***
Мирон не сразу сообразил, что проснулся не один: всю ночь Слава мешал ему своими длинными нескладными конечностями, ворочался, что-то бормотал сквозь сон и вообще вел себя крайне беспокойно, а сейчас откатился на противопожный край дивана, отобрав одеяло, и там свернулся большим комом. В этом смысле Дима был куда более удобным соседом — он всегда спал почти в одной позе и скорее пожертвовал бы одеялом ради Мирона, чем наоборот. Спать больше не хотелось, так как сразу навалились все проблемы из прошлого дня. Мирон осторожно вылез из кровати, оделся и прошел на кухню. С первым глотком кофе он открыл социальные сети. Со вторым на него обрушилась уже известная ему трагическая новость о смерти Ромы. Невольно вспомнились слова о мертвом рок-н-рольщике, который стоит гораздо дороже живого. Сейчас его лицо было везде, и Мирон невольно принялся читать, выясняя, кем же, собственно, был Рома. Разумеется, узнать его, не узнав Олега, было невозможно. Они везде были вместе: концерты, фотографии, интервью. Столько лет неразлучные коллеги по группе, друзья, любовники. «Как Вагабунд», — Мирон на автомате включил очередное видео, подмечая сходства и различия. Спустя час его накрыло от осознания фатальности происходящего. Казалось, что весь этот ебаный путь с Димой длинною в десять лет был не просто предопределен, он был незримо связан с «ЛСП». Его, Мирона, судьба была известна заранее. Рельсы не меняются, крути-не крути руль. В один день распались две группы, не мытьем, так катанием, смерть или измена - их все равно гонит хуй знает куда и зачем. Мирон закурил очередную сигарету и застыл, глядя на задорно смеющегося «Олежку», который сейчас где-то с Димой хоронил десять лет своей жизни. Думал ли он об этом теперь или тогда? Знал ли о существовании Мирона? Не мог не знать, раз помнил о Диме все эти годы. А что думал Дима? Мирон не знал. Он не знал, чем был для Димы тот роман, не знал, что осталось от него сейчас. Ещё минут через пятнадцать Мирон поймал себя на том, что рассматривает Олега с каким-то подозрительным рвением, придирчиво отмечая буйство кудрей и белозубую улыбку, обтягивающие майки и кривляния. Своим по-стильному угашенным видом Олег напоминал что-то вроде гламурной версии Безумного шляпника — чертовски обаятельный, безобидный псих с пидорскими замашками. При этом он обладал яркой самобытностью, темной сексуальностью и мастерски скрывал ум за маской туповатого фрика. Олег был как минимум любопытным персонажем, а на деле — харизматичной личностью и попросту симпатичным мужиком, отрицать это было глупо. Олег был классным, как и его песни, что Мирон успел заценить, сунув один наушник в ухо. Погружаясь все глубже в чужую жизнь и творчество, Мирон вдруг ощутил одну простую и закономерную вещь — ревность. Назойливую и зудящую, колющую шилом между лопаток ревность. — Блять, я проспал! — послышался вопль из комнаты, и через пару минут Мирон увидел через открытую дверь кухни, как помятый Слава выскочил в коридор. Он приветственно махнул рукой, пытаясь одновременно влезть в рукав футболки, а Мирон быстро закрыл крышку ноутбука. — Будильник не звенел, что ли? — спросил Слава, балансируя на одной ноге, чтобы натянуть носок. — Ты куда-то торопишься? — Мирон недоуменно наблюдал за этой суетой — казалось, у Славы просто не бывает дел, ради которых надо вставать по будильнику. — На работу! — залетел тот в кухню и, вывернув вентиль холодной воды, пару раз хлебнул прямо из-под крана. — Еблом не вышел, чтобы торговать, приходится как все мещане зарабатывать рубль трудом, забыл? — быстро умывшись, с иронией заметил он и развернулся к Мирону, выпрямляясь во весь свой нехилый рост. Тот быстро оглядел его, мысленно возвращаясь к вчерашней ночи: след от подушки на щеке, торчащие во все стороны волосы и мокрые ресницы. Нелепый до невозможности. — Чё ты так смотришь? — Слава повел плечами, поправляя перекошенную футболку. — Шокк больше не звонил? — Не