Everybody knows

Потеряв отца, Руби чувствует только пустоту и страх. Её мать вздрагивает от каждого звука, а она сама покрепче сжимает оружие. Ей двенадцать и она почти что сирота в этом мире. Пустые поля, одинокие животные, которые теперь отныне свободны. Ветер, что незатейливо играет с её выгоревшими на солнце волосами. Руби знает, что конец близок, но не хочет это признавать. В последний раз она видит маму, когда та заставляет её заскочить в автобус к пожилому мужчине, где и так уже сидят по меньшей мере десять человек. Женщина смотрит ей вслед, понимая, что дальше пути нет. Она больна — она это знает. Она не проживёт и недели с таким заражением через рану на ноге. Лишь поэтому она отдаёт Руби в руки Майкла и Розы — одних из пассажиров проезжавшего по дороге миниавтобуса. Они направляются в Мичиган, и пусть так оно и будет. По крайней мере она спасла свою девочку хотя бы на какое-то время. Руби плачет, тихо воя от душевной боли. Понимание того, что происходит, приходит незамедлительно. Её родная мама, единственная, кто остался из теперь уже погибшей семьи, отпускает её, не идя с ней. Жертвует собой ради счастья своего ребёнка, хоть могла бы и пойти. У неё не умещается в голове, что у Ребекки не было шанса продолжить жить с ней дальше. Руби ощущает пустоту и печаль. Отныне она — точно — полная сирота. Без родителей в двенадцать лет, хоть никогда и не ожидала такого. Её отец больше не с ней, он — мертвец вот уже на протяжении трёх месяцев. Они оплакивали его всё это время, всё никак не могли смириться с горем. Потому что и она, и мама любили его слишком сильно. Потому что он был их настоящим защитником, героем, который пожертвовал собой ради того, чтобы они выжили. Они с Майклом и Розой где-то неподалёку от Чикаго отделяются от этой группы, идя на запад. Руби не доверяет обоим — для неё они, словно попутчики, временные и не особо важные. Девочка всё глубже и глубже погружается в себя, мыслями вновь и вновь возвращаясь в тот день, когда в последний раз видела маму. Руби проводит вечера, пустым взглядом сверля горизонт, всё ещё грея надежду, что мать вернётся, хоть мозг и понимает, что это не случится. Время течёт медленно. За день они в среднем успевают пройти не больше шести-семи миль спокойным шагом, чтобы добраться до какого-то из убежищ. Из тихой болтовни Розы, которой уже едва за тридцать, подросток узнаёт, что супружеская пара ранее жила в Орландо, позже перебравшись в Кентукки, где они жили примерно три года в относительном спокойствии. Два месяца назад на них напали, и они вновь пустились в бега, позже оказавшись в случайно проезжавшем мимо них автобусе с несколькими выжившими. Те направлялись в Канаду, и приглашали всех с собой — точнее, мужчина, водитель, видел, что место есть и бензина больше тратить он не будет, поэтому одиноким путникам предлагал присоединится к нему. Майкл и Роза так и не успели сказать им, что в Канаде ситуация не менее плачевна, судя по слухам. Они просто отделились от группы вместе с Руби, которая вплоть до тех пор так и не сказала ничего с момента расставания с выжившим родителем. Пара относилась к ней, как к дочери. Изредка делились кое-каким опытом из обычной, прежней, жизни, а также учили всяким вещам, упрощавшим выживание в этом апокалипсисе. Так проходили месяц за месяцем. Роза умела прекрасно готовить, доставая самый минимум продуктов, а изредка они могли и получить самый настоящий деликатес — что-то вроде дикого фазана или утки, подстреленной Майклом, который и до вируса увлекался охотой. Как и отец Руби. Рядом с сердцем всё никак не хотела затягиваться рана, оставшаяся после потери родителей. Теперь она — сирота, сама по себе. Она не была легкомысленной — девочка отчётливо понимала, что рано или поздно Майкл с Розой точно так же покинут её, или она сама уйдёт от них, будучи слишком замкнутой и нелюдимой. Всё это — последствия вируса, пандемии, охватившей весь мир. Очевидно, что к тому моменту, как ей стукнуло двенадцать, нормальное население живых людей могло пребывать в пределах двух, а то и меньше, миллиардов. Руби впервые убила одного из зомби когда ей было без месяца тринадцать. Она защитила Майкла, ведь тот не заметил мертвеца и уже чуть было не стал его ужином. Девочка выстрелила два раза в голову, а третий — в грудь. Лишь затем