Everything Always Goes Wrong.

8 ноября, четверг. Вечер. Библиотека. Помимо вольных птиц типа Лоренса, в этой «тюрьме» обитали также и некие хамелеоны, как Джинджер. Некие пластичные существа, которые тоже ищут выгоду в любой ситуации, но хрен ты их заметишь и раскусишь тогда, когда тебе это нужно – уж больно эти твари изворотливы и умеют найти себе достойный камуфляж. И лучше не наживать их во враги. В общем, наше «нормальное знакомство», как он сказал, было странным. Помимо того, что с утра у меня болела голова, ко мне за завтраком пристал один из парней. Но, как я убедился ближе к вечеру, это скорее было к лучшему. - Ты чего не ешь? – он присел ко мне поближе и лег на локоть, глядя на меня огромными глазами. Я запомнил эти глаза, потому что они меняли цвет – настоящие глаза-хамелеоны. Причем цвет мог измениться в течение минуты несколько раз. Я вспомнил, что этого парня зовут Джинджер. Я помнил это потому, что а) у него женское имя, но его, что любопытно, никто не дразнил за это, наоборот – ему придумали кличку Орандж, - и б) его глаза забыть сложно – от стального цвета до ярко-красного за полминуты. Его кличке я завидовал, мне она казалась крутой. - Как-то тошнит немного, - говорю, отодвигая тарелку, а сам смотрю на нее голодными глазами. Сам же думаю нечто вроде: твою мать, я так изголодался по нормальной еде. Знаю же, что в эту на вид вкусную и ароматную еду добавляют нечто, отчего твоя память будто мешком пристукнутая – не может выдать ни грамма полезной информации о человеке, который покончил с собой. Или о человеке с именем Джеймс Веснушка. Уж не знаю, что было написано на моем лице, отчего Орандж так пристально всматривался. Потом его глаза вдруг округлились. - Погоди, ты тоже анорексик, что ли? – чуть ли не заливаясь ликованием, вопит он. Меня напугало, что кто-то может услышать. Я просто не хотел привлекать к себе внимание учителей больше, чем нужно. Как Лоренс я выделиться не смог, я для этого слишком не гениальный, будем смотреть правде в глаза. И достоинств у меня никаких нет. Равно как и анорексии. - Нет, меня и правда тупо тошнит. Как ни странно, я не врал: меня тошнило от окутавшего эту «тюрьму» вранья и ужаса тайн, которые мне предстоит узнать. Иначе я не успокоюсь. Ведь это мой долг, мистер Старк, верно? Вы ведь тоже должны узнать правду. - Если что, нечего стесняться своих недугов. Конечно, нечего ими гордиться, это ведь нелогично как-то, - Орандж почесал затылок, глаза сменили цвет на зеленый. - Но я же сказал, что я не болен, - я твердо смотрел на него. Сначала он напоминал мне простого приставучку, на которого стоит прикрикнуть, чтобы он отвалил и ушел куда подальше. По правде говоря, такие люди меня раздражают. - Врешь, - легко слетело с его языка. – Иначе бы ты тоже батрачил на физкультуре. Его глаза вмиг стали ярко-оранжевыми. Теперь я понял, откуда такое прозвище: этот цвет глаз вызывал у меня наиболее острые чувства. И говорил он слишком угрожающе, чтобы я – по своей природе трус и слабый человек – не испугался. Это был огонь, способный захватить твое внимание и с помощью пытки способный заставить тебя говорить правду. Но, признаюсь, мне стало скорее интересно, чем страшно: я уже привык, что и так проживу меньше остальных. Я не замечал в себе сильную тягу к саморазрушению, но вечно мне попадаются какие-то странные случаи, в которых я показываю себя не лучшим образом. Это что-то значит, может быть. Еще я курильщик. Но важно сейчас не это. В общем, меня утешило в этой ситуации только то, что он из-за анорексии казался очень слабым, даже слабее меня. Я случайно