звонил. Сорян, я правда забыл, что ты работаешь, — признался Мирон. — Ты придешь вечером? По-хорошему ему стоило бы прекратить это блядство и наконец разобраться в своей жизни, но оставаться одному не хотелось. — А я уж думал, ты мой утренний стояк заметил, — Слава тут же просиял и смущенно потёр нос. — Приду, но без ебли на столе, потому что у меня болит все, но копчик особенно, — он облизал губы и наклонился за торопливым поцелуем. — Меня можно и нужно останавливать, — объявил Мирон. — Иначе я тебя сожру, — он улыбнулся, — но я могу и нежно, честно. — Я решил, что будем меняться, — нагло заявил Слава и скосил взгляд на ноутбук. — Все работает? Не тормозит? Могу глянуть, — он многозначительно повел бровями, погладив край корпуса. — Не надейся даже, — фыркнул Мирон, переняв его легкомысленную манеру, — ты его никогда не получишь, лучше смерть! Слава фыркнул в ответ, но ответить не успел — телефон в его кармане завибрировал, и он рванул обратно в коридор. — Сука, надеюсь, меня нахуй уволят, — бормотал он, натягивая кроссовки, но Мирон все равно слышал. Слава сбежал, оставив его в одиночестве, которого он не хотел. Ноутбук со смеющимся на экране Олегом напоминал о Диме, и Мирон решил написать ему. «Как ты?» — вышло немного сухо и одновременно грустно, но Мирон не придумал вопроса получше. Дима вместо ответа позвонил. — Миро, знаешь, почему мы после две тысячи одиннадцатого ни разу не были в Минске? — вместо приветствия протянул в трубку он. — Ты мне скажи, почему, — Мирон тут же напрягся, чувствуя незнакомые нотки в его голосе. — Потому что я тогда один-единственный раз сорвался, — ветер задул прямо в трубку, сообщая, что Дима где-то на улице, но он все равно разобрал слова: — Я тогда съебал из отеля посреди ночи, но ты так накурился, что даже не заметил, как я уходил. Мирону показалось, что он накурился и сейчас: слова Димы доходили до него будто с опозданием. — И? — тупо переспросил он. Вечер в Минске он совершенно не помнил — в те годы у них были такие туры, что города сливались в один поток без начала и конца. — Чё и? Переспали. А после я решил, что нахуй надо так жить, поэтому вычеркнул Минск из следующего тура. Это, конечно, не совсем помогло, но морально было проще, — выдавал откровение за откровением Дима. — У нас с тобой все только начиналось, не хотелось тащить в наши отношения грязь. — Зачем сейчас рассказал? — глухо спросил Мирон, чувствуя какую-то странную горечь во рту. Выходило, что его подозрения были верны. — Мы стоим друг друга, — заключил Дима. — Я тоже эгоист и слаб перед своими желаниями. Когда-то мне казалось, что моя любовь к Олегу превыше всего. Вообще всего: если бы он позвал, я бы с легкостью бросил и группу, и тебя. Но не сейчас, сейчас я готов грызть глотки за тебя, понимаешь? Меня сжирает ебучая ревность, но я понимаю, что заслужил, потому что сам не был честен. — И когда прошла та любовь, которая превыше всего? — Мирон сейчас будто слышал свой голос со стороны, таким неестественно-ровным он казался — без эмоций, акцентов и ударений. — Может, она никуда и не уходила? — было не ясно провоцирует Дима или говорит правду. — Иначе почему я здесь, пока ты там ебешься с другим мужиком? — он шумно вздохнул, и вопрос повис без ответа. — Или, может, дело в том, что я знаю, что нахуй тебе не сдался? Не уверен. — Или почему я здесь, пока ты там ебешься с другим мужиком? — эхом отозвался Мирон. — И нужен ли я тебе теперь? — Нужен, — категорично возразил Дима. — Именно поэтому ничего не было. Я вырос, Миро, нельзя продолжать думать только членом. — Мы ходим по кругу, — Мирон тяжело выдохнул. — Все это бессмысленно. Я не верю ни тебе, ни себе. Ты от меня тогда сбежал не ради ебли, так что дело не в члене. — Ты сам мне написал. Почему? — помолчав, спросил Дима. — Переживаю, — Мирон пожал плечами, — я посмотрел на твоего Олега. Красивый. — Ревнуешь. Значит, не все потеряно, — с надеждой отозвался Дима, но