Пока горит мой динамит

Линия β.

      Глядя на доску, Бьякуран едва удерживал себя от безумного хихиканья.       — Детский мат? Серьёзно?! — воскликнул он. — Жалкая, нелепая попытка! Такое начало против меня сродни оскорблению!       — Даже и не думал тебя оскорблять, — довольно уныло произнёс на это Цунаёши.       — Хочешь простоты? — Взгляд противника стал острым. — Я дам её тебе.       Бьякуран не стал наглухо блокировать простенькую атаку на своего короля, но двинул вперед коня, который, просто находясь на своем месте, страховал «чёрного» короля и создавал внушительную угрозу любому «белому» агрессору. Разумеется, он не ожидал, что Цунаёши поведётся и отдаст свою королеву за жалкую пешку, так как такую глупость мог совершить лишь новичок. Но Цунаёши, казалось, сам ринулся в подготовленную западню, жадно проглотив жертвенного ягненка.       «Хотя, чего ещё я ждал от него? — усмехнулся про себя Бьякуран. — Удивительно, как этот дурак вообще продвинулся на посте Вонголы так далеко».       Бьякуран, ни секунды не сомневаясь, забрал королеву Цунаёши Савады, про себя думая о том, насколько же тот отчаялся, что готов на такое унижение. Но, когда на только что забравшего королеву коня бросился вражеский слон, он всерьёз задумался о психическом здоровье оппонента.       На кону стояла жизнь Цунаёши. Идя на заведомо подставную встречу, где лишится жизни, этот глупый босс Вонголы непонятно на что рассчитывал. Бьякуран начинал уставать. Ему казалось, что будет весело дать загнанному в ловушку зверю побороться за свою жизнь, но на поверку Цунаёши играл в шахматы просто отвратительно.       «И чему его только тот малыш Аркобалено учил все эти годы?» — с раздражением подумал Бьякуран, запуская руку в пакет с любимым маршмеллоу. Вот только лакомство утратило свой приятный вкус. Бой на доске разворачивался наиглупейший.       — Ты точно пытаешься победить, Цунаёши-кун? — Глаза Бьякурана опасливо сузились, а губы исказила неприятная улыбка.       — На кону ведь стоит моя жизнь, верно? — утерев пот со лба, ответил Цунаёши, этот глупый босс Вонголы. — Выиграю — ты оставишь меня в живых.       — Ах, вот как, — фыркнул на его слова Бьякуран.       Дальнейшая партия напоминала собой бред сумасшедшего. Белые фигуры одна за другой теряли свои жизни в незначительных разменах, оставляя своего короля всё менее защищенным. Такой однобоко-разгромной партии у Бьякурана никогда не было за всю его прожитую жизнь.       Уже смакуя победу, которая была от него фактически в двух-трёх ходах, Бьякуран краем глаза заметил не самую приятную вещь — спасаясь от постоянной угрозы, белые фигуры отступили таким образом, что через ход снесли бы голову его королю, которого он оставил с минимальной охраной, увлёкшись погоней и лёгкими жертвами.       И тут Бьякуран запаниковал, увидев яркое пламя жизни в глазах Цунаёши. Губы босса Вонголы тронула неподходящая для ситуации нежная улыбка. Каштановые, чуть вьющиеся на концах длинные пряди падали на лоб, лишь подчёркивая горящие непоколебимым огнём Неба глаза. В этой алой рыжине можно было истлеть дотла.       Бьякурану стало действительно страшно. Этого монстра, Цунаёши Саваду, нужно убить любыми способами, иначе планы по покорению мира пойдут ко дну. Бьякуран испугался Цунаёши и чего-то жуткого в нём, что открылось только сейчас.       Цунаёши Савада не просто так отправился в осиное гнездо — пришла внезапная мысль. Это не самоубийство.       Пачка с маршмеллоу осталась лежать на краю стола. Бьякуран Джессо, босс семьи Милльфиоре, позабыл о сладком ястве, сосредоточив своё внимание на шахматной доске.       «Я уничтожу его и на столе, и в реальности!» — мелькнула жестокая мысль в его голове.       В панике Бьякуран спешно искал решение, но оно не приходило, ситуация казалась безвыходной. Уже потеряв надежду, он заметил один-единственный ход собственной ладьёй. В перспективе ценой её жизни можно было продлить жизнь своего короля на семь ходов, но это продляло жизнь вражеского короля аж на целых три хода. Выбирать было не из чего, и ладья покорно понеслась навстречу своей скорой гибели.       