ухмыльнулся, думая, что могу быть сильнее кого-то. И тем не менее он был выше, это нагоняло тоску коротышки, каким я всегда был. Он внимательно смотрел на меня. - Мы никогда не общались раньше, Джейсон, только пару раз сталкивались в толчке или вроде того, - серьезно сказал он. – Вот только, я подозреваю, с тобой что-то не так. Во-первых, ты врешь: ты болен. Не нужно начинать нормальное знакомство со лжи, согласен? Просто скажи мне, в чем дело. - Ты ведь Орандж, да? Приятно познакомиться, - саркастично сказал я. Ей-богу, хотелось ударить его по наглой морде. Даже ни один придурок не начинает разговор так самодовольно. Ну, а по-умному он точно не выглядел. Я хотел сказать все это ему в лицо тогда, но не успел: следующая его фраза меня буквально парализовала - и я понял, насколько я не прав. - Мне тоже, Джейсон, обладатель проблем с сердечком. Тук-тук, тук-тук, тук, кххх… - издевательски он изобразил человека, умирающего от инфаркта миокарда, а потом засмеялся. Признаюсь, моему сердцу бы не очень понравился такой спектакль, однако я не стал отводить взгляд. - Окей, это врожденное, - я пожал плечами. Вдруг мне стало дико обидно от того, что кто-то еще знает про мою тайну. - Ну, как я сказал: недугом нечего гордиться. Но я рад, что ты признаешь его в себе, - спокойно сказал он. В этот момент он выглядел рассудительно, как Лоренс в своем обычном состоянии. Он протянул руку для рукопожатия. – А я просто анорексик, из которого временами можно вить веревки. Ну, я имею в виду, морально, - он снова засмеялся. Я пожал его руку и тоже засмеялся. У меня возникло странное чувство теплоты к нему: я уже забыл, каково это, когда у тебя с кем-то есть что-то общее. У меня с Лоренсом не было ничего общего, я всегда был в его тени, сам напоминая какого-то призрака; а Орандж вывел меня на такой разговор, заставил меня пережить массу эмоций за пару минут, и сейчас мне хочется сблизиться с ним. Просто потому, что у нас есть что-то общее, причем это «общее» – действительно важное. Его глаза блеснули ярким огоньком. И тут я понял нечто поразительное! Я помню Джеймса Веснушку! Я помню, что последний раз видел его, когда он закрывал дверь медкабинета. Я помню, я очень долго тогда не видел, чтобы она открывалась, а на следующее утро… Но воспоминание не было столь содержательным, чтобы я что-то понял. Помню только, что утром следующего дня я уже не видел его на занятиях. И я не видел его в медкабинете: помнится, я зашел туда попросить успокоительного, мол, меня немного паника накрывает. Под этим предлогом я туда и пошел, это я хорошо помню сейчас. Тогда, за этим завтраком сегодня, у меня так сильно начали трястись руки от этих воспоминаний, что Орандж засомневался, нет ли у меня температуры или не ударил ли он меня током. Шутя, конечно. Но смысл в том, что Веснушки не было и в медкабинете. Его койка тоже была пуста. Уже в этот же день. Твою мать!.. - Помимо анорексии я обладаю еще одним недугом – эмпатией, - сказал Орандж. – Извини, я насквозь вижу людей. И я знаю, что тебе известно об этом месте чуть больше, чем остальным. И я не трепло, все разговоры конфиденциальны, - он сделал такой тон, будто сидит на какой-то суперсекретной конференции. – И у меня может быть информация, которая тебя интересует. В конце концов, иногда я сам могу вить из людей веревки, Джейсон. Скорее всего, он говорил правду: я часто видел, как он с кем-то болтает, но я ни разу не видел, чтобы его били. Значит, секреты он хранить умеет и хорошо управляет людьми. Пока у меня не было поводов ему не верить. И я вдруг понял, почему он кажется мне неуязвимым: он