доносилась музыка и пение – праздник по-настоящему начался.***
Господь пришел к нам в самую темную пору, когда беззвездная ночь укрыла наш мир. Людей косили болезни и голод после неурожаев. Согласно летописям, тогда за считанные годы от всего населения осталась едва ли четверть. Города опустели, люди безо всякой надежды устремились ближе к земле, которая помогала продержаться на грани жизни. И именно тогда, Господь явился к нам, назвав нас своими детьми, подарив знание и искру собственного Дара. Он научил нас многому и велел нести Его свет другим, познавать и стремиться к высотам. И с тех пор мы верно следуем Его заветам, оберегая наш мир и пытаясь сделать его лучше. Сколько Аден слышал эту историю с самого детства – не сосчитать. Каждый раз, когда семья собиралась вместе у камина, украшенного цветами – благодарности Господу за возрожденную жизнь, кто-то обязательно ее рассказывал. А теперь пришел и его черед. И Даниэль, прижавшийся к его боку, слушал как никогда внимательно. – Так значит эти огоньки, которые мы зажигаем и есть Его свет? – Мальчик совсем иным взглядом взглянул на фонарики. – Это символ, а настоящий свет в нашей душе и разуме, – мягко поправил его Аден. Весь сад мерцал и переливался десятками огней – никто не спал в эту ночь. Дети, забыв об усталости, весело возились в снегу под присмотром взрослых, которые тоже на время забыли о заботах. В морозном воздухе еще висел колокольный перезвон, возвещающий начало нового года. Завтрашний день уже будет немного дольше предыдущего и совсем незаметно наступит весна и возрождение. А пока искрился снег, золотистые блики фонариков танцевали на сугробах и даже черные силуэты деревьев казались не такими безжизненными в этой феерии света. В храме Даниэль отогрелся и, казалось, придремал, но выйдя на улицу снова оживился и с завороженной радостью рассматривал все вокруг. А ведь это его первый праздник Явления, вспомнил Аден. В прошлом году он пролежал его с тяжелой простудой, а до этого вряд ли знал о нем вообще. – Ты не замерз? – Нет, – мальчик обхватил фонарик обеими руками, неся перед собой бережно, словно святыню. – Мы ведь не пойдем сейчас спать? Смотри как красиво. – Не пойдем, если не хочешь. Сегодня можно, – усмехнулся Аден, доставая из кармана небольшой сверток. – У меня для тебя кое-что есть. Давай сюда руки. Он ловко надел на покрасневшие детские руки рукавички. Даниэль только охнул и прижался щекой к теплой синей шерсти. – Такие теплые… Спасибо! – Лазурные глаза вспыхнули таким искренним счастьем, какое бывает только у невинных детей, но радостная улыбка сменилась смущенной: – Правда у меня… вот… Даниэль закусил губу и протянул ладонь, на которой в полумраке поблескивал осколок солнца – почти идеально правильная капелька янтаря с отверстием, в которое был продет тонкий шнурок. – Это ведь правда, что он оберегает от бед? Не зря ведь называют небесным дождем… Даже если и не так, то я очень хочу, чтобы он всегда был с тобой и… – сбивчивая скороговорка оборвалась, когда Аден мягко сжал в ладонях его руки. – Для меня это самый драгоценный подарок, – прошептал он. – Пусть он будет залогом нашего обещания. – Ты будешь возвращаться… – с надеждой начал Даниэль. – … а ты – беречь себя и станешь настоящим охотником, как мечтаешь, – с улыбкой закончил Аден. – Обещаю, – неожиданно твердо для ребенка, отозвался Даниэль. В его ярко заблестевших глазах отражались огни десятков огоньков, и он снова спрятал лицо в шарфе, крепко обнимая его за шею. – Я обещаю, что ты будешь гордиться мной. Сердце грела непривычная нежность. Впервые за последние несколько лет Аден понял, что ему есть куда возвращаться и ради кого; что держать обещания непросто, но ради счастья того, кто стал для него самым дорогим человеком, просто необходимо. Наверное, в этом и состоял смысл жизни. Он крепче прижал к себе Даниэля, коснувшись губами его макушки и беззвучно молясь небесам, чтобы те помогли уберечь это хрупкое нежданное счастье.