Мой хозяин Кречет

Это было офигеть что! Илону правда нравилось, и он правда понимал, что потом за это «нравится» придется расплачиваться не самым лучшим самочувствием, а еще голову сносило от того, что хозяин Анри может с ним так властно, так действительно по-хозяйски. Будто Илон ему принадлежит, как в древние времена, и с ним можно делать, что хочется, не спрашивая. Почему-то это будоражило ужасно. И то, что эта штука стрекалась! Вот будет хозяин Анри его бить стеком, а оно будет вот так стрекаться, одновременно с ударами – с ума сойти можно. Очень издевательски. Он оделся, ощущая, как от движений натягивается цепочка и клетка давит сильнее, как распирает внутри от плага и это без всяких разрядов было круто, ощущалось просто с ума сойти как. И заставляло думать только о сексе, о том, как эта штучка внутри сменится членом, куда больших размеров и от этого член прижимался крепче к животу, и клетка ощущалась сильнее. Сладкая тягучая пытка. И еще Анри на прощание его в очередной раз за задницу ухватил и поцеловал, так что ни о какой моркови на грядках вовсе не думалось. Когда эта штука, надетая на Илоне, напоминала о себе буквально каждую минуту. А на огороде, под присмотром учителя Каллана, остальные одноклассники Илона с суровой решимостью вскапывали грядки под морковь и редиску. Ло, по счастью, сегодня по огороду дежурить не поставили. Зато тут был Мариус. И Мей была тоже. – Привет, – сказала она тихо, подойдя к нему. – Я мастеру Каллану наврала, что ты чаем облился и тебе надо переодеться. Все равно его в столовке не было. Так что он не ругался, что ты задерживаешься. А то бы Мариус на тебя наябедничал, вот наверняка. – Спасибо, ты настоящий друг, – от души сказал Илон, и подумал, что хорошо, что Анри, хоть и ревнует, но понимает, что Мей Илону нужна. Иначе это было бы невыносимо разрываться между ними. А что наказывает из ревности, так это даже приятно. Значит ценит. В этот момент плаг выдал очередной разряд и Илон едва сдержался. Так хотелось застонать, но было нельзя. Вот где пытка – не выдавать пыточный агрегат на себе! Но Илон старался, конечно. Косясь на учителя и на остальных, копал грядки, разбирал и сеял семена. А все ж таки Мариус не мог к нему не прицепиться. Прямо в самый что они на есть неподходящий момент, разумеется: когда Илона пробило очередным разрядом, каким-то особенно сильным – они, кажется, становились тем сильнее, чем больше он их ощущал. Боль усиливала боль, одновременно усиливая и удовольствие. – Что, неохота руки в земле марать? – спросил Мариус с деланным сочувствием. – Понимаю, тебе теперь не по чину и не по статусу… А что поделать! – Моему хозяину, значит, по статусу грядки копать, а мне – нет. Интересное у тебя мнение об иерархии, – не скрывая сарказма, ответил Илон. На то, чтобы его скрывать не было никаких ни сил, ни желания. – Да ну тебя! – вдруг неподдельно изумился Мариус, аж глаза вытаращил. – Что вот, прямо Кречет – и грядки копает? А на хрена?.. Он же это, он может вообще не делать ничего! И ничего ему никто не скажет, преподам тоже, небось, артефакты по дешевке нужны. – В понедельник копал, – пожал плечами Илон, – Я думаю, он просто не замороченный на статусе. И ты так им не парься – легче же будет! И принялся дальше копать, смысла в этом было больше, чем в разговорах с Мариусом. Тот, впрочем, продолжать разговоры тоже желанием не горел. И выглядел теперь таким же ошарашенным, как и Ло вчера. Просто отошел в сторону и занялся семенами. И больше Илона до конца посадки никто разговорами ни от моркови, ни от того, что происходило у него под штанами, не отвлекал. Это было мучительно хорошо. Член, казалось, пытался встать еще сильнее, хотя вставать было уже некуда, но и разрядиться не мог, кажется, ему мешала магия. В этом и была пытка тоже – испытывать такие предоргазменные ощущения и не иметь возможности кончить. И боль