сразу говорит о том, что его невозможно задеть, он предугадывает шаг противника. Он сразу говорит, что его недуг его не волнует, что он хорошо с ним знаком и признает его. Он сразу говорит, что он мог бы прогнуться под кого угодно, но предупреждает, что нагнет того, кого захочет. Это вызывает восхищение. Но сегодня он хочет проверить, придется ли ему применять силу в отношении меня. Черт. И еще я не хотел проверять, верна ли последняя фраза, которую он сказал. Это прозвучало угрожающе, типа «либо ты скажешь мне все сам, либо ты скажешь мне все сам, захлебываясь своей кровью». - Значит, у тебя много информации? – поинтересовался я, думая, спрашивать ли его о другой части мозаики. - Дохрена и больше, хотя она очень специфична и не всегда ее можно использовать, - усмехнулся он. Я чувствовал, что у меня нет выбора, что я попал в его сети. Я уже как бы заранее понял, что он не отпустит меня, пока я ему нужен. И я догадался, что я сам могу спросить его о чем-либо, что нужно мне. - Мне нужна информация о Грегори, том парнишке, что покончил с собой, - сказал я. - Конкретнее, - тихо сказал он, сосредоточенно постукивая пальцем по губам. - Кто видел его последний раз перед тем, как он прыгнул? Кто видел, куда унесли его труп и как его хоронили? - Дай мне время до вечера. Знаю, что ты отсиживаешься в библиотеке, там и встретимся. Взамен мне потребуется, чтобы ты мне тоже кое-что рассказал. Я просто кивнул. - Бартер, прекрасно, - сказал он и удалился к компании невзрачных парней. Я не стал говорить Лоренсу, что познакомился с Оранджем. Такое чувство, что я всегда знал его, но, с другой стороны, так полноценно я говорил с ним впервые. Надо отметить, к своему завтраку он тоже ничуть не притронулся. Все время до вечера меня не оставляло чувство, что что-то вот-вот произойдет. Нечто вроде взрыва, какая-нибудь буря или катастрофа подобных масштабов. Орандж составил мне компанию в библиотеке вечером. Сел рядом со мной, начал говорить что-то об уроках. И говорил он это все так вдохновленно и проникновенно, что Аркл, вечно пропадавший в библиотеке первую половину вечера, чуть не пустил слезу. Мне в это время ужасно хотелось его ударить, я еле поддерживал разговор. И как только Аркл вышел из библиотеки, довольный тем, что ученики даже вне занятий треплются о какой-то учебной херне, Орандж вдруг стал дружелюбным и уже забыл о том, что говорил минуту назад. - К моему разочарованию, информации мало, но! – радостно заявил он. – Я видел, как медбрат тащил его труп куда-то в это здание, оно ж тут единственное, черт возьми. Один из наших, не буду говорить кто, проследил за ним, потому что думал, что тот пронесет труп Грегори сквозь здание, вынесет его на улицу или типа того. Но дальше он ничего не помнит, - с грустью заявил Орандж напоследок. – Помнит только, что очнулся в своей кровати утром. - Вот черт, - выругался я. Голова пульсировала, адреналин кипел в крови от избытка напряжения. Все тело рвалось бежать, ощущая наплыв информации, которая может оказаться лишней. Мозаика никак не складывается. Кусков все больше – и ровно ни хрена. На миг я засомневался, а стоит ли вообще это делать? Руки похолодели и сейчас едва разогрелись, пока я все это пишу. - Но меня в рассказе этого парня удивило нечто еще, - продолжил Орандж. Я ненароком отметил, что он сидит в такой же расслабленной позе, как и Лоренс обычно. – Кроме потери памяти, разумеется. Во-первых, он не первый, у кого отшибло память. Потому что я почему-то помню Грегори, но никто из остальных уже почти ничего о нем не помнит. Как и о Джеймсе – я с ним неплохо общался, но