Отвратительный запах лип к коже, впитывался в одежду, проникал в лёгкие. Толстые влажные стены, покрытые пучками мха, давили, заставляя самообладание трескаться и рассыпаться осколками под этим гнётом, как тонкое хрупкое стекло. Воздух был тяжёлым, затхлым и плотным.
Сидящий на полу мужчина, обхвативший здоровой рукой тоненькое тельце — холодное, до невозможности лёгкое, какое-то амфорное — всеми силами старался дышать как можно реже. Каждый вздох приносил несусветную боль в рёбрах, а от запаха крови — как своей, так и чужой, пролитой в этой маленькой камере ранее, — мутило. Лишь когда перед глазами начинали расплываться чёрные пятна, узник резко размыкал окровавленные и израненные губы и шумно втягивал в лёгкие воздух, мученически кривясь.
Он с трудом верил во всё произошедшее, связывал одно событие с другим. Метался меж беспощадной реальностью и собственным вымыслом, в котором находил столь необходимое успокоение. Было бы всё куда проще, будь всё случившееся лишь сном, игрой разгорячённого воображения после баек у походного костра за кружкой лагера.
Но отрывочные и мучительные воспоминания яркими вспышками возникали перед глазами. Даже крепко зажмурившись, до боли прикусив изнутри щёки, имперец не мог избавиться от них. Снова и снова он видел мощные фигуры в тёмных доспехах, выплывшие из распахнувшегося окна портала, отблеск металла, ослепивший путников на пару мгновений, а после — остывающие тела рыцарей и снег, окрашенный кровью, почти чёрный в холодном свете ночных светил.
В ушах до сих пор стояли рваные крики товарищей, тела которых остались где-то в диком глухом лесу, и хрипы друга, испустившего дух у него на руках в этой самой камере, насквозь пропахшей запахом смерти.
Не утихала и пронизывающая, изнуряющая боль в искалеченном теле. Вкупе с яркими кровавыми образами она снова и снова возвращала мужчину в реальность, не позволяя надолго уйти мыслями в то место, где было спокойно, тихо, где голова не разрывалась от криков и лязга металла, а лёгкие не забивались тошнотворными липкими запахами.
Имперец покачивался из стороны в сторону, баюкая тело в своих руках, с трудом, но гладя голову товарища не слушавшимися пальцами, нашёптывая тому что-то совершенно нечленораздельное, глупое, до смешного обнадёживающее, словно стремясь того успокоить. Он не вздрогнул, когда металлическая дверь с пронзительным скрипом отворилась, не поднял глаз, продолжая укачивать в руках тело друга и пропускать сквозь пальцы влажные от крови и влаги пряди волос. В камеру тем временем ворвалась полоса голубовато-белого света, разогнавшая мглу, послышался глухой треск под тяжёлыми сапогами вошедших, после чего всё стихло. Только закреплённый в держателе факел тихо потрескивал, роняя огненные искры на усыпанный обломками костей и прахом пол.
Вошедшие в камеру демоны замерли изваяниями у стены, не приближаясь к узнику, не выпускающему из рук чужое тело, но довольно, сыто скалясь и хищно сверкая алыми глазами. Один из них, положив закованную в чёрный металл ладонь на эфес меча, на лезвии которого остались багровые подтёки, повёл носом по воздуху, вдыхая стойкий запах крови убитого его же рукой молодого человека, предсмертные хрипы которого были лишь усладой для его ушей.
Но умолкший имперец всего этого не замечал, не хотел замечать.
Не заметил он и и скользнувшей по полу змеёй тени, а после — и её хозяина, замершего всего на миг в дверном проёме, прежде чем уверенным шагом войти вглубь помещения. Лишь когда сильные руки подхватили пленника под локти, вынуждая выпустить из объятий тело друга и подняться на ноги, тот устремил расфокусированный взгляд воспалённых глаз на эльфа.
Мер, походивший на призрака в этой тёмной тесной камере, среди облачённых в тяжёлые доспехи с брызгами крови на нагрудниках и перчатках дремора, в светлой одежде, с собранными белыми волосами и светлыми глазами, прохладным взглядом мазнул сначала по лежащему на полу мертвецу, после чего устремил взгляд на узника, замершего в чужой хватке. Он не говорил ни слова, цепко, внимательно осматривая рваную грязную одежду, покрытое кровоподтёками и ссадинами лицо имперца и руку, ткань на которой обильно пропиталась кровью. Узник же, наконец, сфокусировав взгляд, рассматривал эльфа в ответ — поначалу с непониманием и интересом, после — с праведным гневом и жгучей ненавистью в глазах.
