Сны из твоих ладоней

Сехун не пожалел, что поехал тогда с ребятами. Да, он всё ещё отнекивался, говоря, что ничего интересного не было, но он не мог по-другому, ведь тогда он оказался бы неправ. Это того стоило, действительно стоило, хоть фильм он совсем не смотрел, зато О смог провести время со своими друзьями, смог узнать другого человека лучше. Правда, Сехун никогда не признается, что ему было легко с Чанёлем, так легко говорить, будто парил в воздухе орудуя словами, как бумажными самолетиками. Они словно маленькие дети и обоим было хорошо. О подумал о том, что Пак действительно не такой плохой как казалось. Да, он идиот, но он притягательный. И на утро было неважно, что плече затекло, от тяжелой пушистой головы, что занемело тело, от лежания в одной позе, потому что чужие руки хозяйски расположились на груди, а ноги, закинутые поверх, не давали сделать и малейшего движения. Но по возвращению в город всё стало на свои места, все снова вернулись к своим ролям. Сехун был всё тот же талантливый, неприступный художник отвергающий всех и вся, а Чанёль, как и всегда, всё тот же простой паренек, дарящий тепло и раскидывающий лучи солнца на все стороны. О стал рисовать ещё больше. Как не странно, выход из зоны комфорта освежил его мысли и обновил душу. На пальцах появились болючие мозоли, руки перестали отмываться от краски и разводов от простых карандашей на ребре ладони. Листы заполнялись одни за другим, альбомы заканчивались, а Сехун всё никак не мог остановиться. Срисовка с натуры продвинулась на много шагов вперед, сегодня О прорисовывал ноги, обтянутые черными джинсами, оттенял каждую складку грубой ткани. Дошло даже до того, что вырисовывал нитки, которыми были прошиты карманы. Никто из студентов не понимали, почему он рисует так долго, но они не могли видеть его рисунок, а он мог видеть их. В который раз ухмылялся их простоте. «И это они называют себя художниками, ха ха, Господи» — думая про себя, он ухмылялся, скрываясь за мольбертом. Чанёль ерзает на стуле, будто не знает куда деть тело, шмыгает носом. Сехун замечает, что не дорисовал тень возле ключицы, осторожно подносит гриф к нетронутому месту. По комнате разлетается громкий чих и парень дергает рукой от неожиданности. — Черт! — громко выругавшись, Сехун смотрит на Пака, утирающего вытекающие сопли. — Чанёль! — Прости, прости. — старший махает головой, понимая, что провинился, а О яро затирает грубый штрих, скользнувший вверх. Пак растирает замлевшее плечо и возвращается в исходную позу. На следующий день девушки разочаровано вздыхают, когда вместо высокого, прекрасного натурщика заходит их лектор. Сначала никто не понимает, что произошло, но потом оказывается, что Чанёль заболел. — Поэтому сегодня можете срисовать вот этот бюст. Чтоб не расслаблялись. — учитель снимает с верхней полки шкафа мраморную голову и ставит на высокий стул. Когда в комнате раздается скрип отодвигающегося стула, все переводят взгляд на последний ряд. Сехун поднимается и закидывает портфель на плече. — Ты куда? — Домой. — бесстрастно надевает пальто. — Но урок идет. — Вы серьезно думаете, что рисование самого элементарного заинтересует меня? –в аудитории повисла тишина, Сехун подошел к двери. — Молчание — знак согласия. На самом деле он шел далеко не домой, Сехун шел к заболевшему натурщику, ведь то, что с ним случилось — его вина. Из-за него Чанёлю пришлось мерзнуть. И зачем он такой добрый? — Чанёль. — младший выкрикивает первым, когда слышит, что на его звонок ответили. В ответ всего лишь тяжелое дыхание. — Я иду сейчас к тебе. Купить что-то нужно? — Да. — его голос грубо ударил барабанные перепонки, севший и хриплый более обычного. — Еды. У меня дома ничего нет. Кхе-кхе. Я сегодня не выходил. Кхе-кхе. И лекарств. — Ага, хорошо. Уже лечу. — Дверь открыта. — Сехун сбросил и кинул телефон в карман, ускорил шаг.