в какой-то момент он пропал. И никто не помнит его! Наверное, и ты тоже, - вздохнул он. Господи, его мимика просто великолепна – отражает любое его тонкое и мимолетное чувство. На миг я подумал, что он очень женственно выглядит – даже следов щетины не обнаруживается, ни одного волоска на щеках. Короткие русые волосы собраны в небольшой хвостик сзади, а пара прядей свисает, обрамляя лицо. - А во-вторых? – с нетерпением спросил я, чтобы скрыть свое волнение, вызванное его странной красотой. - А во-вторых, труп сначала накрывают простыней, а потом выносят на носилках, или типа того, но уж точно не волочат по земле, по крайней мере, до самого здания, - фыркнул Орандж. – Кошмар! Никакого уважения к мертвым людям! - Вряд ли нас тут считают за людей. Я действительно так думал. Мне уже долгое время казалось, что над нами ставят опыты. Или только собираются. И что хуже – я просто ни в чем не мог разобраться. - В-третьих, люди стали более покорными. Но если и нарушают правила! – воскликнул он. – Им за это ничего не делают. Говорят: «Ну, больше так не делай». И все. Я был свидетелем того, как Джеймса наказывали. Грегори тоже серьезно досталось, с него вообще сняли часть скальпа, - выдохнул анорексик. Тут меня снова как током ударило - я помню, как Грегори своей холодной рукой подносил мою руку к его голове. На моих пальцах осталась его кровь. - Отлично, просто прекрасно, - я был рад, что пообедал, но отказался от ужина. Иначе бы меня точно стошнило. – В таком случае это все, что я просил узнать. Спасибо. - Спасибо в достойную информацию не переведешь, - хихикнул он. - Бартер, помню. Спрашивай. - Ты помнишь Джеймса? - Да. И, мало того, я могу тебе сказать, что я был свидетелем того, как он заходил в медкабинет. И на следующее утро его не было ни на завтраке, ни в медкабинете – я заходил туда под предлогом, что мне срочно требуется успокоительное. Его кровать была пуста. Тут его огромные глаза округлились, хотя, казалось бы, больше уже некуда. Я побоялся, как бы его глазные яблоки не выпали на библиотечный ковер. - Я вспомнил это только сегодня за завтраком. Наверное, я почему-то вспомнил его. Может, у тебя тогда глаза были рыжего цвета. А Джеймс сам был рыжий. Весь, - с тоской я посмотрел на свои руки. – Я тоже не помнил ни Грегори, ни Джеймса. Но потом вспомнил. С минуту он молчал. Мне казалось, что он застыл, как ящерица. Или именно хамелеон. Слился с обстановкой. Клянусь, я даже испугался, на миг он будто пропал из моего поля зрения. - Интуиция подсказывает, что с этим медбратом что-то не так, - тихо сказал он. Я пожал плечами. Мне в голову не приходило нечто подобное. - Иногда преступника тяжелее всего заподозрить, если он находится на стороне жертвы. Или жертв. И все ниточки как бы ведут к нему, не находишь? - Это логично, - подтвердил я. Я старался держаться холодно и рассудительно, но я чувствовал, как паника овладевает и без того беспокойным сердцем. – Но почему он так беспечно все это делал? Так неаккуратно, все такое… - В воскресенье я кое-что тебе покажу, - сказал Орандж и резко встал. У него закружилась голова, и он снова сел. - Я не был уверен в том, что ты достаточно «в своем уме», извини уж, если обидел. Странные вещи тут происходят. И через пару секунд он уже вылетел из библиотеки, оставив меня одного и проигнорировав мой вопрос. Вероятно, это было началом катастрофы. Хотя мне казалось, что начало ее было давно. Это я сам заметил ее только сейчас. Надеюсь, я ничего не забыл записать… 11 ноября, воскресенье. Вечер. Кабинет математических наук. Как бы то ни было, в привилегиях Лоренса