Маннимарко же, впрочем, чувства узника в отношении себя не трогали. Заложив руки за спину, он и вовсе поймал себя на мысли, что его внимание к этому человеку приковано необоснованно долго. Тот был магом, слабым магом, едва способным сплести простецкое заклинание из учебного пособия или навеять примитивную иллюзию, но, как зачастую бывает, считавшим себя важным человеком. То читалось во взгляде, выдержке, и эльф в насмешливой манере хмыкнул, отступив на два шага назад.
— Каждая пешка мнит себя ферзем, но на деле — лишь разменная фигура, — некромант склонил голову к плечу, продолжая смотреть на растерявшегося узника немигающим взглядом. Придя в себя, тот нахмурился, словно судорожно пытаясь найти ответ у себя в голове, но, очевидно, так и не разобравшись в собственных скомканных мыслях, лишь напрягся и сплюнул кровавый сгусток эльфу под ноги.
— А ты, видно… мнишь себя королём, — прохрипел имперец, облизывая губы. — Кто бы ты ни был… на твоих руках кровь моих друзей!
Маннимарко позволил себе едко усмехнуться, так и не сменив своего положения, но бросив молниеносный взгляд из-под бровей на демона, что без труда словил немой приказ и жутко ухмыльнулся.
Пронзительный хруст, потонувший в крике, вызвал лишь злобные ухмылки на лицах низших даэдра, что вновь повалили узника на пол.
Альтмер и не думал вмешиваться. Держась чуть поодаль, с прохладным выражением лица он наблюдал за тем, как тщетно узник пытается прикрыть голову рукой от точных и яростных ударов, как вскрикивает и мычит, когда один из дремора, вытянувшись во весь рост, давит тяжёлым сапогом на сломанную руку. Пусть и не показывая того, но эльф мысленно злорадствовал, наслаждался процессом, пропускал чужие крики сквозь себя, впитывал чужую боль, насыщался ею, чувствуя, как кончики пальцев приятно покалывает от воодушевления, а по спине бегают мурашки.
Уже до прихода в камеру Маннимарко был взвинчен и раздражён, ведь к тому, что посреди ночи в его комнату, в которой воздух был ещё плотен и горяч после близости с мальчишкой, ввалится дремора, альтмер готов не был. Равно как и не был готов к тому, что Ахрон, бросив молниеносный взгляд на заворочавшегося в постели юношу, голова которого покоилась на вытянутой руке мера, высыпет уйму информации на голову борющегося со сладкой дремотой эльфа.
Несмотря на возвышавшегося скалой перед развороченной кроватью демона, невозмутимо докладывающего положение дел, Маннимарко не спешил подниматься. Тело его по-прежнему было окутано тягучей истомой, да и сон, который в принципе стал для мера роскошью в последнее время, никак не хотел отпускать того из своих объятий. Сонно щурясь, упиваясь жаром рядом лежащего обнажённого мальчишки, Маннимарко слушал Ахрона вполуха. Лишь когда демон умолк, эльф перевёл на него хмурый взгляд, и тот, мазнув напоследок по едва прикрытым тонким одеялом ягодицам юноши понимающе-лукавым взглядом, скрылся из поля зрения некроманта, не удержавшегося от того, чтобы не закатить глаза. На многозначительные взгляды демона эльф не обратил ровным счётом никакого внимания — все его мысли занял маг, таившийся в темнице, одно присутствие которого в привычные будни мера никак не вписывалось, отчего раздражение плотным и колючим клубком затаилось в груди.
