***
Я не могла выносить то, как он носится по пещере со своими планами по сжиганию театра. Мне было невыносимо тоскливо от того, что не удалось спасти его от этого. Спасти от неё. Сжимая и разжимая руки, я упрямо села в кресло одной из лож. На этом этаже было пустынно, никто и не заметит помощницу швеи. Когда он вышел на сцену в обтягивающем черном костюме Дон Жуана, слезы невольно хлынули из моих глаз. И с каждым его шагом наверх я плакала все сильнее. Конец. Пламя. Смерть. Столько разных запахов в воздухе. Сумев помочь нескольким людям спастись из горящего зала, я кинулась ко входу в подземелья. Когда, если не сейчас? Уже давно пора было покинуть его. И стоя на берегу, наблюдая за тем, как Кристин целует его, я думала: гадалка была права. Я сгорела в его огне. Он идет ко мне и падает на колени. Слезы текут по его щекам, а руки нервно сминают ткань брюк. - Прости меня, Джейн, прости, — шепчет он. А я не знаю, как устоять. Протягиваю ему руку. И мы идем к зеркалу, окунаясь в густой, жгучий мрак.***
Денег от нескольких его украшений хватило на то, чтобы купить небольшой домик в предместьях Парижа. Тихое местечко, где никто не увидел бы нас. Он бушевал, рвал и метал. Потом тихо плакал, стоя на коленях перед камином. Приходило осознание того, что его бросила она. Его муза. Его ангел. И в такие моменты, он утыкался лицом мне в колени, прижимая руки к моим щиколоткам. А я не двигалась, даже не дышала. Прислушивалась к его неровному дыханию и гладила по голове. Однажды вечером его губы нашли мои. Он долго целовал меня, словно извиняясь за всю боль, которую причинил. За все страдания, связанные с его прошлой жизнью. И я простила его. Это любовь. Начинали мы с простого. Вечерами я читала ему новых авторов, погружая в современную реальность. Затем пришла пора слушать музыку. Смотреть фильмы. Он пропускал все через себя, стараясь привыкнуть к такому простому ритму жизни. Когда не нужно ни от кого бежать и спасаться. А потом настала та ночь, когда он снова прикоснулся ко мне. Но, на этот раз он не требовал, а просил, нежно гладя мое бедро, покусывая распухшие губы. Я позволила, как и тогда. И снова все превратилось в золото.