ничего не изменилось, ибо мы все так же сидим в кабинете математических наук, только на этот раз Лоренс рисует. Своей умелой рукой он водит карандашом по бумаге, и получается привлекательная обнаженная женщина. Формат листка небольшой, но его хватает, чтобы тонкий стержень карандаша прорисовал все прелести и похабности юной особы. А одна нога почему-то была киберизированная… Вероятно, так выглядит сублимация либидо. Я не видел, чтобы Лоренс спал тут с кем-нибудь или хотя бы целовался. Но с какой тоской он смотрит на эту нарисованную девушку… Никогда не видел его таким. Утром за завтраком Орандж сунул мне в руку листок бумаги, тщательно и старательно скомканный. - Посмотри, когда будешь один, - шепнул он и удалился. – И да, привет Лоренсу! Я заметил, что он ничего не ест. Только немного ковыряется в тарелке за ужином. Он был хорошо сложен, но довольно худой для своего роста. Впрочем, я не нашел в нем изменений со вчерашнего дня – только синяки под глазами, будто он спит все меньше и меньше с каждой ночью. Лично мне во снах виделась вкусная еда, и я просыпался с явной неохотой – так сильно болел от разочарования мой живот, что я хотел остаться во сне как можно дольше. Я нормально не ел уже почти неделю – приходилось довольствоваться только обедом и чаем по вечерам, а последние два дня я обходился только водой из кулера, надеясь вспомнить больше. Я не думал, что такое ограничение в еде сильно на меня повлияет. Однако это принесло свои плоды: я вспомнил некоторые малозначимые моменты двухнедельной давности, даже ранее. И я действительно заметил, что остальные стали все больше зацикливаться на учебе и подлизывании к учителям. Но, к сожалению, мне ничего больше не удалось вспомнить о Грегори или Джеймсе. Только то, что я записывал сюда ранее. Но были и минусы: учителя чаще делали мне замечания, а я говорил, что исправлюсь. Но на голодный желудок заниматься получалось хуже. Я больше не видел какого-то огонька жизни в глазах других учеников. Только Лоренс и Орандж, которые тоже ничего практически не ели. За каждым из остальных я персонально не следил. Они выглядели так, будто сломлены под гнетом тяжести, однако я бы не сказал, что я вижу сильно страдающих людей. Обезьяны-космонавты – не иначе. - Ты знаешь Оранджа? – спросил я, держа скомканную бумагу в руках, не решаясь ее развернуть. – Он передавал тебе привет… Лоренс на миг усмехнулся. Я чувствовал, как бумага впитывает пот моих ладоней; я волновался, думая, насколько важная информация может быть в этом клочке бумаги. Ебаный ящик Пандоры. - Пару раз беседовали за пределами этого места, у нас деловые отношения. Помню, доставал у него наркотики. Ты можешь себе представить: он знает все точки наркоторговцев в нашем городе, - сказал Лоренс, и тоска на его лице сменилась азартом. - Ну, пиздец… - только и сказал я. - Ну, пиздец! – подтвердил Лоренс и засмеялся. Он отложил рисунок девушки в какую-то из книг, принесенных с собой. И принялся рисовать другую девушку – на этот раз она выглядела так привлекательно, что я обзавидовался: хотел бы я быть на этом же листе бумаги рядом с ней. - В общем, мы с ним говорили по поводу Грегори и Веснушки, - начал я. – И у меня есть мысль, что ты был прав насчет еды. Она отравлена. - Так и знал, - Лоренс так сильно надавил на карандаш, что тот сломался. – Пошли отсюда в наше учительское логово. Мы снова пошли в тот туалет, где курили почти каждое воскресенье. Где закат из окна казался достижимым. Где я не чувствовал себя таким ничтожеством, как обычно. Я снова сел на край ванны, а Лоренс прислонился к стене у окна. Мы