***
Багаж так и не смогли опознать, потому что, на удивление, на английском из персонала аэропорта никто не бум-бум, на корейском так тем более. Феликс лишь досадно пожал плечами, говоря, что это всего лишь вещи. Чанбин же упрямо заявлял, что вещами просто так не разбрасываются (а ведь этому его научил Феликс). Рыжий лишь снова пожал плечами. Гостиница была шикарной. По другому у семьи Со быть и не может. Мама Чанбина всё хлопотала над Феликсом, считая, что он ещё маленький ребёнок, боясь оставлять его наедине с самим Чанбином (ведь им с отцом надо было отлучиться по делам на пару-тройку, собственно, именно поэтому они и прилетели в Париж). Но Феликс заверил её, что всё в порядке. Мать недоверчиво покачала головой, припомнив ситуацию с багажом, но в итоге под уговорами мужа решилась оставить парней в покое. — Она всегда такая, — говорит Чанбин. — Слишком заботливая. Феликс угукает, осматривая номер. — Мы будем спать вдвоём? — он смотрит на двуспальную кровать. — Единственный свободный номер, — пожимает плечами Со. — Что-то не устраивает? Вопрос риторический. Феликс почему-то чувствует себя неловко. — Надо бы разобраться с одеждой, — Чанбин смотрит на свой чемодан. — Я много не брал. Не думаю, что тебе что-нибудь подойдёт, но можно попробовать что-то найти. — Да, можно. Чанбин принимается за поиски подходящей одежды. То, что взял он с собой «немного», не совсем правда. Одежды было много. Для Феликса нашлись светлые джинсы, белая футболка и кожанка. Всё, конечно, было большое. Но Феликса устраивало. Потому что Чанбином пахло. Феликс потуже затягивает ремень и говорит, что готов к выходу. На улочках Парижа почти как в сказке «Красавица и Чудовище», только обустроено всё по-современному. В районе, в котором они остановились, пахнет невообразимо. Поэтому, не удержавшись, первым делом Феликс тащит Чанбина в джеллатерию и пробует настоящие французские мадлены, шоколадный макарунс, запивая всё латте. Чанбин исподтишка любуется восторженным парнем, рассказывая ему воспоминания из детства, связанные с Парижем. — Бабушка любила Париж, поэтому она часто брала меня с собой. Я же, на самом деле, не видел ничего примечательного в этом городе. Пока она не отвезла меня в Диснейлэнд, — он смеётся. Феликс внимательно слушает. — Банально, но я был ребёнком, и мне нравилось всё большое, красивое и… ну, сказки там. Потому что мне хотелось верить во всё недосягаемое. Наверное, в этом и есть прелесть детства. Со временем перестаёшь верить в сказки. И грустно как-то получается. — Во что же тогда верить, если не в сказки? — спрашивает Феликс. — Даже будучи взрослым, можно верить. Хоть в единорогов. — Можно, — поддакивает Чанбин. — И всё же в детстве всё нереальное кажется реальным. Это как цель в жизни, звезда, до которой невозможно достать. Ты же тоже во что-то в детстве верил. Не может быть, чтобы не верил. Верил ведь? Феликс задумывается. Детства у него не было, и верить особо не во что было. Приятные воспоминания? Стёрли. Вера? Была, теперь её нет. Феликс до сих пор до конца не понимает, верил ли он во что-то или нет. — Верил, — в конце концов выдаёт Ли. — Вот так и бывает. После джелаттерии парни прогуливаются по культурным достопримечательностям Парижа. Они спорят насчёт ценности Мона Лизы в очереди за билетами на выставку в музее, на них шикают, но это не усмиряет пыл обоих. Стоя уже перед самой картиной, парни приходят к выводу, что искусство – это то, по поводу чего не стоит спорить. Побродив по музею пару часов, парни решили, что хватит с них на сегодня искусства. На улице холодно, дует ветер, но закат обещает быть красивым. Чанбин берёт Феликса за руку, бормоча что-то невнятное по поводу того, что холодно и вообще, почему это Феликс не взял шарф, который он ему предлагал. Феликсу снова неловко, он смущается по-детски, а красные щёки у него «потому что ветер, холодно, и я не ребёнок, можешь не пытаться застегнуть куртку, я сам справлюсь». Чанбин внимательно следит за тщетными попытками Феликса застегнуть кожанку, но у парня руки то ли от холода, то ли от чего-то другого трясутся. Со, усмехаясь, без лишних слов, молча застёгивает ему куртку, снова берёт за руку и крепко