7 глава - Украшенные мастера рукой, Их всех взрастили на убой.
Они на поляне у Церкви, где все началось. Под звездами, под его взглядом. Стоят на коленях, с послушно склоненными головами и сложенными руками. Сектантов, которых крестили вместе с Нилом, выставили в ровный ряд. Джозеф заряжает пистолет и стреляет в своих же людей. Проходит по очереди, дает поцеловать свою руку. Дает заглянуть в глаза, в небо. Не дает сказать ни слова, лишь приставляет пистолет ко лбу. И меняет свою чертову веру на патрон. Раз, два, три - считает Нил - за отца ты жизнь верни. Шесть пар глаз закрываются, и она трижды пытается уйти от него. Пять, четыре, шесть и восемь - мы лишь смерть у Сидов просим. Жизнь - хорошая подруга, но и та сбегает с этой поляны. В чертовом колесе она крутится восемь раз, с каждым выстрелом все быстрее. Проносится в деревья, ломает их, ломает Нила и возносится выше. Девять, десять - нам там весело. Нил запрокидывает голову и топит свой талант к точным наукам в пустоте. Не хочет продолжать. Звезды как будто бы смеются в ответ, не позволяют сбиться со счета. Сектанты на поляне уже кончились, остался только он и Джон - Нил правда не хотел замечать этого. Но Джозеф движется именно к ним. Когда проходит мимо него, Эванс пытается вырваться, податься вперед, он хочет сделать хоть что-то, хоть что-нибудь, но падает, потому что веревки похожи на змей. Они тебя не убьют, а отравят. Задушат. Джозеф Сид не похож на Бога. Потому что он здесь, а не миф. У Джона нет веревок, лишь любовь. Он подходит к нему и опускается на колени, с точностью до деталей повторяет его позу, но врет в одном: держит в правой руке пистолет, а в левой - пули. Отдает это Джону и своими пустыми ладонями находит его сердце. - Ты должен, Джон, ты следующий, - поет он, - ты обещал мне пойти. Так иди. И свят будет твой путь, и да не свернешь ты с него, Джон, - он молится. Руками, своими голыми руками, вынимает чужую душу и забирает себе на хранение. Нил готов рыдать, потому что ты врешь своим детям, Отец, этим звездам и богу. Мифу в своей голове. Ты создал рай, свой красивый Эдем на их обещаниях, а теперь забираешь чужие жизни - как долги - по кускам. Джон смотрит так, словно видит его впервые. Словно и не было никакого Джейкоба, никаких картин. Никакого Нила Эванса никогда не было и не существовало. Вот и весь ответ. Позже, когда Нил окажется в лесу, на секунду - всего на одну - ему покажется, что он спал. Потому что во сне ты обычно опаздываешь. Не успеваешь ровным счетом ничего, а потом просыпаешься. Удивляешься как так? и уже не вспоминаешь об этом. Какая разница? Все ведь закончилось. Он начинает выкручивать руки слишком поздно. Смотрит на то, как Джон заряжает пистолет, подносит его к виску, и сам пытается пальцами поддеть веревки. Не получается. Нил тянет и тянет их, стирает кожу до крови, но не чувствует боли. Отец отошел на добрых сорок шагов. Стоит вдалеке, молится и не может смотреть. Нил смотрит во все глаза, молчит и рвет своих змей на части. Когда руки Помощника совершенно точно немеют, Джон поворачивает голову в его сторону и улыбается. - Мы платим за свои грехи, - он просит его понять, одним лишь взглядом, как и всегда, одним своим словом, но Нил ослеп, оглох. Жизнь в одиннадцатый раз крутится перед ним, да так быстро, что заставляет дернуться сильнее. И вот, со сломанным запястьем и свободой звучит его крик, громче которого лишь пистолетный выстрел. Одиннадцать - твой рыцарь. Словно во сне остается мертвое тело Джона Сида, как твоя еще одна неудачная попытка всем помочь, Нил Эванс. Он не помнит, как забирает пистолет из его рук, но помнит их теплыми. Эти руки. Нил почти на него и не смотрит, лишь двумя пальцами своей здоровой руки закрывает глаза. В первый и в последний раз касаясь своей собственной тюрьмы, он идет вперед. На сорок шагов к нему за ключом. На сорок шагов к нему от ответов. Он даже не удивляется. Нил поднимает камень и бьет его по затылку, а затем разворачивает к себе и, садясь сверху, бьет по лицу. Он даже не сопротивляется. Берет всю боль Эванса, как дар, как долг и как плату. Берет все, как он считает, что принадлежит ему, но Нил не согласен. Он перезарядил пистолет и направил его Джозефу в лоб, чтобы самому сказать. Потому что он плюется кровью и молится. Расслабил руки и ждет не понятно какого чуда. - Момент истины, - шепчет звездам, а не Нилу. Надеется найти Джона там. Джозеф развел руки в стороны, глядя Помощнику в глаза. Непоколебимый, неотступный, верный. Улыбается лишь секунду, а затем видит. То, что он видит, заставляет уверенность в нем стремительно гаснуть. Как и жизнь. Лишь в лесу, многим позже, Нил вспомнит, что в своем сне он не выстрелил Богу в голову, а пустил ему одиннадцать пуль в живот.****
Вера умирает быстро. Быстрее Джейкоба, Джона, самого Джозефа, всех сектантов. Она пьет с рук Помощника целый стакан чистой блажи и смеется. Целует его в губы и засыпает в его руках. Навсегда. Уложив ее в своих ногах, в ее бункере, Нил еще какое-то время стоит там. Он долго смотрит на Веру, на ее тело, потому что боится обернуться. Потому что посмотрев туда одиннадцать жизней назад, Нил позволил Джону забрать себя с собой. Там никого нет. Нил видит лишь закрытую дверь. Пустой коридор. И никакого Джона, нет. Не в этот раз. Сил ни на что не осталось, запястье сломано, и мир испортился. Сидов нет, Эванса тоже. Его найдут, обязательно найдет сопротивление. А пока у него остался еще один разговор. Когда пистолет в руке обещает много прекрасных историй, Нил думает, что да, за грехи нужно платить.