закурили. Окно было открыто, и ветер уносил дым за пределы этого жуткого места. Я рассказал Лоренсу все, что успел узнать у Оранджа. Мой друг молчал очень долгое время, и я буквально ощущал, как тяжело ему дается эта мозаика. Он ненавидел складывать подобные вещи со слов других людей. Их слова сложно проверить на правильность, ибо многие из нас врали так правдоподобно, что им стоило пойти обучаться актерскому мастерству или даже его преподавать. - Что хорошего в Орандже – так это то, что он, во-первых, не врет, а во-вторых, не ест, - вдруг задумчиво сказал он. – Его память является нашим преимуществом. - Он кое-что отдал мне с утра, - я дал Лоренсу клочок бумаги. – Мне страшно его разворачивать. Я боюсь, что узнаю что-то не то. И тут паника меня накрыла. Меня накрыл голод. Меня накрыли все эти запреты, вся эта жуткая мерзость. Знаете, что я сделал, мистер Старк? Я чуть не прыгнул из окна. И, к своему стыду, я не умер, потому что Лоренс повалил меня на пол, среагировав вовремя. Я зарыдал, как маленькое дите, а Лоренс прижал меня к себе, пока я бессовестно рыдал. С каждой слезинкой мне становилось все более стыдно. И в тот момент, который казался мне бесконечным, я жалел, что родился не таким, как большинство из нас, жалел, что я слаб, жалел, что я не способен выделяться, как Лоренс. Когда это прошло, когда Лоренс, кажется, прочитал мои мысли, он сказал: - Если ты думаешь, что ты обычный – ты ошибаешься так, как никогда не ошибался. Я снова не понял, о чем он, но мне снова стало легче от того, что он это сказал. - Я, может, тоже захотел бы на твоем месте прыгнуть, - сказал он. Мы сели, привалившись к ванне. Снова закурили, смотря в открытое окно, соблазнившее меня на попытку суицида. От стыда я смотрел в пол, лицо от слез горело – я буквально ощущал это всем телом и всей душой. - Но меня ждет мой смысл жизни, он – точнее, она – работает в стрип-клубе и ждет меня, Джейсон, - с горьким смешком сказал он. - Ты влюблен в стриптизершу? – мне в голову ничего лучше не пришло. – В смысле, ты что, влюбился в девушку? Всегда думал, что тебя ничего не интересует, кроме машин и всего такого… - А вот так получилось, что ты только так думал, - он засмеялся. – Все так думают. Знаешь, это окно не только тебя заставляет думать о смерти. Я прихожу сюда последние несколько дней по ночам – мне разрешили, я снова отличился. Но как только в голову приходят такие мысли, я понимаю, что я не могу – я обещал ей, что вернусь. - Как банально, боже, - заржал я. Слез как не бывало. - Да, слишком банально, - он улыбнулся. – Но работает, черт возьми! - У тебя есть то, ради чего ты живешь, Лоренс. - У тебя, между прочим, тоже, Джейсон. И тут меня как током прошибло. Мы живем в тоске, страхе, в ожидании чего-то неизведанного. Прошел всего месяц – а двоих учеников уже нет. Если честно, я боюсь оказаться следующим, потому что я уверен, что это не конец, а только начало конца. Но у меня есть миссия: я взялся за это дело и я никак не должен отступать. Я должен донести до вас, мистер Старк, то, что тут творится. Я боюсь, что меня могут поймать, что я буду следующим. Но мне точно нет смысла кончать с собой. Я слабый человек, но так у меня не будет шанса это изменить. - Пожалуй, ты прав. Мне пора стать чуточку сильнее, несмотря на мой недуг, - я встал и потушил сигарету в пепельнице. Он загадочно улыбнулся. - Вот и отлично! А теперь, думаю, мне пора кое-чем с тобой поделиться. Сначала помой руки перед едой, - сказал он спокойно, будто ничего необычного в этом нет. Я, все еще вдохновленный своими мыслями, вымыл руки, но только после этого