мешалась с удовольствием в нечто настолько цельное, что различить было почти невозможно. Илон тонул в ощущениях, так их было много, так они постоянно дополнялись и усиливались, что к ним нельзя было привыкнуть. Как нельзя было привыкнуть к мысли, что они с Анри правда вместе. И что он может ему устраивать такую феерию так часто, как это не вредно для организма. И еще всякую другую. И будет это делать, потому что ему так же нравится ощущать свою власть над Илоном, как это нравится самому Илону. Если бы он мог, то, покончив с огородом, к Анри в кладовку Илон бежал бы. Но только не тогда, когда у него все болело и стояло, рождая такие ощущения, что Илона ноги держали не очень твердо. И он все равно спешил, конечно – чтобы усилить и продолжить, или закончить эту пытку. Как будет угодно его хозяину. Когда дверь открылась, Анри сидел в кресле и смотрел на него. Положив одну ногу на другую, упершись в нее локтем и подперев кулаком лицо. В другой руке у Анри был тот самый стек, которым он помахивал в воздухе и похлопывал по креслу. – Я тебя заждался, Илон, – сказал Анри, буквально пожирая его взглядом. Махнул стеком, указав им на пол в шаге от себя. – Иди сюда! Раздевайся! Эта штука помогла тебе помнить о своем хозяине? Ты думал обо мне? – он продолжал смотреть, так, что на его лице и во взгляде читалось, как он ощущает Илона своим, прямо сейчас, и как хочет что-нибудь с ним сделать, прямо сейчас. Анри смотрел на него жадно. Будто они не пару часов, а пару дней не виделись. Илон выполнил указание и ответил, раздеваясь: – О да, хозяин Анри! Невозможно о вас не думать, когда так… Хотя я и без того о вас постоянно думаю. – Очень хорошо… Мне нравится, когда ты еще сильнее думаешь обо мне. Только обо мне, мелкий! Не о ком-нибудь еще! – стек снова свистнул в воздухе, когда Илон разделся, и Анри указал им на пол. – На колени! – велел он строго, но за строгим тоном прорывалось плохо скрываемое довольство. Как это было правильно! И как Илону этого не хватало. То есть до того как они выяснили отношения его, бы это обидело, а не только порадовало бы, но сейчас это было чистое удовольствие – показывать свою покорность хозяину. – Да, хозяин Анри! – с удовольствием сказал он, опускаясь на колени. Ноги его держали с трудом, так что сделал он это не так грациозно, как хотел бы, но зато искренне. Анри тут же наклонился к нему, крепко ухватив за подбородок, к самому лицу. – Хороший нижний, мой нижний! – и стек коснулся задницы Илона, проскользил по ней, поглаживая круговыми движениями, а потом легонько шлепнул. И пыточная конструкция тут же отозвалась на это болевым разрядом. – Хочу, чтобы чувствовал себя моим еще больше! Чтобы думал обо мне еще больше! Ни о ком ином! И никуда не девался, – Анри коснулся его губ коротким, резким, жадным поцелуем, а потом отпустил – и у него в руке оказался черный кожаный ошейник. Большой палец провел по кожаной полоске, и на ней медленно проступили серебристо-светящиеся буквы. На ошейнике было выведено «Кречет», явно с помощью магии. – Ох и это тоже мне? – с восторгом спросил Илон. Это было так по-настоящему! Носить его ошейник! Он бы носил его и всегда, но конечно такие вещи до совершеннолетия не разрешаются! – Только тебе, – подтвердил Анри, обернув кожаную полосу вокруг его шеи. – А ты – только мой! Совсем мой, весь целиком, – застегнув ремешок, Анри ухватил Илона теперь уже за свисающую с ошейника цепочку поводка, потянул к себе, целуя в губы, снова очень жестко и жадно, и Илон почувствовал, как стек скользит по его спине вниз, до задницы, чтобы шлепнуть его по второй ягодице, прямо во время поцелуя. – Ва-а-аш, хозяин Анри! Илону стало совсем хорошо, он поплыл так, как плыл во время порки ремнем в кресле. В голове появлялись какие-то картинки про наложника и его султана, султаном разумеется бы Кречет, а наложником – он сам и все это подозрительно