она вместе с мужчиной спалила труп, всё ещё слыша тихий рёв. Майкл благодарил её с тех пор постоянно. Она же не видела в этом ничего хорошего, ведь теперь уже не была ребёнком. С тех пор она убивала множество раз. Исключение могли составлять животные, ведь слабая симпатия к ним никак не давала ей возможности нормально подстрелить дичь. Она пробыла с Майклом и Розой примерно полтора года, или чуть меньше. Руби не боялась будущего, но к их потере тогда она не была готова. Подумать только, но первой они потеряли Розу. Женщина во время одиночной вылазки за продуктами не смогла спастись от монстров, так и не вернувшись к мужу и девочке. Майкл был убит горем, но Руби заставила его жить дальше, пусть и скорбя. Она осталась единственным светом в его жизни, который имел значение. Она поддерживала жизнь в нём, поддерживала его самого и вынуждала выживать, хотя бы ради погибшей жены и неё. Спустя два месяца он умер в огне. Старые баллоны с газом взорвались во время землетрясения, и каким-то чудом выжила только Руби. Она до сих пор помнит, как выбиралась из полуразвалившегося здания, уворачиваясь от падающих балок. Она кашляла и думала, что не выживет. Кричала, звала Майкла, но тот всё никак не появлялся. Руби точно не помнит, как выбралась из здания. Она просто упала на дорогу, всё кашляя и кашляя, а затем вдыхая более-менее свежий воздух. И, обернувшись, она обнаружила лишь огонь, что охватил дом. С жуткой слабостью, она вскочила на ноги. Руби кричала имя мужчины, её последнего приятеля, но он так и не отозвался. В какой-то момент она даже ринулась обратно внутрь, желая найти его и помочь, но две перекладины преградили ей дорогу, вспыхнув. Сразу же прикрыв лицо рукой, она вглядывалась в тени, что играли между огнём, отчаянно надеясь, что Майкл спасётся. Но, даже обойдя несколько раз вокруг здания и осознав, что все выходы завалены, она осталась рядом и не уходила ещё в течении двух дней. А затем, когда от всего остались лишь обломки, пепел, да одинокие огоньки, она отправилась внутрь на поиски. Но как бы Руби не искала, она не нашла Майкла. Вероятнее всего, его придавило одним из обломков, или он умер, надышавшись газа. Она была убита. В прямом смысле, ведь не отойдя от сгоревшего здания и на сто метров, она упала на колени и заплакала. Потому что теперь она вновь осталась одна, без близких. Пустота, грусть, одиночество — кажется, прошла целая ночь, пока она не успокоилась. Все эти два дня она не давала себе отчаяться, а теперь поняла, что шансов более нет. В таком большом мире теперь ей придётся выживать. Её родители умерли, а другие люди, принявшие её, как собственную дочь, тоже покинули её. Руби была сама. Лишь спустя пять дней она двинулась дальше на юг. Охотясь, она пыталась намеренно не убивать. Искала овощи, всякие плоды, ведь был конец весны. Изредка приходилось убивать зайцев или уток. Или домашний скот, а затем разделывать его, пытаясь не упасть в обморок. Она исхудала, но её это не волновало. За день она могла в среднем пройти четыре или пять миль, всё равно иногда садясь и отдыхая. Развлечением служили собственные мысли, а позже взятые из заброшенных магазинов книги, которые она складывала в рюкзак. Консервы казались настоящим праздником. Вода — лучшим напитком. Она одевала что угодно, могла остаться в одном из городков, просто занимаясь слабым мародёрством. Изредка натыкалась на людей, но всё же пыталась избегать их. Руби не хотела больше привязываться к кому-то, чтобы потом не жалеть и плакать от потери. Ей везло, что на пути толком не попадались зомби — лишь один, два, или мелкие группки до десяти. С такими она могла справиться или убежать от них — теперь Руби могла быстро бегать, благодаря опыту. Она спала в закрытых местах, или в совсем недоступных. Ночевала на ветвях деревьев, или даже на стеллажах в магазинов, подпирая другими все входы. Рискованно? Да, но она могла жить. Один раз, спустя по меньшей мере год одиноких скитаний, ей не повезло наткнуться на дюжину зомби, которые заметили её. Сорвавшись с места, она на ходу пыталась слепо отстреливаться, но ничего не получалось. Даже Руби не могла бежать слишком долго, а это была равнина, что затем перешла в холм. И нигде нельзя было спрятаться. Свернув в лес, она бежала, что есть сил. Все деревья были молодыми, а твари скопом