Пока горит мой динамит

      Мир иного бытия, возникновения и перемен. И я там — лишь тень, очерками которой обрисовывается жалкая жизнь, лишь призрак меня из моего мира. Я отражалась в этой иной реальности, как если бы происходящее было бы Зазеркальем. Отражаясь в зеркале, лишняя, я, как иное проявление, рассыпалась на множество осколков, и моё существование нём скрывалось под покровом материи.       Ощущать себя в теле другого человека, являясь собой и никем одновременно — это доводило меня до истерики. В этих странных снах-видениях, когда я проваливалась в жизни других Гокудер Хаято, идентифицировать себя очень сложно. Я тонула в чужих чувствах, в том, как на них давит окружающая реальность. Мои собственные ощущения терялись в этом потоке.       Где я, а где другой Хаято?       Другой шаг — размашистый, не от бедра. Иное восприятие времени и всего вокруг. Хаято шёл по богато украшенному коридору с красной ковровой дорожкой. Красивые светильники мерцали в сумерках. За окнами был поздний вечер или даже летняя ночь — так и не разберёшь. Я никогда не была уверена в том, к какому времени года принадлежит это подглядывание за чужой жизнью. Хаято смотрел перед собой и шёл уверенно, сжимая под мышкой папку-планшет с какими-то бумагами.       «Хаято, куда ты идёшь? К Цуне?» — спросила я у него, но он меня не услышал. Хаято продолжал идти по коридору.       Почему я стала видеть во снах чужие жизни? Меня до сих пор не покидало понимание, что я действительно тогда умерла. Может, что-то произошло, из-за чего мои путешествия по чужим реальностям продолжаются? Но моя теория с мозгом-машиной времени продолжала подтверждаться. Это не просто сны. Существует общий субстрат всех явлений, материал, из которого формируется мир, и в который снова разлагаются их составные части; этот общий материал мира, находящийся в вечном вакууме — нечто особое. Море. И оно как-то влияет на меня.       Я ненавижу оказываться правой. Меня раздражает то, что обнаруженная мною сила действительно работает. Я нашла что-то действительно жуткое, что не стоило выволакивать наружу.       Между тем Хаято свернул за угол. Было так тихо. Похоже, действительно ночь. Хаято устало потёр переносицу и остановился возле массивной дубовой двери, украшенной резными узорами.       — Десятый, я могу зайти? — не стучась, спросил он на японском.       — Гокудера-кун, мог и не спрашивать. Заходи, давай. — Донеслось до нас с Хаято из-за двери, а меня, как током, пронзило.       Голос. Я никогда ни с чьим голосом его не перепутаю. Цунаёши Савада…       Хаято взялся за ручку и открыл дверь. Нам с ним открылся вид на просторный кабинет: распахнутые шторы, диковинного вида гардины, несколько книжных шкафов, заставленные книгами и папками с документами, широкий жидкокристаллический экран во всю стену и стол, заваленный бумаги доверху. И там…       Я не могла не смотреть. Пусть это был слишком жирный спойлер всей моей жизни, но я не могла не смотреть.       Хаято зашёл в кабинет, прикрывая за собой дверь, и направился к столу Дона.       Приведённые в порядок медно-каштановые волосы. Неужели кто-то смог справиться с непослушными лохмами Цуны? Лёгкая усталость на лице, тени под глазами и лёгкая улыбка, которой он встречал свою «правую руку». Вместе с переполняющим Хаято восторгом и гордостью я упивалась чужими чувствами. Рубашка с закатанными по локоть рукавами, ослабленный узел на галстуке, который Цуна перекинул через плечо — чтобы тот не мешал, пиджак, висящий на спинке кресла. Взгляд острый, но такой добрый. Было видно, что Цуна искренне рад приходу Хаято.       — Гокудера-кун, спасибо, что зашёл.       Хаято сел на стул, стоящий рядом со столом босса, разглядывая герб Вонголы на стене.       — Десятый, ты опять сидишь всю ночь?       — Ну, а что поделать? — развёл руками Цуна. Я заметила обручальное кольцо у него на пальце. — Я не справляюсь. Мою работу за меня никто не сделает… — И тоскливо помахал перед Хаято какой-то бумажкой.       — О жене бы своей подумал, — покачал головой Хаято.       Жена? Кто она? Если Хаято тут мужчина, то… Наверное, Кёко?       — А, да Хром укатила к Мукуро, всё нормально, — отмахнулся на это Цуна.       Стоп, что? Кто такая Хром? Почему она с Мукуро?       — Неужели не ревнуешь её? — не без ехидства спросил Хаято, наваливаясь плечом на угол стола.       — Ревную? Пф-ф! — Цуна хмыкнул. — А то ты сам не знаешь, что он для неё только духовный наставник. Я не совсем это одобряю, но Мукуро неплохой парень. Тем более, он неплохо нас выручил на финальной битве. Да и Франа он натаскал и позволил ему вступить в Варию. У меня к нему нет претензий.       — Тебе виднее. А что с… — Хаято почему-то замялся.       — Цуной-сан? — Мелькнуло совсем уж неожиданное имя. — У неё почти нет времени. Мне её искренне жаль, но будем честны. В своих бедах она сама виновата.       Хаято подпёр рукой щёку.       — Ну так-то да, но её никто не тянул заключать контракт с Бермудой.       — Но она спасла Мукуро своего мира… — Хаято смотрел в пугающе серьёзное лицо Цуны. Мне стало не по себе. Не знаю, кто такая эта Цуна-сан, но этот Цуна её сильно критиковал.       — И заплатила за это и ещё много чего равноценную цену. Напомню тебе: она уже не ребёнок, ей девятнадцать лет. За хаос, посеянный её действиями, ей придётся ещё долго расплачиваться. Тебе не кажется, что это всё ты мне должен говорить, а, Гокудера-кун? — Брови Цуны взметнулись вверх. Так он делал, когда чем-то недоволен.       Хаято отвернулся, впаривая взгляд в колени, разглядывая чёрную ткань брюк. Я вместе с ним чувствовала некое смятение, непонятное мне. Я даже не знала, о ком и о чём они говорят.       — Просто… После стольких смертей я не могу быть таким, как прежде…       — Как и я, — кивнул Цуна. — Смерть Цуёши-сана, Марии, Юни и остальных… — Его голос дрогнул. — Они мне снятся, Гокудера-кун. Иногда я сам не замечаю, как засыпаю за работой, и… Они такие живые…       — Но ты всё равно ничего не делаешь. — Губы Хаято растянулись в улыбке, тогда как его сердце разрывалось от непонятной мне боли. Кого же они потеряли?       — Ну, не устраивать же мне истерику сущности мира, ты тоже загнул! — почему-то вспылил Цуна.       — Да я и не хотел…       Но я не услышала, что Цуна ответил на оправдание Хаято, когда меня выдернуло из объятий сна-воспоминания. Но меня цепануло это «сущность мира», хотя и не удалось понаблюдать за их диалогом дальше. Это другой мир, другие Цуна и Хаято. Не стоит заморачиваться…       Да кто такая Хром, мать вашу?! Да и эта Цуна-сан…       Я подняла голову и уставилась на выход из беседки, оформленный многочисленными слоями газовых занавесей. Сама я вновь сидела на скамье, покрытой красным лаком, а моя рука с зажатым в ней телефоном свисала вниз.       Сознание — лишь формы проявлений этого общего, бесформенного сгустка энергии Моря. Невидимого, не имеющего никаких определенных качеств, но способного принимать всяческие очертания. Оно — пространство, помещение для всего возникающего, но само не имевшее начала, вечное. Море — время. Оно находится в процессе непрерывного видоизменения. В этой изменчивости таится нечто пугающее. Почему я вообще смогла это обнаружить?       Ровной походкой Труффальдино поднялся по ступеням, раздвинул занавеси и вошел в беседку. Отчётливо и мелодично звякнули усеянные камнями нити. Газовые занавеси покачивались, время от времени загораживая солнечный свет. Беседку заполняли по очереди свет и тень.       — Всё ещё плохо? — в лоб спросил меня Труффальдино, а мне захотелось придушить его прямо на месте. Уж очень тянуло живот и мутило. Из-за болей я почти не спала этой ночью, думая о Цуне и Шамале, который всё ещё не пришёл в себя.       Близилась официальная дата помолвки — так решили Альянс и Вонгола. В моей жизни, в общем-то, ничего не поменялось. Я пыталась убить Труффальдино, а Труффальдино пытался соблазнить меня. Всё это проявлялось в погонях по всему дому за моей многострадальной персоной и одновременно рэпуя. Иногда я даже усомнилась, кто из нас кого хочет прикончить, потому как Труффальдино был куда более близок к достижению моей смерти, чем я к его. Испробовав все доступные мне не радикальные способы, я опустила руки, всерьёз подумывая о том, чтобы просто взорвать к чертям собачьим весь отель вместе с представителями Вонголы, других семей, Брианца, женихом, собой…       Как бы то ни было, я решила сплавить подальше этого неандертальца. После увиденного в иной реальности меня мутило ещё сильнее. К болям физическим прибавились и боли душевные, будто их мало было! Так что я отправила Труффальдино в аптеку. Сколько же ушло сил, чтобы объяснить этому дуболому, почему идти должен именно он.       — Пойми, это очень важный момент. А вдруг мне подмешают яд? Вдруг слуг подкупят? Вдруг, в конце-то концов, случится что угодно?! — перечисляла я.       Нет, я действительно пребывала в процессе паники и паранойи. Респиратор, подаренный Мукуро, исправно висел у меня на шее на всякий случай, как и несколько склянок с веществами в карманах.       — По-моему, это пустое беспокойство, — с сомнением ответил мне Труффальдино, почёсывая носком мокасина голень.       — И всё же. Никому, кроме тебя, я не могу доверить отправляться за покупками! — не сдавалась я.       — Да я разве спорю?       Согласие было выбито, и я принялась мстительно составлять список. Вообще-то моя левая пятка повелела мне подкрепиться гематогеном, а некоторые выверты женского организма требовали пополнить запасы, но ведь для Труффальдино всё не может пройти так легко и просто? Ха!       Упаковка презервативов.       Слабительное.       Снотворное.       Обезболивающие.       Средство от горла.       Моя фантазия подкидывала мне всё новые и новые покупки, которые смотрелись бы максимально странно в общем списке. Когда я вписывала туда медицинский жгут и упаковку инсулиновых шприцев, я на секунду задумалась, а не бесчеловечна ли я? Пф, да быть не может!       Закончив список на Галоперидоле и прокладках я мстительно посмотрела на Труффальдино и, аккуратно сложив листок пополам, протянула ему, строго настрого запретив подглядывать.       — Не подглядывать — так не подглядывать, — усмехнулся он и схватил листок бумаги своим ковшом экскаватора, который он по какому-то заблуждению называл ладонью, и благополучно отбыл. Насовсем.       Я не дождалась его ни в этот же день. Ни на следующий.       Нет, я ничуть за него не переживала. На Сицилии, да и вообще в Италии, попросту не было чего-то такого, что смогло бы убить этого носорога. Вот только так он будет прохлаждаться неведомо где до самой помолвки, а ведь он ещё должен успеть сложить свою буйную голову. Это ни в какие ворота не лезет, учитывая, сколько способов извести Труффальдино я придумала за время его отсутствия.       Недолго думая, я набрала его номер и приложила телефон к уху, потирая ноющий живот.       — На улице война. Я стреляю по копам! — пропыхтел мне в ухо знакомый голос, заглушаемый автоматной очередью. Пошли короткие гудки.       — Что ж. Надо полагать, мой будущий благоверный слегка занят… — рассеяно протянула я. — Процесс покупки презервативов и прокладок затянулся…       Как мог простой поход в аптеку вылиться в уличные войны? — я не представляла. По сути, меня это мало волновало. Я только что сообразила, что в запале мести забыла внести в список гематоген… Твою ж мать!