31
19 апреля 2018 г. в 22:31
Конец августа выдался дождливым и холодным. Ле Руа стоял у окна и всматривался в улицу сквозь пелену дождя, силясь разглядеть знакомую фигуру Боша. Впрочем, он не был уверен, что тот придет. Он обещал, конечно, но прошло уже несколько дней после этого обещания, а Бош все не появлялся. Ле Руа понимал, что тот слишком занят своими митингами на заводах, распространением листовок и прокламаций. Они стали видеться реже – Бош не брал его с собой, ему совсем не нужен был мальчишка-аристократ под боком, когда он разговаривал с лионскими батраками.
Ле Руа сейчас выполнял ту роль, которая когда-то была за Анжольрасом, – организовывал студентов и интеллигенцию. Но их ряды сильно поредели, многие ушли за своим бывшим лидером, воодушевившись идеей строительства школы и обучения гаменов. А у Ле Руа не хватало таланта и воодушевления для того, чтобы привлечь новых членов, и даже для того, чтобы удерживать старых. Студенты и интеллигенция постепенно откалывались от их ячейки. Бош был недоволен, и бедный поэт еще сильнее ощущал собственную ничтожность и бесполезность.
Впрочем, он старался компенсировать это активностью в другой сфере, собирая сведения о деятельности Анжольраса и его школе. Ле Руа не совсем понимал, зачем это нужно Бошу, но отчаянно старался для него. У него сохранились добрые приятельские отношения со многими из студентов, занятых в ремонте школы, и, встречаясь с ними по вечерам в компаниях за бутылкой вина, он узнавал много интересной и полезной информации. У Боша были и свои шпионы из числа рабочих, но сообщаемые ими сведения были куда более скудными. И, по крайней мере, в этой сфере Ле Руа чувствовал себя незаменимым.
Дождь все не прекращался, а на улице уже стемнело. И, понимая, что сегодня Бош тоже не придет, Ле Руа отошел от окна и развалился поперек кровати, не раздеваясь, глядя в потолок и думая ни о чем. Так он и заснул. Но ближе к одиннадцати его разбудил стук в дверь, и камердинер, застывший на пороге сообщил:
– К Вам гость, господин.
И уже по одному его тону Ле Руа понял, что это Бош. Он все-таки пришел. Поэт вскочил на ноги, выбегая в прихожую, и счастливо улыбнулся тому, чьего прихода он ждал с таким отчаянным нетерпением уже несколько дней. Но улыбка на его лице вдруг сменилась беспокойством.
– Ты промок до нитки, – с неудовольствием отметил он. Бош беззаботно пожал плечами, скидывая с ног грязные башмаки и надевая домашние туфли, которые стояли в прихожей специально для него.
Отдавая слугам указания разогреть ужин и подготовить горячую ванную, Ле Руа повел его в свои покои.
Закрыв дверь, он тут же поднялся на носки и, обвивая своими руками мощную жилистую шею своего возлюбленного, поцеловал его в губы, тут же зарываясь пальцами в его мокрые от дождя волосы. Бош углубил поцелуй, скользя языком по его губам и обнимая Ле Руа в ответ своими сильными руками.
– Я так рад, что ты все-таки пришел, – выдохнул тот, улыбаясь, когда поцелуй был разорван. Бош усмехнулся, ничего не отвечая, но с какой-то грубоватой нежностью проводя большим пальцем по его щеке.
Вспоминая, что тот все еще стоит перед ним в мокрой насквозь одежде, Ле Руа поспешил сказать:
– Садись пока на диван или на кровать – куда тебе удобно, а я поищу что-нибудь, во что ты можешь переодеться.
С этими словами он отошел к платяным шкафам, но обернувшись, увидел, что Бош не двинулся с места и так и продолжает стоять посреди комнаты. Это было забавное зрелище, на самом деле, – выросший в нищете рабочий все никак не мог привыкнуть к богатому убранству этих комнат и, несмотря на свой суровый нрав, среди всего этого великолепия он каждый раз терялся будто ребенок.
– Гюстав, сядь, – повторно предложил ему Ле Руа.