Мирон решил это проигнорировать. — Ты завтра домой придешь или где-то пока остановишься? — холодно поинтересовался он. — Сука! — процедил Дима. — Вот что ты за сука, а, Миро? Придушил бы, блять. Домой приеду, не надейся. — Один? — вырвалось у Мирона. — А ты меня один будешь встречать или со Славиком? — тут же огрызнулся Дима. — Я не собираюсь съезжать, если что. — Ты приедешь не один, — неожиданно даже для себя заключил Мирон, не понимая, откуда возникла эта уверенность. — Думаешь, я совсем себя не уважаю? — раздраженно спросил Дима. — До этого я не был ему нужен, а как Рома умер, так сразу брошу все ради него? Я просто помогаю, так поступают люди. — Да, конечно, — Мирон поспешно кивнул, — ты прав. Меня просто колбасит, не обращай внимания, это все мои загоны, — быстро проговорил он, хмурясь на собственное поведение. Действительно не стоило, наверное, озвучивать все, что приходит в голову, особенно — сейчас. — Еблан, — в своей манере выдал Дима, и голос его значительно потеплел. — Твои загоны — мои загоны, разберемся, не ссы. — До завтра, — Мирон прикрыл глаза, чтобы пережить очередную вспышку болезненного укола в груди — то ли совесть, то ли жалость. Веру Димы в то, что все еще можно исправить, он не разделял.***
Когда Слава вечером пришел к нему, он застал Мирона неумело распихивающим свое шмотье по пакетам. У стены уже выстроились два чемодана — его и Димин, потому что в короткие поездки тот не брал его. Заполненных вещами пакетов, тоже было полно, они валялись всюду, как и хлам, что повываливал Мирон из шкафов. Никак не получалось ни закончить со сборами, ни убрать раскиданное дерьмо. — Феерический срач, — заключил Слава, лавируя через комнату к центру беспорядка, который являл собой сам Мирон. — Я собрал вещи. Дима вернется завтра, — тот устало сел на стул и неуверенно повел плечами. Вся эта бурная деятельность по сбору чемоданов не была результатом принятого окончательного решения, больше всего это было похоже на некий компромисс. Мирон совершенно точно не планировал оставаться здесь дальше вдвоем с Димой или Славой, благо, квартира была старого знакомого, свалившего на Гоа в поисках нирваны и гашиша и вверенная им за коммуналку и полив кактуса. Три года назад. Видимо, пришло время сменить место дислокации. — А куда съезжать решил? — оглядываясь, осторожно уточнил Слава. — Не придумал, — Мирон криво улыбнулся. — Думаешь, Вани приютят? Он действительно собирался написать Рудбою или Светло, но пока не решался. — Ты хочешь жить в моей комнате?! — радостно воскликнул Слава. — Я могу позвонить пацанам! — тут же засуетился он. — Там уютно, — признался Мирон, — и мне пока что некуда. Диму дождусь, поговорим, вот и все, — он развел руками. На деле, конечно, никакого «все» не было, и где-то в Минске надеялись, что все еще наладится. Или нет. Мирон не был так уж уверен. Не после того, как пересмотрел все видео с Олежкой. Он слишком хорошо знал Диму, и был уверен, тот не устоит. Слава присел на корточки рядом с ним, снова с любопытством разглядывая вещи. — Опа, рисуночки, — он без спроса подцепил и выудил листок, что торчал из потертой папки, лежащей на стопке книг, которую Мирон намеревался забрать с собой. — Недурно. Фанатский саппорт? Спросил Слава и тут же понял, что сморозил глупость — фанатские рисунки не хранят вместе с самыми любимыми книгами и уж тем более не забирают, когда бежишь с тонущего корабля. Тем не менее он перебирал один за другим рисунки Димы — как этим утром сам Мирон фотографии Олега — с каким-то мазохистским упрямством, словно по инерции, а Мирон отчего-то не мешал ему. В папке не было ни одного кропотливо и бережно законченного рисунка, лишь наброски или скетчи, но на каждом из них неизменным являлся единственный персонаж. Обрывки воспоминаний, клочки прошедших лет запечатленные в схематичных и торопливых изображениях — профиля с горбинкой, изгиба шеи с татуировкой или без, пальцев или одних лишь глаз. Голое