до меня дошел смысл его слов. Там было слово «еда»… - Что? Из кармана брюк он достал две банки тунца. - Твою мать, тунец… - только меня и хватило. Желудок умоляюще заурчал, и на миг над головой Лоренса, докуривающего сигарету, я увидел нимб. - Тунец, - сказал он, улыбаясь. – Съешь. Он нормальный. Вы можете в это поверить, мистер Старк?.. Этот сукин сын достал две чертовых банки тунца, этот черт оттащил меня от окна и снова вселил в меня желание жить. Вы знали, что он настолько гениален, мистер Старк? Я иногда боюсь его, но я так рад, что нахожусь в его тени, за его спиной, где мне не угрожает опасность. Я боюсь, что он способен на нечто большее, чем достать две банки тунца из кармана брюк. Мой мозг полностью сконцентрировался на еде. И я съел бы все и сразу, если бы не предупреждение Лоренса о том, что лучше есть понемногу. - Я понял, что ты почти ничего не ел за прошлую неделю. Так что наслаждайся, а я пока посмотрю, что принес Орандж, - и он стал разворачивать бумагу. Я был настолько поглощен пожиранием тунца – ей-богу, я давно не ел чего-то настолько охренительно вкусного! – что не заметил лица Лоренса, когда он осматривал этот огромный тонкий лист бумаги, старательно до этого скомканный. Лоренс снова закурил и нахмурился. - Я, конечно, подозревал, но чтобы так подробно, - он положил лист на пол. Размер А3. Чертеж на очень тонкой бумаге, в некоторых местах порванной стержнем карандаша. На мое удивление, меня не стошнило только что съеденным тунцом. Я быстро вымыл руки, положил банки от еды на подоконник, чтобы потом придумать, что с ними делать, и подошел к листу. - Подземные этажи. - Вот это и был тот самый «привет Лоренсу», - усмехнулся мой друг. – Он часто подкидывал мне такие головоломки, но не напрямую. В его интересах, чтобы мы узнали как можно больше, он это и хотел сказать этим чертежом. Я думаю, тебя он хочет использовать для передачи информации. - Он не хочет светиться перед учителями? – удивился я. – Но смысл, если всем тут плевать? - Если учителя что-то заподозрят, первым делом могут пойти ко мне, поскольку это я – умник, а потом – к тебе, потому что мы друзья. Сложно это скрывать, - сказал Лоренс. – Орандж похож на кукловода, дергающего за ниточки. Меня он тоже может использовать, как ему угодно. Разумеется, если я не возражаю. Со мной он осторожен. - Вы как-то похожи, - отметил я. – Ты знаешь в принципе много всего, а он знает людей. - Это точно. И нельзя сказать, кто из нас лучше; мы бываем полезны в разных ситуациях. Так вот это он и имел в виду под фразой «могу вить веревки из других». Если честно, аж страшно становится. - И что нам делать с этим дерьмом? – спросил я. На чертеже был подробный план здания, вид сверху, сбоку. Подробно расписан каждый этаж. И обозначение, что есть три подземных этажа. Четвертый подземный, самый нижний, является выходом к железной дороге, ведущей черт знает куда. Но позднее в этой же пометке было обозначено, что там хранится несколько поездов, а железная дорога ведет под землей и выходит на землю за пределами города, на нейтральной территории. - Уж не знаю, у кого он это спиздил, - от волнения и нервозности Лоренс всегда ругается больше. – Но если это обнаружат у нас, велика вероятность, что мы пострадаем больше, чем Грегори или Веснушка. Я молчал. - Почерк мистера Мэрси, учителя по черчению и математике, - сказал Лоренс. - А внизу стоит подпись: главный инженер Мэрси, - разглядел я в самом углу. И лучше бы я этого не делал: тунец попросился наружу, но мне удалось не блевануть, иначе будь я проклят – я не ел слишком долго, чтобы так распоряжаться