– Я испорчу тебе обивку своими мокрыми лохмотьями, – усмехнулся тот, подтверждая его мысли.
– Глупости.
Но спорить и уговаривать Боша было бесполезно, поэтому Ле Руа просто поспешил найти ему теплый халат и полотенце.
Он сам сходил на кухню и принес ему уже разогретый ужин. Ле Руа сидел рядом, пока Бош ел, отвечая на короткие конкретные вопросы о состоянии дел и стараясь прогнать неприятное ощущение того, что тот пришел к нему только ради получения необходимых ему сведений. Хотя Бош же его поцеловал и, судя по всему, собирался остаться на ночь, так что в целом настроение у поэта было приподнятым.
– Есть новости насчет Анжольраса?
Ле Руа неопределенно пожал плечами.
– Вряд ли могу тебя чем-то порадовать, Гюстав. Все по-прежнему. Анжольрас намерен закончить ремонт к сентябрю, и, очевидно, так и будет. Обсуждается идея привлечения к образованию не только гаменов, но и желающих того рабочих.
– Продолжает переманивать моих людей... – задумчиво протянул Бош, обращаясь скорее к себе, чем к своему собеседнику. – А тот полоумный старик? – вдруг спросил он. – Анжольрас его еще не прибил?
Ле Руа рассмеялся. Эта история с самого начала казалась ему весьма забавной, учитывая характер Анжольраса. И поэт бы отдал многое за возможность посмотреть на его лицо в тот момент, когда старик творил очередную шалость.
Бош его веселья не разделял, но уделял этому старику на удивление много внимания, постоянно спрашивая о нем. И дабы удовлетворить его любопытство, Ле Руа рассказал ему все, что было известно о ситуации на данный момент:
– Насколько я понял, Анжольрас все еще держит свое обещание данное той девушке, Бланш, не трогать этого старика.
Бош задумался на секунду, наливая себе еще один бокал вина.
– Он очень близок с ней, очевидно... Это ведь та самая девушка, к которой он ходил до того, как пришел к нам? Когда ты его только выслеживал и разъяснял необходимость нашего дела?
– Да, – кивнул Ле Руа.
– Ты уверен, что он спит не с ней, а с этим Грантером?
– Уверен.
Бош почему-то все никак не мог понять, что Анжольрас нашел в Грантере, и отказывался верить в реальную возможность чего-то серьезного между ними. И если сначала он объяснял это «мальчишеской влюбленностью», то теперь его взгляды эволюционировали в весьма причудливую концепцию о том, что Анжольрас в контексте своей общей идеи человеколюбия решил, что ему нужно доказать себе, что он может любить не только все человечество, но еще и отдельного человека, – и Грантер просто удачно подвернулся под руку. Сам Бош ему особого значения не придавал. Куда больше его интересовала Бланш. И совершенно игнорируя слова Ле Руа, он продолжал разговор о ней.
– Я все равно думаю, что основная причина изменившихся ориентиров Анжольраса в этой девушке. За ней стоит идея. Грантер не представляет угрозы, даже если Анжольрас с ним спит. Анжольрас – человек идеи, и этот никчемный идиот не в состоянии ему ничего предложить. Другое дело – эта Бланш. Болтовня о человеколюбии и необходимости образования ведь идет от нее?
Ле Руа кивнул.
– И ведь это по ее инициативе оставили старика? Господи, это же почти невероятно! – рассмеялся Бош. – Она уговорила Анжольраса приютить никчемного паразита, который ежедневно выводит его из себя все новыми и новыми способами! Интересно, какими словами она заставила его это сделать?
– Что-то вроде "если к нему относиться по-доброму, то и он ответит добром", – припомнил Ле Руа то, что рассказывал ему один из студентов, задействованных в ремонте школы.
– Смешно, – сказал Бош без тени улыбки. – Я все же уверен, Анжольрас не из тех людей, которые способны подставить вторую щеку. Отвечать добром на зло не в его природе.
– Тем не менее, пока это ему вполне успешно удается, – возразил Ле Руа.
– Потому что пока этот старик не сделал ничего действительно серьезного. Никто не разбился по его вине, не получил увечья…
Поэта даже передернуло от подобных слов.