○○○

Сехун зацепляется за ручку металлической двери локтем, хочет побыстрее освободить пальцы, перетянутые целлофановыми пакетами.Он не спеша проходит по длинному коридору, скользя глазами по пространству. Тяжело ориентироваться в чужой квартире, когда её хозяин лежит непонятно где. Первая дверь направо ведет на кухню и О благополучно оставляет там кучу пакетов. Растирая пальцы, идет к следующей комнате, которая и оказывается комнатой старшего. На кровати гора одеял, а где-то под ними и сам больной. Сехун отдергивает одну сторону и видит пушистую макушку, но её обладатель не обращает на него никакого внимания. — Хэй, привет. — он слегка трясет Пака за плечо, но он так же безжизненно лежит. Лишь легкое сопение, сквозь заложенный нос говорит об обратном. — Ты пришел. Очень быстро. — знатно так прохрипевши, Чанёль пытался подняться, но младший ловким толчком в грудную клетку уложил его на место. — Я пойду приготовлю бульон. Ты принимал какие-то таблетки? — Сехун остановился возле двери, уставившись на больного. — Нет. — А раньше, когда только начиналась болезнь? — лицо Пака было красным, особенно нос. Он шмыгал и пытался собрать сопли в салфетку, затем отправляя её точным броском прямо в металлопластиковую урну. — Хотя, что я спрашиваю. — Я думал оно само пройдет. — Чанёль выдохнул, а из носа появился пузырь, который никак не хотел лопаться. — Сехун скрылся за дверью, не желая видеть такое зрелище, направился на кухню. Поиски кастрюль не были такими сложными, как он предполагал, часть кухонных шкафчиков была пустая, а другая забита посудой и лапшой быстрого приготовления. О так же быстро закрыл холодильник, когда увидел внутри зацветший сыр. Брезгливо беря пальцами за пакет и выбрасывая в урну, он подумал, что во Франции это деликатес. Французы видимо ненормальные, раз употребляют такое в пищу, на него даже смотреть тошно, не то что есть. Сехун понемногу опускает в бульон лапшу, стараясь не обрызгаться им. Нарезает картошку небольшими кубиками и отправляет туда же. Через время пробует, зачерпнув немного жидкости, подносит к губам и дует. Кашель разносится по всей квартире и парень поворачивает голову в сторону звука. Чанёль держится за грудную клетку, опершись о дверной косяк, пытается прокашляться. — Чего ты выперся? Я же просил тебя сидеть в комнате. — младший выключает плиту, накрывая кастрюлю крышкой. — Я хотел посмотреть, как ты готовишь. — Чанёль засовывает руки в карманы домашних штанов. — Нечего тут смотреть. –выталкивая парня из кухни, Сехун продвигает его в сторону спальни, надавливая тому в спину. — А ты куда? — плюхаясь на кровать, Чанёль опирается спиной о стену, путается ногами в одеяле, поэтому Сехуну приходится помочь. — Пойду принесу еду. — Пак прикрывает веки и запрокидывает голову назад, касается макушкой холодной поверхности, открывая шею на обозрение. Кадык очень сильно выпирает и кажется таким острым, словно собирается порвать кожу. Когда Сехун возвращается с тарелкой супа, стараясь не разлить содержимое, ставит на стол. Старший сидит всё в той же позе. Щеки краснее, чем были до его прихода, поэтому О прикладывает ладонь к его лбу. Холодная рука заставляет Чанёль раскрыть глаза. Он прижимает её сильнее, кладя свою поверх сехуновской, пытаясь охладится. — Отпусти меня. — Нет. — Сехун замирает и опускается рядом, вздыхая. — Может поешь? — младший протягивает ему тарелку. — На вот. — А ты меня покормишь? — паковский взгляд из-под лба выглядел очень молящим, таким же, как у кота из Шрека. — Нет. — он обреченно вздохнул. — Ты вроде бы не маленький, да и не инвалид, руки есть. — Какой ты не романтичный. — Сехун ничего не отвечает, он лишь обводит взглядом комнату, останавливается на черной лаковой гитаре, стоящей в углу. — Не знал, что дураки умеют играть на гитаре. — О искося смотрит на отпивающего бульон парня. Пришлось выждать несколько минут прежде чем он ответит. — Эй, почему ты всегда меня оскорбляешь? — младший хихикнул, прикрывая рот ладонью. — Между прочим, я играю лучше, чем ты думаешь. — Чанёль собрался продемонстрировать свои умения, поднимаясь с кровати, но Сехун отпихнул его на место. — Лежать. — Пак чуть не вылил содержимое супа на постель, но успел удержать руку в равновесии. — Как-нибудь в другой раз. Сехун поднялся с кровати, медленно скользя по полу, прошел к рабочему столу парня. Пак, не переставая сёрбать, наблюдал за ним. Младший очерчивает поверхность взглядом, а затем поднимает голову вверх, на полку, и видит куча дисков «Том и Джерри». Сначала он пытается сдержать себя, но потом теряет контроль и начинает дико смеяться. — Том и Джерри, ты серьезно? Ахха-ха-ха, тебе сколько лет? — Чанёль удивленными глазами смотрит на него, а потом отставляет пустую тарелку на прикроватную тумбу, поднимается с кровати. Сокращает меж ними расстояние, останавливаясь слишком близко к младшему. Настолько, что Сехун может почувствовать его дыхание на оголенной части кожи чуть выше ключицы. Пак долго смотрит ему в глаза и О перестает смеяться. — Вообще-то, Гарфилд лучше. Он не мог понять, почему у Чанёля было такое серьезное лицо, будто он решает задачку по тригонометрии, но всё осознал, когда его губы коснулись собственных. Губы старшего были горячее пламени, так что ими можно было легко обжечься, словно лава. А ещё, это был первый поцелуй Сехуна со вкусом куриного бульона. Младший не знал, что делать и как реагировать на всё это. Он не шевелился, но и оттолкнуть не торопился. Чанёлевские пальцы впивались в худые плечи младшего, а О приоткрыл губы, правда, отвечать на поцелуй он не собирался. Закрыть глаза и расслабится — это был его спасительный план. Чанёль прикусил его нижнюю губу, провел по ней языком и отстранился. Он выглядел более чем виноватым, ему явно было стыдно за такую минутную слабость, или Сехун лишь пытался убедить себя в этом. Пак отошел на шаг, а О оперся рукой о стол, как не странно, душевное спокойствие осталось даже после такой выходки:

— Больше так не делай. — В молодом человеке все начинает протестовать, когда ему слишком много запрещают, и тогда пробуждается желание делать все наоборот.– проскользнуло в голове Чанёля цитата из недавно прочитанной книги.