смогли бы и повалить весь лес. Руби понимала, это конец. Но спасение пришло неожиданно. Из одного оврага полетела граната, что взорвала где-то шесть мертвецов, заодно отбросив остальных, да и Руби, в разные стороны. Подросток успела выстрелить в трёх, а неизвестный стрелок подстрелил остальных. Тогда она познакомилась с Бертой и остальными. Точнее она не хотела вообще оставаться с ними и продолжить свой одинокий путь, но черноволосая девушка попросила её остаться. Или вынудила? В любом случае подросток осталась с ними. Вначале недоверие никуда не уходило. Она враждовала с Фитцом, который был старше неё примерно на два года. Руби он казался замкнутым и нелюдимым, ещё более скрытным, чем она сама. Берта открыто пыталась наладить с ней контакт, рассказывая о чём-то из их жизней. Она честно смотрела Руби в глаза и признавала свои редкие ошибки, а также учила её чему-то новому. Подружившись с Бертой, вскоре девочка сошлась в некоторых вещах с Фитцом. Даже упорно стоя на своём, они поняли, что оба интересуются литературой, былым миром и зоологией. Хоть иногда болтовня о технике и всякой всячине раздражала Руби, она всё равно теперь проводила с Фитцом намного больше времени. Тоф же вначале показался ей слишком взрослым, импульсивным и придирчивым, но спустя какое-то время она поняла, что тот просто является хорошим лидером. Он принимал много разных важных решений вместе с Бертой, находил еду и новые укрытия, защищал их с Фитцом. Проходили недели. Руби постепенно привязывалась к этим троим. Узнавая об их прошлом, она открывала собственные секреты и тайны, вновь ковыряясь далеко не в самых лучших воспоминаниях. Кристофер до всего этого жил в Нью-Йорке с девушкой, которая пропала в день начала конца. У него была овчарка, которая через неделю спасла его от одного из мертвецов. Взявшись за оружие, Тоф перебирался, постоянно переходя от одних людей к другим, помогая или же принимая их помощь. Вот так, спустя четыре с половиной года он встретил Берту. Они вместе были всё это время. Берта ранее жила где-то в Вайоминге, и на момент начала пандемии ей было пятнадцать. Вначале, будучи приёмной дочерью, она выживала с приёмными родителями и сводной сестрой, но спустя два года потеряла их в облаве мертвецов. Самой ей повезло вырваться из здания по чистой случайности — прыгнув из окна пятого этажа в мусорник и сломав руку. Повезло спустя неделю встретить врача-травматолога, но всё же до сих пор её левая рука пребывала повреждённой. Фитц ранее был с отцом, но его печальную историю Руби узнала намного позже. Потому что он был единственным среди них, кто не мог свободно говорить о своём прошлом. Они жили вчетвером, постоянно кочевали. Они стали настоящей семьёй, братьями и сёстрами, которые работали слаженно и добывали пропитание с оружием. Бывало, что они могли на несколько месяцев оставаться в относительно безопасных местах, но так же они могли в течении целого года передвигаться по бескрайним просторам, теперь не занятым людьми. Руби исполнилось шестнадцать, когда Берта пожертвовала собой. Эти кошмары преследовали младшую девушку на протяжении всего этого года. Черноволосая вынудила их троих уйти, пока не стало слишком поздно. Обращение после укуса мертвеца могло длиться от нескольких минут до пары часов, в зависимости от организма. Они отошли на две мили, когда услышали выстрел. Да, это могло быть случайностью. Но в то же время это могло быть знаком, что всегда ранее желавшая жить Берта решила умереть, чтобы не скитаться по земле долгое время, теперь не являясь собой. Похоже, она выбрала смерть. А Руби вновь оказалась в омуте чувств, не будучи готовой к потере. Фитц закрылся в себе, она — не желала ни с кем говорить. Тоф заставлял их идти, есть, выживать. Кристофер вытянул их из самой дыры, хоть они и не понимали, что в эти моменты чувствовал он сам, привязавшись к Берте может и не дружескими узами. Но он пообещал ей, что защитит младших, поэтому делал всё возможное. Так они оказались в особняке. Так они остались втроём. А ещё эта история — лишь то, что привело к страхам Руби. Столько потерь, которые в итоге имели результат вовсе непредсказуемый. Она больше никогда не будет готова к потере и теперь боится за Фитца и Тофа больше, чем за себя. И, быть может, за Дилана, вопреки своим страхам, тоже.