бедро, сигарета между губами или сведённые в экстазе лопатки — интимнее и не придумаешь, ведь Дима знал каждый сантиметр его тела. — Ебать расчлененка, — выдавил из себя Слава, когда молчать уже стало неприлично. Он неаккуратно запихал рисунки обратно в папку, не встречаясь с Мироном взглядом. Руки его заметно дрожали. — Вот так, — Мирон смотрел спокойно и без эмоций. В этом было какое-то извращенное садистское удовольствие — наблюдать эмоции Славы, давить собственные, как в детстве — снова и снова расковыривать ранки на коленке. Казалось, этот пиздец не закончится никогда. Слава колебался с минуту, но ревность перевесила: — Зачем ты берешь их собой? — хмуро протянул он. — Я ухожу не потому, что Дима хуевый, — твердо ответил Мирон, забирая папку, — не потому что он меня не любил или обижал. Мне дорого то, что было. — И что ты будешь делать с ними? Пересматривать, вспоминая былые деньки? — грубо отозвался Слава. — Я боюсь, если оставлю, то Дима на психе их все уничтожит, — буркнул Мирон, не собираясь расставаться с рисунками. — Порви их сам, они нахер не нужны, — возразил Слава, недобро смотря на папку. — Нет, нужны, — начал злиться Мирон, — это не просто рисунки, это часть жизни. Слава возмущенно запыхтел, отворачиваясь, подскочил, чтобы пройтись по комнате. — Ты не бросишь его, — вдруг заявил он. — Не сможешь. — Я и не бросаю, — кивнул Мирон, — мы расходимся. Это разное. Это был пиздеж, и Мирон знал это. Во всяком случае для Димы все было именно так: его бросали, предав все то, что было. — Кого ты обманываешь? Ладно я, себе-то не ври, — зло процедил Слава. — Ты рисунки выкинуть не можешь, что говорить о самом Шокке? Он приедет, и я снова пойду нахуй. — Если мы еще и с тобой посремся, то нихуя не выйдет точно! — рявкнул Мирон. — Я собираюсь послать нахуй свою жизнь? Нет! Я собираюсь жить дальше, не отказываясь от прошлого. — Что это значит? Типа вы останетесь друзьями? Напарниками? Будете продолжать работать вместе? — Славу понесло. — А в перерывах между этим вспоминать, — он изобразил кавычки, — былое, потому что вам это дорого?! — Я не знаю, ясно?! — Мирон тоже повысил голос. — Понятия не имею, как все сложится с Димой и с тобой! Я собрал вещи, потому что пора определиться, — он скривился. — Я признался Диме! Все изменится, хуй знает, как, но сейчас вот так. Ты сказал, что готов ждать. Ждать не надо — живем сейчас! Слава издал мученический вздох и едва не споткнулся о валяющиеся на полу пакеты. Наблюдая за ним, Мирон понимал его чувства — получив то, на что и не смел надеяться, Слава не только боялся потерять это, но и хотел сразу больше. — Обязательно встречаться для разговора здесь? — не отступал Слава, словно таким образом пытался закрепить свои позиции. — Дима не хочет возвращаться в пустой дом, — Мирон пожал плечами. Дом, полный собранных вещей, тоже не казался уютным. Кругом царил настоящий хаос, будто в разворошенном хищниками гнезде. — Слава, я люблю тебя, — Мирон нервно повел плечами, — но Дима не заслужил того, что я с ним делаю. — Окей, я понял, — Слава сел на диван, сцепив руки в замок. — Думаешь, последний разговор что-то изменит? — Хочешь, чтоб я послал нахуй того, кто меня любит и был со мной десять лет? — Мирон сердито выгнул бровь. — Я просто знаю, что этот ваш разговор не кончится для меня ничем хорошим. Уже убедился в этом не раз, — Слава поднял на него взгляд. — Ты все время борешься за меня, — кивнул Мирон, — но бороться не надо. Ты уже победил, Слава, — он показал на пакеты вокруг. — Прости, — Слава запустил пальцы в волосы, — да, может, я веду себя как еблан. Просто эти рисунки… Блять, — неуклюже закончил он. — Я сорвался. — У тебя тоже есть что-то в прошлом, я уверен, — Мирон примиряюще улыбнулся, — но я тебе верю. — Все мои девочки сбежали от меня рано или поздно, но оно и понятно почему, — Слава пожал плечами. — Тяжело быть нормальным, когда твоя сексуальная ориентация — Оксимирон. — Не