сжимает, предлагая пройтись по алее, ведь «смотри, листопад». — Цвета красивые, — говорит Феликс. — Потому что осень. — Нравится осень? — Нравится, но что-то слишком холодно, — Ли зубами стучит. Они ловят такси и возвращаются в гостиницу, всё ещё держась за руки. Потому что холодно. В номере тепло, но руки отпускать не хочется. Делают они это нехотя. Феликс, снимая обувь с курткой на ходу, прыгает на кровать и тут же залезает под одеяло. — Чай? — спрашивает Чанбин. — Чай. Со заказывает чай с бергамотом. Любимый Феликса. Чанбин выключает основной свет, включает светильник, стоящий на прикроватной тумбочке, и зашторивает окна. Парень ложится рядом с Феликсом. В воздухе витает недосказанность, но парни не обращают на это внимания. Феликс двигается ближе к Чанбину, кладя голову ему на грудь, и, он клянётся, что слышит, как быстро стучит сердце Чанбина. А может, это его собственное. Не разобрать, на самом деле. Но, главное, хорошо. Просто хорошо. Потому что рядом. Раньше… раньше такого не было ни разу. Феликс даже не понимал, встречаются они или нет. Думал, неужели они просто друзья, которые иногда целуются, без пошлостей всяких, нежно и немного по-детски. За руки они тоже не держались, а в дорамах все парочки всегда держатся за руки. Желают друг другу «доброе утро» и «спокойной ночи» без всяких сердечек, смайликов и прочего. Как будто с ними что-то не так. Иногда кажется, что всё не по-настоящему, хотя Феликсу очень хочется верить, что у них всё по-настоящему. Сейчас он верит. Их друзья тоже верят, умиляются со «стесняшек» и говорят, что нужно быть более раскрепощёнными друг с другом. Но эти двое лучше знают, как им быть. Чанбин шелохнуться лишний раз боится, лишь бы не спугнуть Феликса. Через время он слышит мирное сопение парня, с улыбкой думая «устал». Он пальцами по его лицу водит, изучает досконально то, что раньше видел, но не всматривался, потому что странно, да и случая подходящего не было. А сейчас он понимает, что подходящий случай не нужен.***
У Феликса с Чанбином всё как в самых худших фильмах про любовь. Ну, знаете, например, когда хочешь прокатиться на велосипеде со своей пассией, но что-то идёт не так, и вы случайно сбиваете каждого второго, чуть-чуть, и попадаете под машину (причём дважды), и всё это заканчивается разбитой коленкой и штрафом за езду по газону. — Зато искупались, — улыбается мокрый Чанбин. Они заехали на газон как раз в тот момент, когда там включился автоматический полив. — Ага, — выдаёт Феликс, убирая с лица мокрые прядки. После они едут в гостиницу, где сушатся и переодеваются, а потом направляются в полюбившуюся Феликсу джелаттерию. Греются двумя порциями горячего шоколада, заедают овсяным печеньем с шоколадом и шоколадными макарунсами и смотрят идущий по телевизору «Грозовой перевал». Но так и не досматривают его, потому что «конец грустный, и зачем оно вообще нам надо». У Чанбина мурашки по коже от этого «нам», и он сразу соглашается. Они заходят в торговый центр, где три часа блуждают по разным магазинам. Набирают всякой ненужной ерунды. Феликс убеждает Чанбина, что перевеса не будет, ведь его багаж куда-то бесследно исчез, а сам Чанбин в этот момент задумывается, когда они с Феликсом поменялись местами. Феликс, как маленький ребёнок со сверкающими глазами, радостной улыбкой и веснушками. Чанбин, как ответственная мамаша, волнующаяся за своё чадо и смеющаяся вместе с ним. Их всё устраивает. Они возвращаются в Сеул спустя три дня. Багаж каким-то волшебным образом вновь оказывается у Феликса. Джисон лишь загадочно подмигивает, и Ли сразу всё понимает, стреляя в него недовольным взглядом. Демон смеётся и треплет его за волосы. Ведь наконец-то он может так сделать, не боясь, что в него прилетит молния откуда-нибудь с Небес. Джисон обнимает за талию Минхо, пока тот рассматривает привезённый магнитик с Эйфелевой башней и нюхает макарунсы. Чонин с Хёнджином громко смеются с рассказов Чанбина, Чан подкалывает лучшего друга, с чего компания смеётся ещё громче, пока Уджин переписывается со своей новоиспечённой девушкой, а Феликс ему подсказывает, что и как лучше ответить. Кажется, всё налаживается. А дальше будет только лучше.