Прежде чем подняться, альтмер тогда покосился на лежащего вплотную к нему мальчишку, без труда угадывая в темноте хорошо изученные и привычные изгибы. Юноша лежал на боку, удобно устроившись щекой на чужой руке, за которую во сне ещё и умудрился зацепиться пальцами. От него всё ещё пахло разгорячённым телом, густым терпким маслом и самим альтмером, который, в свою очередь, не упустил возможности пристально осмотреть своего приспешника. Наверняка тот проснётся с болью во всём теле, измотанный, покрытый россыпью синяков и засосов, с ранками на запястьях и в уголках рта, с болью в пояснице и жжением между ягодицами, будет стыдливо отводить взгляд и отмалчиваться, в то время как щёки будут алее помидоров. К подобному поведению юного некроманта, неизменно и забавно краснеющего до кончиков ушей, эльф привык — видел, как за возмущением, слабым недовольством, неизменно крошившимися под насмешливым взглядом янтарных глаз, мальчонка пытается скрыть самое настоящее смущение, которое полукровке так и не удалось перебороть. И Маннимарко относился к чужому стеснению с понимаем.
По крайней мере, с тем пониманием, на которое он вообще был способен.
Но всё же, скользя в тот миг задумчивым взглядом по телу приспешника, мысленно Маннимарко ликовал. Дав мальчишке выбор, он знал, что тот самозабвенно выберет, равно как и знал, что после — Халион задумается о верности своего решения. Мер прекрасно помнил обидчивый взгляд из-под нахмуренных бровей, крепко натянутый пояс во рту приспешника, впивавшийся в чувствительную кожу в уголках губ, одинокую слезу, сорвавшуюся с тёмных ресниц и высохшую на пальце эльфа, зажмуренные глаза и глубокие морщинки на лбу, когда мер внезапно и порывисто вторгся в распластанное под ним тело. Не забыл он и того, как Халион выгибался под ним от чар, ветвями ползущих по напряжённым мышцам и сворачивающихся в жаркий клубок внизу живота, от последующих глубоких толчков, помнил, как стонал юноша сквозь плотную ткань от пронизывающего наслаждения, молил о большем и стискивал его бока ногами. Всё то было потрясающей картиной, всплывающей перед глазами, совсем немного тушащей раздражение и заставляющей смотреть на сопящего рядом полукровку по-собственнически, с жадностью. Ведь весь мальчишка с головы до пят был его. И только его.
Тем не менее, глубоко вздохнув, Маннимарко вытянул из-под чужой головы свою руку и рывком сел на кровати, запуская пальцы в растрёпанные волосы, массируя кожу головы и ощущая, как спадают с висков тиски боли от банального недосыпа. Ему хотелось освежиться, глотнуть холодной воды, да и горло порядком пересохло, поэтому эльф, небрежно откинув одеяло, рывком поднялся с постели, чтобы осуществить задуманное. Уже приложившись губами к холодящему кубку, с жадностью глотая живительную воду, альтмер невольно глянул на мальчишку, очевидно, почувствовавшего во сне отсутствие мера и свободно растянувшегося на кровати. Сон того был крепок — и кошмар, развеянный не без участия Маннимарко, и близость с эльфом в край измотали его — потому не почувствовал он, как рука из-под его головы исчезла. Не слышал он и сборов мера, журчания воды, едва различимого бренчания и шелеста одежды. Только когда всё стихло, и комната вновь погрузилась в плотную тишину, мальчишка снова пошевелился во сне, притягивая к себе ближе подушку, но Маннимарко к тому времени в помещении уже не было.
Теперь же Король Червей тешил себя мыслью о том, как перережет магу глотку, а после обмоет руки густой горячей кровью, солёный запах которой надолго впитается в его кожу.
Или свернёт шею, предварительно забрав все жизненные силы имперца, как делал это не единожды с его согильдийцами.
Эльф злобно щурился и до побледнения костяшек сжимал запястье пальцами крепче, пока демоны истязали узника, выбивая из того истошные вопли, эхо которых уносилось прочь по узкому тёмному коридору. Лишь когда звуки ударов прекратились, и повисла густая тишина, прерываемая чужим дыханием — тяжёлым, больным и надорванным, — Маннимарко позволил себе чуть расслабить напряжённые до этого плечи. Короткого взгляда на одного из дремора, глаза которого полыхали диким, совершенно животным азартом, хватило, чтобы тот, запустив пальцы в спутанные и грязные волосы пленника, потянул того выше, вырывая очередной болезненный стон, и швырнул мага некроманту под ноги.