Через несколько ходов всё было кончено. Белые оказались окончательно зажаты в угол, их король был повержен, а малейшие надежды на победу растоптаны самым жестоким образом. Бьякуран отыгрался за собственную невнимательность на противнике, который поставил всё на одну-единственную атаку. Поставил и проиграл.       — Знаешь, а ты прогрессируешь, — Бьякуран не мог не похвалить с трудом дышащего Цунаёши, которому через браслет на запястье всё это время поступал яд. — Этак лет через пять такого развития, возможно, ты бы и смог победить меня.       — Напыщенный индюк, — процедил сквозь зубы Цунаёши. Маски спали. Он уже не следил за словами. — Пять лет? Мне хватит и нескольких партий! Да и нет у меня столько лет, и ты прекрасно об этом знаешь, мерзавец.       Ход мыслей Цунаёши на первый взгляд казался безумным, таким же он казался и на второй. Но на поверку за всеми его действиями скрывался вполне себе здравый смысл: Бьякурана не стоит воспринимать как обычного игрока в шахматы. Да, конь — слабая, даже возможно одна из слабейших фигур. Но она же и самая непредсказуемая. В таких руках, как у этого урода, ей нельзя давать находиться хоть сколько-нибудь. В его руках конь, может, побольше, чем слон, или даже ладья с королевой. Однако сам Бьякуран привык мыслить стандартами, измеряя коня всего-то как две пешки. План Цунаёши был, пожалуй, идеален, но…       Оказалось, что за лишение противника возможности сделать рокировку и двух его коней Цунаёши заплатил слишком многим. Он отдал больше, чем мог себе позволить, и, когда пришло время ставить на карту всё, ему банально не хватило силы дожать своего смертельного врага.       Цунаёши ходил с коня — то был хороший отвлекающий маневр. Прекрасное нападение, сработавшее бы на многих. Детский мат можно поставить когда угодно, пока противник не трогал ферзя или слона.       И тут Бьякуран обронил:       — Ну что, сделаешь ставки? Успеешь ли ты довести её до последней линии быстрее, чем я, или ты потеряешь сознание из-за подступающего к сердцу яду?       Если бы Цунаёши успел, то, считай, что победа над Бьякураном. Нет — ничья. Бьякуран, разумеется, просчитал всё наперед и знал результат. Цунаёши же, зная мерзкий характер Бьякурана и его поганую натуру, догадывался о результате. Эти двое играли на жизнь, и если бы Цунаёши проиграл, то погиб бы в то же мгновение. А тут они оба — Бьякуран и Цунаёши — исчерпали свои человеческие резервы.       Цунаёши одновременно ненавидел и уважал себя. Он так старался победить погрузившего мир в хаос человека, убившего его друзей и Реборна, Цунаёши даже научился играть в невероятно сложную и незнакомую ему игру, и это — цветочки. Ему придётся идти по головам, и всё только ради истинной победы. Это было гнусно, очень гнусно, но он не имел права отступиться. Не это он обещал Шоичи. Всё должно было идти своим чередом.       — Что ж, это ничья, — прохрипел Бьякуран, когда им обоим был введён антидот.       — Похоже на то.       Цунаёши потирал запястье, ещё чувствуя призрачный холод браслета.       Кабинет Бьякурана Джессо — и в нём только они двое. Новомодная мебель, убаюкивающий свет, подаваемый роскошной люстрой, стол для переговоров и они — сидящие друг напротив друга, а между ними шахматная доска. Тело предательски отяжелело. Пусть антидот и введён, но внутренние резервы исчерпаны. Пламя использовать в таком состоянии очень опасно.       — Цунаёши-кун? — Неприязненно мазнул по ушам голос Бьякурана.       Цунаёши вскинул голову, глядя прямо в лицо своему противнику, не в силах увернуться от летящей в спину пули.       — Прощай, Цунаёши-кун, — усмехнулся Бьякуран, когда тело Цунаёши Савады начало заваливаться с кресла и упало на пол. — Ты проиграл в этой партии.       Цунаёши знал, что Бьякуран всё равно убьёт его, так или иначе. Шансов нет.       Но, падая на пол, глядя на манжеты своего пиджака и запонки с гербом Вонголы в петлях рубашки, его губы тронула ясная и тёплая, как майское солнце, ослепительная улыбка.       «Шах и мат», — усмехнулся про себя Цунаёши, когда его глаза закрылись, а сознание утекло в никуда. Умирая.       Это сражение он уже выиграл.