Мой хозяин Кречет

Анри прекрасно понимал, что придирается, причем довольно по-идиотски. Но не выкладывать же было прямо сейчас перед Илоном все свои терзания от ревности к этой его розовой девице! С которой он большую часть выходных, наверняка, и провел. Совершенно счастливо и приятно, про Анри вовсе не вспоминая, пока тот не затребовал к нему явиться. В выходные Анри несколько раз порывался зайти проведать Илона, но каждый раз представлял себе, как обнаружит его в компании Мей, мило с ней воркующим – и понимал, что перенести это зрелище не готов совершенно. Ну а Илон, разумеется, увидеться с ним сам вовсе не рвался, зачем бы?.. Так что Анри глупо придирался, потому что никуда ему приходить не велел, следовательно, никаких указаний Илон не нарушал. Но он не мог больше таскать в себе эти терзания! И никаких других поводов для порки выискивать не желал. Вот так, предъявив Илону трехдневное отсутствие, можно было хоть отчасти выплеснуть все, что у Анри внутри накопилось. – Теперь будешь знать, – отчеканил Анри и, заложив руки за спину, обошел Илона по кругу. Откровенно им любуясь: он был такой красивый, его Илон, пока еще его. И ото всех этих мук ревности Анри хотел его только сильнее, хотел схватить, скрутить, связать с ног до головы, примотать к своему креслу и лупить и трахать полночи. И не отпускать никуда. Обалдел настолько, что за задницу его лапал при всех, будто у них все хорошо и даже секс есть. Анри просто хотелось орать во весь голос на весь мир, что Илон принадлежит ему, пока он имел на это право. – Хозяина можно найти здесь, или у себя в комнате. Прийти и спросить, не нужно ли чего от тебя, как от нижнего. Вот так, теперь ты знаешь. А я тебя теперь выпорю. Не за то, чего ты не знал. А за то, что не был с хозяином три дня, – вот так, отличная формулировка. Ровно то, за что Илона хотелось выдрать так, что аж руки подрагивали. Анри хотел, чтобы он был с ним рядом, всегда, везде, все время, с ним, только с ним! А он не был! Был со своей розовой Мей, был без него! Бесконечно. Невыносимо. Долгие. Три. Дня. Илон вздохнул. – Простите, хозяин Анри. Я виноват. Так и стоял, опустив голову и руки по швам. – Раздевайся! Полностью. И на кресло. Коленками, – отрывисто велел Анри, расстегнул пряжку ремня и в одно движение вытянул его из брюк. Сегодня – вот так. Потому что ремнем и по спине всыпать можно, а значит – больше раз на круг. И завтра можно поверх следов от ремня ввалить чем пожестче, если Анри не успокоится. И будет не так стремно, как в прошлый раз после удочки. А в том, что он успокоится, Анри был очень сильно не уверен. Ему хотелось драть Илона каждый день, по два раза в день. И его останавливало только беспокойство о его здоровье и состоянии. Драть так часто, как можно, пока Илон еще с ним. Потом хотя бы будет, что вспомнить. И нельзя будет себя упрекнуть, что сопли жевал, пока мог урвать себе хоть кусочек возможности быть рядом. – Да, хозяин Анри, – с придыханием ответил Илон, таращась на ремень в его руке. Похоже, ремень его вдохновлял. Потом опомнился и принялся торопливо раздеваться, швыряя вещи на стул, и так же торопливо забрался на кресло, оглядываясь на Илона. Стояк он на этот раз прятать забыл, так что не пятился стыдливо бочком и спиной, чтобы Анри ничего не увидел. Все же было приятно видеть, что Анри его возбуждает, пускай даже и ремнем в руке, который он сейчас свернул пополам в петлю. И одновременно – тоскливо думать о том, что только ремнем и возбуждает. Что у Илона сейчас стоит только оттого, что он мазохист, а нравится ему вовсе не Анри, а розовая девица Мей. – Кто так долго не был с хозяином, отведает его ремня, – проговорил он, подойдя к креслу и ухватив Илона за волосы, привычным уже жестом. Анри приспособился крепко держать их, совсем короткие, в руке. Анри любил эти дурацкие торчащие во все стороны вихры, любил всего Илона. Невыносимое совершенно чувство. Такое сильное, что он сразу же хлестко перетянул его ремнем по заднице. От этого становилось легче. – Нерадивый нижний – отведает ремня! Кого хозяин ждал так долго – отведает ремня! Потому что! Хозяин! Ждал! Долго! И больше! Не хочет! Терпеть! И ждать! – ему хотелось говорить совсем другое, и он не мог. Анри был всерьез уверен, что признайся он в своих чувствах – это погубит все окончательно. Отнимет у него даже то короткое время, которое он мог провести с Илоном сейчас. Окончательно воздвигнет стену между ними. И он высказывал свои чувства не ртом, а ремнем. «Вот как сильно я тебя люблю! Вот как невыносимо ты мне нужен!» – и удар, и еще удар, и еще. Поперек задницы, а потом два длинных, с протяжкой, по спине, ото всей души, ото всех своих невозможно сильных чувств.