Рухнув в опасной близости от мера, имперец больше не пытался пошевелиться. Он жадно хватал ртом воздух, морщась и давясь собственной слюной, обильно смешавшейся с кровью, невольно царапал и без того израненные и окровавленные ладони об острые обломки костей и натужно скулил. Его трясло и мутило, а расползшаяся по всему телу боль лишила возможности нормально дышать. Перед глазами его всё плыло, словно на гильдийца опустился дымный морок, поэтому с непосильным трудом он вырывал из сумрака чужие силуэты. В одно мгновение, чуть повернув голову, маг напоролся взглядом на распластанное в нескольких шагах от него тело друга, которое ещё некоторое время назад заботливо прижимал к себе, точно в надежде, что слипшиеся от крови ресницы дрогнуть, а на мертвенно-бледном лице проступит румянец.
Однако ничего подобного произойти не могло. Близкий друг никогда больше не распахнёт глаза и не потрепет товарища успокаивающе по плечу. До него добрался тот, кто стоял теперь почти что вплотную, колюче, с каким-то жадным интересом всматривался в искажённое мученической гримасой лицо, ловя все подоттенки чужих эмоций, тот, чьи руки удлинённые чужими, дотянулись до маленькой группки учёных в холодном мрачном лесу.
Не отрывая взгляд от изломанного тела, мужчина поджал сочащиеся кровью губы. Он хотел бы отомстить за всю ту боль, что никак не отпускала его, душевные терзания, что острыми когтями скреблись по сердцу, и за пролитую кровь. Отдавший когда-то предпочтение старым свиткам и трактатам маг никогда не видел её в таких количествах и никогда не думал, что тошнотворный солёный запах может перебить все остальные.
Но отомстить он не мог, не мог избавиться от густого запаха смерти, от отрезвляющего металлического привкуса на языке. Желание бороться с тем, кто чужими руками отобрал всё, что у гильдийца было, рассыпалось на мелкие и ничтожные осколки, ранящие не хуже острого клинка. Каждый удар дремора гасил пыл, который полыхал ранее в груди гильдийца, и теперь от мага осталась лишь оболочка, едва не крошившаяся под внимательными взглядами трёх пар глаз.
Маг скулил побитым псом, нисколько не обращая внимания на нависающего над ним мера, стискивал зубы, пока что-то прохладное, немного шершавое внезапно не коснулось его изодранной щеки, отчего гильдиец не сдержал хриплого вздоха.
Носком сапога Маннимарко приподнял его голову, принуждая сфокусировать на своём лице взгляд, что у пленника вышло далеко на сразу.
— Так противишься мне. Но знаешь ли ты, чего я хочу?
Кончик сапога альтмера больно упёрся в щёку имперца, и тот зашипел, не отводя от лица эльфа тусклый взгляд.
— Я знаю… кто ты. И этого… достаточно. Я слышал о таких, как ты… — скрипуче прохрипел он, и Маннимарко приподнял в насмешливой манере бровь.
Без усилий эльф уловил состояние своего пленника, прислушавшись к тем коротким импульсам, что оседали на его коже, и со злой иронией вгляделся в тёмные воспалённые глаза. Он ощущал чужой страх, чувствовал чужую боль, и душил в себе желание прикончить узника самым что ни на есть жесточайшим способом — в конце концов, цель столь поздней вылазки некромант пока что не успел выведать, потому и не торопился со столь кардинальными решениями, держа собственные порывы в узде. Видел, что имперец разбит, охвачен горем и тоской, а в тёмных глазах, под чужим давлением, потух живительный огонёк — привычная для некроманта картина, которую он лицезрел не единожды. Пленник не пытался больше казаться сильным, не бросался едкими словами и не плевался — только с очевидным усилием всматривался в янтарные глаза своего врага, казавшиеся жуткими в этих гнетущих сумерках, словно стремясь разглядеть в тех отражение уже принятого в отношении себя решения.
— Таких ли? — вдруг спросил Маннимарко, надменно вздёргивая подбородок и отходя на шаг от пленника.
Поначалу, казалось, маг и вовсе не понял суть внезапного вопроса — округлил глаза, всматриваясь в чужие, но, очевидно, так и не обнаружив в тех ответ, порывисто отвернулся. Долгое время он бегал глазами по камере, пока взгляд его не зацепился за стоящих поодаль демонов, что внимательно, с какой-то неестественной жадностью наблюдали за узником.