драгоценной едой. Кровь застучала в ушах, я просто отошел к окну и посмотрел вниз. То, что Мэрси – главный инженер, пугает. Просто потому, что таким людям нечего делать в школе. Вообще все они объясняют сложные вещи не очень хорошо. Иногда ты не понимаешь вообще, о чем идет речь. Это не есть признак учительского мастерства. - Если подумать, Орандж сделал одновременно и жуткую вещь, подставляя нас, и мудрую вещь, подкидывая нам пазлы для завершения картинки, - сказал Лоренс. Молчание, тревожное такое, как музыка Моцарта, когда слушаешь ее в дождь. - Я чувствую себя буквально живым, - вдруг сказал я. Этот ужасающий интерес к жизни, который пробудил во мне мой друг, никак не хотел потухать и оставлять мое тело бездыханным. Вдруг я подумал, что у меня есть преимущество перед остальными: я знаю больше, чем они. Может быть, Лоренс именно это и имел в виду, говоря, что я не обычный человек. А банки из-под тунца Лоренс обещал спрятать, чтобы никто ни о чем не знал. Тот же день, 11 ноября, воскресенье. Вечер. В кровати. Лоренс оставил клочок бумаги себе. Подумать только, насколько интересный пазл все это время был в моих потных от волнения руках. Орандж действительно хамелеон, причем очень боязливый и страшный. И я не могу сказать точно, что он находится на нашей стороне. Может быть, он вообще не выбирает себе ничью сторону, оставаясь сам по себе. Но то, как он использует Лоренса, поразительно. Мне интересно, где он добыл этот чертеж, но мне страшно спрашивать об этом. Неужели шантаж? Или воровство? Как долго тот знал об этом и прятал чертеж у себя? Верен ли он вообще? Если так подумать, черт знает, что учителя хранят в своих препараторских. Меня радует, что у вас, мистер Старк, в препараторской всегда светло, много книжек в пыльном шкафу, а еще у вас всегда вкусный чай и всегда мягкий диван. Меня сейчас безумно радует то, что вы всегда разрешали входить туда, никогда не закрывали там дверь, не боясь, что некоторые из нас очень любят воровать. Может, правда, у вас просто нет ничего ценного, что можно было бы своровать… Знаете, сегодня было еще кое-что, о чем я забыл написать. Лоренс рисовал голую женщину, которая будто сошла с эскиза или даже картины какого-нибудь умелого художника (никогда не видел именно так близко, чтобы Лоренс рисовал). Я спросил, зачем он это делает. И он сказал, что продает эти рисунки парням за деньги, которые они смогли пронести. При осмотре никто этих денег не обнаружил – или же они своровали их уже здесь, - представляете? И Лоренс выкачивает из них эти деньги, причем непонятно на что. Также я не представляю, откуда у него еда. И я не стал спрашивать об этом. Мне отчего-то кажется, что деньги и тунец связаны. Звучит, может, бредово, но сказать я хотел не это. В общем, когда я стал подробнее спрашивать Лоренса о рисунках и его «зарплате», он в один момент сказал: - Эти учителя, кем бы они ни были, не знают, кто мы и что мы умеем. Вероятно, он прав насчет «кем бы они ни были». И наше преимущество – преимущество всех учеников – в том, что они «не знают, кто мы и что мы умеем». Я страшно горд за то, кем я родился и что попал сюда. И как-то я горд, что именно вы – наш учитель, а не эти самозванцы. Лоренс сказал, что в тяжелой ситуации есть больше возможностей проверить свой дух на прочность и морально вырасти. И я очень надеюсь, что выберусь отсюда живым и с крепким моральным духом и лично отдам вам этот дневник, мистер Старк. Я бы спросил, как у вас дела, да только вы не рядом. Доброй ночи, мистер – нет, учитель Старк. Надеюсь, вы ничуть не изменились и не скучаете там без нас.