удивлюсь, если через полгода ты вернешь меня Диме с доплатой, — фыркнул Мирон. — Но сейчас предлагаю перестать это мусолить. Хватит уже и с тебя, и с меня этого дерьма, я заебался. — Давай помогу с вещами, — предложил Слава. — Но не обещаю больше не совать свой любопытный нос куда не следует. — Да я почти все собрал, — Мирон пожал плечами. — Вроде кочевая жизнь, а обросли все равно дохуя чем. Он и сам не понимал, нужны ли ему все эти вещи, но оставлять пока не решался. — Может, переночуем у меня? — Славе тоже было здесь неуютно. — Утром я все равно приеду сюда и дождусь Диму, — твердо сказал Мирон. Почему-то это казалось важным, хотя для Димы, наверное, важным было только то, что Мирон с ним больше не живет. Слава ничего не ответил. Вместо этого он достал телефон и ушел на кухню.***
Вани встречали на пороге. Светло не скрывал своего удивления, а Рудбой, похоже, был рад. — Нихуя пожиток, запасливый жидок, — Ванечка присвистнул, глядя на заполненный коридор. Стоило уточнить, что это лишь часть вещей, а остальное он перевезет, когда окончательно разберется с Димой, но Мирон не стал злоупотреблять чужим сомнительным гостеприимством и шатким дружелюбием. — Это временно, — напомнил он, скидывая кроссовки, — и я буду платить коммуналку. — Слава за этот месяц заплатил уже, — Рудбой хлопнул его по плечу и подхватил чемодан, чтобы помочь затащить его в комнату. — Ага, и за комнату с Джигли, — пробурчал Ванечка, — гони бабки, жидок, на продукты и на корм Гришеньке. — Вань, ну чё ты начинаешь-то? — встрял Слава. — Не объест он вас. К тому же еще неизвестно точно, когда он тут поселится. Через неделю или две. — Забей, Славче, Ванечку не знаешь, что ли? Поворчит, и все, — Рудбой закинул в комнату ещё пару пакетов. — Чтобы не расслаблялись, — подтвердил Светло и пригрозил: — И посуду не забывай мыть за собой, не то обнаружишь ее у себя под подушкой. — Это временно, — повторил Мирон, совсем не уверенный в своих словах. — Я разберусь с проблемами и свалю, правда. — Если Славу заберешь, тогда свалишь, а если нет — хуй, — тут же вякнул Ванечка. Не успел Мирон ничего ответить на это, Слава вытолкал Светло на кухню и закрыл за собой дверь. — Не обращай внимания, — повторил Рудбой, казалось, готовым всем раздавать лучи поддержки. — Он переживает просто. — Я б на вашем месте меня бы отпиздил по приходе, — кивнул Мирон с улыбкой, — могу представить, как заебали мои заебы и славины переживания. — Ты учти, что даже мое терпение не безгранично, — Ваня забрался на кровать с ногами и сел по-турецки. — Хотя я не ожидал, что ты вот так кардинально… Это смелый поступок. — Так все равно не могло продолжаться, — пожал плечами Мирон и сел на стул, заваленный славиной одеждой. — Слава мне не верит, — признался он. — Ну это не удивительно, согласись. А чем больше вы сближаетесь, тем ему страшнее, что его снова продинамят, — резонно заметил Рудбой. — Если что, мне тоже бывает страшно, — заметил Мирон. — Когда рушишь свою жизнь, это случается. — Именно поэтому я тебя не осуждаю, хуй знает, как я бы поступил в такой ситуации. В любом случае, разрулится как-то, это не будет длиться вечно. — Спасибо, — Мирон искренне был рад такому отношению, — не уверен, что вывезу все это, но я постараюсь, — он перевел дух. — Я бы выпил. — Без «б» ваще, — фыркнул Рудбой, подрываясь. От коньяка Мирон отказался сразу — надо было быть готовым завтра к разговору, а не умирать от похмелья. Они засели с Рудбоем за пивом, и Мирон откровенно наслаждался этим редким моментом спокойствия. Как бы ему не было хорошо со Славой, его присутствие сейчас напоминало о проблемах, а с Рудбоем он чувствовал такую нужную сейчас поддержку.***