Дремора были существами матёрыми, сильными, невероятно жестокими, искусно сотканными из непроглядной тьмы и холодного огня. Мало кто мог выдержать их взгляд, выстоять в битве с их полчищами, которые сметали всё на своём пути. Народ кин убивал всех без разбора, не испытывая ни жалости, ни сожаления, ни страха, оставляя после себя только усыпанную трупами землю и обгорелые руины. В таких местах больше никто никогда не жил — маг читал когда-то давно об этом в потрёпанных книгах с запылённых полок. Бывшие места бойни обретали плохую славу, что стремительным эхом разносилась по большим и маленьким городам, и никто более не стремился оказаться на проклятой земле. Лишь от бывалых путешественников имперец слышал о том, как те порой осмеливались подобраться к безлюдной, пустой местности, чтобы краем глаза взглянуть на жалкие одинокие и забытые строения, но, пару минут погодя, почувствовав, как гортань и лёгкие пронзают тысячи ледяных игл, уносили ноги прочь. Отчего-то воздух в подобных местах всегда был неживым, морозным, пронизывающим, несмотря на господствующие сезоны года.
Теперь маг и сам чувствовал этот холод — магический, словно не принадлежащий этому миру и измерению, исходящий не от толстых стен или пола, а от демонов, что, словно неподвижные статуи, стояли в нескольких шагах от него. И совсем немного — от мера, пугающего ничуть на меньше дремора в тяжеленных доспехах с отбрасывающим отблески на стены оружием на поясе. Гильдиец и помыслить не мог, что кто-то в здравом уме рискнёт повернуться к этим ужасающим тварям спиной, но тёмный маг перед ним позволил демонам встать позади себя.
Этого имперец понять не мог. Не мог понять он и того, почему столь жестокие твари подчиняются обычному смертному, буквально служат тому, подобно цепным псам, готовым разорвать глотку любому лишь при одном желании своего хозяина. Он путался в мыслях, собственных предположениях, и то не осталось от вдруг сконцентрировавшегося Маннимарко незамеченным.
Не прилагая и толику усилий, эльф пробился сквозь чужой ментальный барьер, что от перенесённых травм, переживаний и потерь пошёл кривыми глубокими трещинами, и теперь читал узника, как раскрытую книгу, мысленно усмехаясь. Имперец метался в собственных предположениях, как светлячок в банке, пытался понять, кем является эльф, у ног которого он, сломленный, израненный и растерянный, лежал, судорожно перебирал хрупкие версии, поглядывая на дремора, словно в попытке обнаружить на лицах тех ответ.
И всё это лишь тешило самолюбие Маннимарко, который каждую мысль своего пленника ловко ловил за хвост.
Однако в одно мгновение едва слышный шум в голове мера, подобный шипению морских волн, накатывающих на тёплые берега, затих, и Маннимарко расцепил руки и потёр пальцами переносицу. Считывать чужие мысли стало невозможным, вместо их лихорадочного потока — звенящая, странная и затягивающая воронка.
Разгадав природу той, альтмер криво усмехнулся и опустил на мага глаза, вмиг сталкиваясь с испуганным взглядом. Очевидно, горе-учёный сложил все элементы мозаики и смог наконец лицезреть пугающую картину жестокой реальности.
— Так ты… — выдавил из себя маг, распахивая глаза ещё шире, и от этой волны страха альтмера пробрало изнутри.
— И всё же ты не так глуп, маг, как я думал поначалу, — в голосе Маннимарко отчётливо был слышен издевательский оттенок, а сам эльф сощурился, почти довольно, что только вынудило пленника напрячься и, приложив неимоверные усилия, приподняться, худо-бедно принять сидячее положение.
Маска холодного безразличия и скуки слетела с лица некроманта, и то приняло воистину лисье выражение.
— Если ты и вправду… Король Червей, о котором так много говорят, то… почему я всё ещё жив? — на середине реплики альтмер внезапно приподнял брови, и узник неосознанно подался назад.