***

За стенами холодно. За стенами разума она одна — одиночка-сирота, которая так и не выросла, осталась напуганным ребёнком без семьи и близких. Руби чувствует собственное одиночество — оно пахнет удушающим дымом и сыростью. Она одна, одинока, не имеет никого. Она не хочет иметь, ведь страх вновь потерять что-либо сильнее желания быть с кем-то. Дружба, семья, любовь — всё это неважно теперь. Проще изолироваться от всего и не потерять. Колокольчики. Их звон отныне для неё не является знаком прихода чего-то нового, теперь это — предвестник скорой потери, прямо как в тот день смерти отца. Ранения могут нести за собой заражение. Теперь она знает, что мать лишь из-за того оставила её. У неё самой не было шансов. Открытые места могут легко погубить тебя, ведь тебе будет негде спрятаться от зомби. Травмы — лёгкий шанс умереть, прямо как Роза. Огонь — ещё большая угроза. Прямо как баллоны с газом. Потому что она не смогла спасти Майкла. Она мечется по горящему зданию, ища выход. Но все двери заперты и не открываются. По всему её телу — многочисленные порезы с запёкшейся кровью. Везде заражение, везде боль. Над входной дверью из-за тряски звенят колокольчики. Руби отчаянно хочет заткнуть их, но никак не выходит. А ещё укус на руке. Самое страшное — она мертва. Ей уже вымощена дорожка, узкая и ведущая лишь в одно место — в загробный мир. Руби падает на колени, всхлипывая. Дрожит, едва сдерживая рвущиеся из горла стоны, а затем трёт глаза, ведь те начинают печь из-за дыма. Она одна. Она умирает в полном одиночестве, потеряв всех, в том числе и себя. — Руби! Она вскакивает, оказываясь в чьих-то объятиях. Мечется из стороны в сторону, испуганно оглядываясь. — Руби, всё в порядке, это я. Я, Дилан! — парень гладит её по спине, крепко обнимая. Она замирает, недоумённо глядя перед собой. На дворе ночь, она в своей кровати, вся мокрая. — Всё в порядке, это всего лишь кошмар, — шепчет Дилан, который не говорит, как здесь оказался. Просто проходя мимо комнаты, он услышал тихое бормотание. И заглянув, увидел, что девушка не может проснуться от кошмара. Точно такие же мучали его после смерти матери. Точно такие же иногда снились Олли. — Всё в порядке, — говорит он вновь, заглядывая в её растерянные глаза. — Всё в порядке, — оробело повторяет Руби, моргая. А затем кладёт голову ему на плече, расслабляясь. «Почему он?» — задалась она одним вопросом, вновь отстранившись. Эта нежность, эта странная неловкость, что так и повисла между ними, являлась чем-то невесомым. Она была способна улизнуть в тот самый момент, когда они только подмечали её присутствие, или же также исчезала в никуда, оставляя лишь слабый намёк на себя. Какой бы жесткой не казалась девушка, она всё равно была в эти моменты растерянной. Это была та самая ситуация, в которой Руби боялась сделать один-единственный неверный шаг и с оглушительным треском сорваться в пропасть. Дилан являлся мягким человеком, но в такие моменты ввиду неясности почему-то шёл в наступление, стремясь понять. Вот только что именно? Почему, поднимая глаза, он невольно замирал? Почему он так терялся при виде Руби и не смел более произносить что-либо провокационное? Почему эти гормоны внезапно просыпались впервые в жизни, вмиг забывая, что их никто собственно и не звал? И нету выхода, им нет более, куда уйти. Нет места, где они не будут видеть друг друга, даже не думая об этом. Им некуда идти, ведь они заперты здесь. Хотя, скорее, не имеют возможности быть где-либо в эти моменты. Бежать? Скрываться? Умирать от стыда и вновь, краснея, возвращаться назад и смотреть в глаза, понимая, что вновь проиграл? Это смешно и печально одновременно, не так ли? Сторониться и в то же время пристально наблюдать, совсем не обращая внимания на всё остальное. Оглядываться в поиске знакомого взгляда, всегда осуждающего или же заинтересованного. Гордо поднимать подбородок, но в то же время осторожничать, дабы слишком не обидеть. Это нормально, так ведь? Пройдёт спустя какое-то время, ничего страшного. Или нет?