Вечер и ночь прошли без происшествий, и наутро Мирон чувствовал себя отдохнувшим и спокойным. Он, уверенный в себе и подозрительно оптимистичный, приближался к дому, зная, что самолет приземлился в Пулково час назад, а значит, Дима вот-вот приедет. У него не было никакого плана, даже наметок на него, да и вчерашний телефонный разговор не давал надежд на мирное решение проблемы, но отчего-то решимость не пропадала, а только крепла. На входе в подъезд Мирон поймал себя на том, что насвистывает веселый мотив, и сам устыдился такому поведению. Уже в квартире, сверившись с часами, он сообразил, что Дима не позвонил по прилете. Впервые за десять лет. Хинтер вошёл тихо, молча налил воду в чайник и сел напротив, так знакомо и ласково улыбаясь. Он выглядел непривычно, хотя внешне ничего не изменилось. — Как дела? — спросил он, явно не зная, как начать разговор. — Я вещи перевез, — озвучил очевидное Мирон, тоже не понимая, как подойти к сложным и неудобным вопросам, и решив идти напролом. — К чему такая спешка? — Дима скрестил руки на груди, продолжая внимательно наблюдать за ним. — Ну, надо когда-то, — Мирон пожал плечами, — иначе так и будем, — он неопределенно покачал головой, не поясняя свои слова. — Кому надо, Миро? Мне — нет. Вода забурлила, чайник щелкнул, выключаясь, и Дима встал, чтобы заварить кофе. Он словно на автомате засыпал перемолотые зерна в френч-пресс и залил кипятком. — Как все прошло в Минске? — перевел тему Мирон, наблюдая за его действиями. — Теперь не страшно туда ездить будет? — Мне и не было страшно, просто не хотел, — не поворачиваясь, отозвался Дима. — Похоронили. Никто почти не приехал, только самые близкие родственники. — Что теперь Олег делать будет? — сухо поинтересовался Мирон. Начать разговор о том, ради чего они тут собрались, он все еще не мог себя заставить, надеясь, что все выйдет как-то само собой. Дима обернулся, смерил его странным взглядом и разворошил полную посуды сушилку, чтобы выцепить оттуда две чашки. Он тоже не спешил сворачивать на скользкую тему. — Работать, что ему ещё остаётся. Олег был готов к тому, что рано или поздно это случится, — выставив чашки на стол, сообщил он. — А ты что делать будешь? — Мирон прикурил и оперся локтями о стол — так или иначе, надо было начинать. — То же самое, — с вызовом процедил Дима. Он разлил кофе и снова сел напротив, после чего отстранено — так, словно речь шла вовсе не о нем — поинтересовался: — Когда прессе сообщим? — Я напишу в твиттере, и все, в жопу прессу, — скривился Мирон, представляя, как бомбанет такая новость. — Двигаемся дальше, растем, все дела. — Все дела, — эхом повторил Дима и коротко кивнул: — Окей, пиши. — Мы можем дать несколько прощальных концертов, — осторожно начал Мирон, — бабла срубим немерено. Да и не отменять же тур. — Нет, нахуй, — категорично возразил Дима. — Отменим, переживут. Пиши давай, — он подтолкнул к нему телефон. Мирон тут же в красках представил разговор с Ильёй: сообщить, что придется отменить концерты, на которые выкуплено большинство билетов, на деле было совсем не легкой задачей. Он нервно облизнул губы. Перспектива вот прямо сейчас лишиться всего, что было, пугала, несмотря на его решимость. — Зачем так рубить сразу? — нахмурился Мирон. — У нас полно незаконченного материала, можно записать, не пропадать же ему. — Ну, ты же сам захотел так, — развел Дима руками. — Вещи собрал, съезжать хочешь, боишься, видать, что скручу тебя и заставлю быть со мной. Нет, солнышко, — с привычной ласковой издёвкой ввернул он, — я не стану этого делать, но и тянуть с этим не хочу. Уходишь, значит, все, с концами. — Я же не прямо сейчас съезжаю! — начал спорить Мирон. — Это в двадцать лет можно уйти одним днем с котомкой на плече и не оборачиваясь, а у нас все иначе! Это звучало лицемерно, учитывая пакеты в коридоре, но Мирон упрямо скрестил руки на груди. Он не был готов рубить прямо сейчас, кто бы что ни говорил. — Не прямо сейчас? А когда? — деловито поинтересовался Дима так, словно его интересовал наискорейший исход. — Когда придет время, — буркнул Мирон сердито. — Или ты меня выгоняешь? — Нет, не выгоняю, — хмыкнул Дима, разглядывая его. — Но хотелось бы определенности. — Мы