– Этот старик уже два месяца живет в том доме, – поспешил сказать он. – Если бы он был способен на что-то подобное, то, скорее всего, это бы уже произошло.
– Старик, может, и не способен, – усмехнулся Бош. – Но если произойдет нечто подобное, подумают только на него. Анжольрас подумает только на него.
Ле Руа совсем не понимал, к чему он клонит.
– И что тебе это даст, Гюстав? Анжольрас выкинет этого полоумного горбуна на улицу, и что? Я не понимаю, в чем выгода для тебя.
– Если он выкинет его на улицу, мне это действительно ничего не даст, – загадочно улыбнулся Бош. – Я добьюсь от него другого.
– Чего же?
Закончив еду, Бош отодвинул поднос и решительно посмотрел на недоумевающего Ле Руа.
– Я повторяю, Огюст. Анжольрас – человек идеи. В этом его сила, и его слабость. Главное в нем – его безудержная вера. Поэтому он мне так нужен – за ним пойдут массы. И по этой же причине для того, чтобы использовать его в своих целях, мне достаточно лишь разрушить то, во что он верит сейчас, вернув ему веру в революцию, с которой он пришел к нам.
– И как ты собираешься это сделать?
– Продемонстрирую ему, что добро не порождает добро, а бездействие и отказ от применения своевременного силового подхода ведет к страшным последствиям. И докажу ему заодно, что его рука не дрогнет, если понадобится наказать виновного в соответствии с совершенным им преступлением. И ни о каком человеколюбии и милосердии Анжольрас не вспомнит в эту секунду. Их не было в нем никогда. Нужно лишь разрушить его глупые иллюзии на этот счет.
Ле Руа не особо был удовлетворен данным объяснением. Это все звучало логично, но как-то очень абстрактно. К тому же Бош свято верил, что все дело в Бланш и ее идеях, которые так изменили Анжольраса. Но Ле Руа хотелось думать, что изменил его все же Грантер. Потому что это бы означало, что и у него самого появлялся шанс, шанс добиться от Боша чего-то большего. И в нетерпении он спросил его:
– А как же Грантер?
– Что Грантер? – не понял тот.
– Ты не думаешь, что он сможет разрушить твои планы?
– С чего вдруг? – искренне удивился Бош.
– Он любит Анжольраса. Анжольрас любит его, – почти прошептал Ле Руа, произнося заветное слово, пусть и по отношению к другим людям. – Ты не думаешь, что даже если твой план удастся, Грантер в итоге отговорит его?
– Нет, не думаю, – отрезал Бош. – Анжольрас не из тех людей, которые способны на любовь к человеку. Он любит идею. Сейчас он хочет считать, что способен на любовь и милосердие, ломает себя. Считает, что должен любить кого-то. Как только он поймет, что это глупости, что это совсем не его, то, стоя на баррикаде с триколором в руке, он и не вспомнит, кто такой Грантер. А если тот, и правда, настолько любит Анжольраса, как ты говоришь, то единственным выходом для него будет беспрекословно последовать за ним в самое пекло битвы с тиранией.
"Как я за тобой", – гордо подумал Ле Руа. Эти слова его очень воодушевили. Все-таки действительно глупо было надеяться на ответную любовь со стороны такого человека, как Бош, со стороны такого человека, как Анжольрас. Люди, подобные им, были созданы для другого. И ему было даже немного жаль Грантера в его слепом упрямстве и непоколебимой вере в то, что Анжольраса можно отвратить от предначертанной ему судьбою страшной и великой роли. Такие люди, как он, такие люди, как Бош, способны любить лишь все человечество – не меньше. И это эгоистично, это не правильно стараться перетянуть их чувства на одного себя. Удел Ле Руа, как и удел Грантера, – быть оборотной стороной светила и идти следом беспрекословно, несмотря ни на что. А сердца их возлюбленных принадлежат революции, человечеству, истории…
Так думал Ле Руа. Но на эту короткую ночь Бош принадлежал ему. Только ему. И счастливо улыбнувшись, он вновь потянулся за его поцелуем.