походило на счастье. Анри притянул его к себе еще ближе, так, чтобы Илон опирался на его колено, мог прильнуть к нему грудью, обхватить руками. А поводок держал совсем коротко, у самого ошейника, не позволяя опустить голову, и смотрел Илону в лицо. – Вот так мой! Хочу, чтобы чувствовал! Что мой! Всей задницей, внутри и снаружи! Всем собой! – говорил Анри, оставляя стеком симметричные удары на заднице Илона то с одной, то с другой стороны. – Ничей больше! Только мой! Чтобы ни на кого не смотрел даже! Ни к кому не подходил даже! Только мой, целиком! Каждый удар заставлял пыточную конструкцию пускать разряд по клетке и плагу и Илон содрогался от этой синхронной острой боли везде. Которая заставляла действительно ощущать себя полностью принадлежащим хозяину Анри, который вот так творит с ним все, что хочет, повергает в плавящее невыносимо острое удовольствие. Илон бездумно шептал: – Ваш, ваш! Ваш, хозяин Анри! – А в голове возводились и осыпались здания, вырастали и покрывались пустынным песком города, и лишь одно оставалось неизменным: в каждой жизни в каждом воплощении Илон и Анри появлялись на свет и Илон принадлежал своему хозяину. Потом удары как-то вдруг кончились, и Илон ощутил, как руки Анри разворачивают его, наклоняют, слегка подталкивают вперед – и вот уже локти и колени Илона опираются на что-то мягкое, по всему, лежащее прямо на полу. А потом Анри осторожно вытянул из его задницы плаг, и следом за ним там оказались пальцы, густо покрытые смазкой. Они сделали лишь несколько движений, прежде чем пропали тоже – и Илон ощутил то, о чем мечтал больше всего: член Анри, готовый в него войти. И его крепкие, сильные руки, сжимающие бедра. – Хочу тебя, мелкий! – прошептал Анри, склонившись к нему, и резко, сильно толкнулся внутрь, проскользив одной рукой по спине, вжимая Илона в это мягкое, прихватил за ошейник, так что Илон оказался схваченным, скрученным, снова полностью в его власти, уже иначе – но еще прекраснее. Он был в плену, как его член был в клетке, и это было замечательно: находится в плену у хозяина Анри. В когтях у Кречета. – Да, хозяин Анри! Берите! Я ваш! – это было единственное, что выражало состояние Илона. – Мой! Мой Илон! Только мой! Любимый мой… – то ли шептал, то ли рычал Анри ему на ухо, вбиваясь в него сильно и часто, в порыве страсти то стискивая, то поглаживая бедро. А потом стонал от удовольствия и двигался еще сильнее, еще быстрее. И наконец Илон ощутил, как его пальцы расстегнули ремешок – и клетка исчезла. А вместо нее его член обхватила рука Анри, провела от основания вверх, большой палец обвел головку, кружа и лаская. – Можешь кончить, мой хороший… Мой Илон! – услышал он хриплый шепот над самым ухом, и губы Анри обхватили мочку. Он продолжал быть везде, внутри и снаружи Илона, и тот был весь в его власти. – О-о-о-о-о, – простонал Илон, не в силах выразить свое облегчение иначе и кончил так бурно как никогда в жизни, казалось, эти секунды полного экстаза были бесконечны. И бесконечно прекрасны. Перед глазами переливалось яркое сияние, вспыхивали фейерверки и наконец, Илон просто свалился в полном изнеможении и в счастливейшей расслабленности. Сил говорить все еще не было, но он надеялся, что хозяин поймет. – Иди-ка сюда… Вот так… – сказал Анри тихо и как-то очень ласково. И устроил голову Илона у себя на плече, а потом их обоих накрыло откуда-то появившееся мягкое и легкое покрывало. Анри обнял его, крепче прижав к себе, неторопливо поглаживая по спине, и очень мягко поцеловал в губы. – Ты восхитительный. Отдыхай, – так же ласково проговорил он и уткнулся носом Илону в макушку, дыша в нее тепло и размеренно. – Угу-у-у-у! – согласился Илон, – так отдыхалось лучше всего. Не было в мире места уютнее объятий Анри. И потому он полностью расслабился, продолжая носиться в как-то оторванном от тела, счастливом эйфорическом состоянии.