все еще коллеги, у нас есть незаконченные дела, — твердо сказал Мирон, выдерживая его взгляд, — и мы не чужие люди друг другу, не со скандалом разводимся. Все будет по-человечески. «И постепенно», — добавил он про себя, сам удивляясь такой осторожности. Мирон понимал, что таким поведением наверняка даёт Диме надежду, но его решимость закончилась ровно на моменте сбора вещей. Дальше было страшно. — Неужели тебе так трудно понять, что все это испытание для меня? — не выдержал Дима. — Думаешь, мне легко быть таким важным и правильным индюком, которого волнуют лишь деловые вопросы? Это не обоюдное, блять, решение, ты просто уходишь от меня к другому. Так что радуйся, что я веду себя как взрослый мужик, а не бью ебла. Сейчас Мирон не был уверен, что вариант с «бить ебла» был бы самый херовый. — Можешь отпиздить меня, если совсем невмоготу, — отозвался он, пожимая плечами, — но я не собираюсь вести себя как мудак и, не оборачиваясь, уходить в закат, плюнув в твою сторону. Так поступать, как он сейчас пытался, было благородно и честно, но в большей степени — еще и практично. — Ну-ну, — буркнул Дима, — предлагаешь потянуть до осени? И как будет проходить наше общение? Будешь рассказывать мне про Славика и станешь изображать из нас только партнёров? — Давай не будем ставить каких-то сроков? — предложил Мирон, раздражаясь. — Ты не хотел возвращаться в пустой дом, я не хочу бежать, будто крыса. — Разумно, — нехотя согласился Дима. — Славик твой небось счастлив. Развалил «Вагабунд», этого никому не удавалось. — Ни у кого не было цели развалить «Вагабунд», — Мирон выразительно посмотрел на него. — И нет. — Посмотрел бы я, что бы ты сказал, Миро, будь ты на моем месте, — Дима залпом допил кофе и встал. — Останешься или спешишь? — Пара дел есть, вечером вернусь, — Мирон тоже поднялся. — А у тебя? Было странно вот так разговаривать, как ни в чем не бывало — без скандалов и упреков, будто даже по-дружески. — И у меня, — пожал плечами Дима. Говорить больше было не о чем, и по-хорошему нужно было уходить, но Мирон отчего-то продолжал сидеть напротив, как будто это могло как-то исправить или компенсировать сложившуюся ситуацию. Дима потянулся к нему и провел ладонью по затылку — твердо, но одновременно с тем ласково, словно рассчитывал привычно притянуть к себе, вжав пальцы в шею. Сердце пропустило пару ударов, Мирон чуть запоздало вывернулся и дернулся к завибрировавшему на столе телефону. «Как прошел разговор?» — очень вовремя напомнил о себе Слава. — Мне пора, — подорвался Мирон, стараясь не встречаться с Димой взглядом. Он на ходу напечатал Славе лаконичный ответ, быстро собрался и сбежал, даже не попрощавшись.***
Вернувшись домой вечером, Мирон, как и Дима, не предпринимал попыток поговорить или хоть как-то законтачить: у обоих накопилось дел и неотвеченных писем, так что каждый засел за свой ноутбук. Они, не сговариваясь, выбрали тактику вежливого игнорирования присутствия друг друга и легли спать по разные стороны дивана. Последние дни и переживания так вымотали Мирона, что он даже не пытался анализировать сложившуюся новую странную ситуацию и мгновенно отрубился, провалившись в сон без сновидений. Разбудил его настойчивый звонок домофона, который трезвонил, не переставая, уже, казалось, час. Некоторое время Мирон слушал его, ожидая, что пришедшему наконец надоест и он уйдет, но звук продолжался, требуя к себе внимания и не давая уснуть. — Дима, — он осторожно потрепал его по плечу, — кто-то пришел. Тот недовольно завозился, демонстрируя абсолютное нежелание двигаться. — Я никого не жду, — хрипло пробормотал он. — Любовничек твой, наверное, сам открывай. Мирон нахмурился, понимая, что Дима вполне может оказаться прав. Он поспешил к двери, паникуя, что Слава, увидев их одну на двоих с Димой постель, вряд ли поверит в невинность прошедшей ночи, но звонил не Слава. Медленно вернувшись в комнату, Мирон прочистил горло: — Дима, это Олег.