— «Если»? — Маннимарко раздражённо тряхнул головой, отчего несколько тонких белых прядей упали на его лицо. — Нет, всё же ты глуп. Впрочем, как и большинство магов в вашей убогой организации, — выдал мер, пренебрежительно глядя на имперца. — Ванус Галерион столь благороден и милосерден, что набирает в свою Гильдию подобных тебе бездарностей? Не замечал раньше за ним подобных наклонностей.
Едкую шпильку в адрес основателя магической организации, впрочем, как и в свой адрес, мужчина благополучно пропустил мимо ушей. Окончательно растерявшись и смотря на некроманта во все глаза, он никак не мог поверить, что альтмер перед ним, совершенно не вписывающийся в обстановку темницы, — тот самый Король Червей. Жестокий и могущественный некромант, отравляющий своими гнусными заклятиями всё, что он пожелает, получающий всё, что пожелает, и творящий всё, что приходит ему на ум. Тот, кто под своим началом объединил большинство тёмных магов и объявил открытую войну Гильдии, поклявшись уничтожить каждого последователя Галериона Мистика.
В кругу товарищей имперец слышал слухи об этом эльфе, имя которого во всеуслышание никто не говорил, хоть и всем были известны последствия стычек с его приспешниками, но никак не мог предположить, что встретит когда-нибудь того, кого в тайне боится каждый член Гильдии, наяву. Образ уродливого существа, омерзительного, жестокого, в драных лохмотьях, с мертвенно-бледной кожей и тусклыми безжизненными глазами никак не накладывался на того, кто теперь стоял перед имперцем, горделиво вздёрнув подбородок.
Эльф действительно выглядел зловеще, вёл себя дико, передвигался вальяжно, даже лениво, смотрел пристально, испытывающе, порой глумливо. Он откровенно игрался с узником — калечил, а после отпускал, давая возможность насладиться судорожным вздохом, пусть и плотный воздух в этом помещении лишь отравлял изнутри. Чужие чувства его не волновали — некромант преследовал лишь одному ему известную цель, кружа над своей добычей коршуном.
Но всё же на того, кем пугали учеников Гильдии, что после и носов не высовывали за массивные двери своих отделений, эльф внешне не походил. Его вполне можно было спутать с одним из его сородичей, таких же светлых, высоких и надменных, если бы не одно большое «но» — в янтарных глазах его бушевала беспросветная тьма, изредка скрывавшаяся за огоньками насмешки, но всё такая же вязкая, густая и удушливая.
— Но всё же, почему?.. — смотря в эти самые глаза, тихо промолвил имперец.
Маннимарко дёрнул верхней губой и отвернулся, всматриваясь в пламя мерно горящего факела. Где-то за стеной гремели ящики, звучали голоса других дремора, и эльф прислушался к постороннему шуму, потеряв всякий интерес к пленнику. Лишь когда тот зашевелился и подполз к меру чуть ближе, игнорируя тот факт, что по-хорошему надо бы ползти от него, некромант резко повернул голову, обжигая имперца испепеляющим взглядом.
— Потому что ты злишь меня, само твоё присутствие здесь выводит меня из себя, но всё же я терплю его. А знаешь, почему? — с каждым словом голос альтмера звучал всё тише, устрашающе, раскатистее, а сам он весь подобрался, смотря неотрывно на имперца.
Тот, прилагая немало усилий, оторвался от вдруг потемневших янтарных глаз и устремил взгляд на тело своего друга, очевидно, колеблясь с ответом. Когда он всё же заговорил, мученически морщась и продолжая смотреть на испачканное кровью лицо, на котором застыла маска безмятежности, голос его звучал совершенно безжизненно:
— Знаю, но у меня… есть просьба. Всего одна просьба, — имперец перевёл взгляд на Маннимарко, на лице которого не дрогнул ни один мускул. — И я всё скажу.
— Я всё равно узнаю. Независимо от твоего желания.
От ледяного тона мера имперец вздрогнул. Почудилось ему, что воздух вокруг него похолодел. И без того замёрзшие пальцы окоченели, а горло внезапно сдавило, словно невидимые костлявые пальцы окольцевали шею.
— Что ты, — альтмер сделал по направлению к имперцу шаг, опасно нависая, доминируя, окончательно ломая те скудные остатки воли, что остались у гильдийца, — можешь мне дать, чего я сам взять не могу?
— Ты можешь убить меня… извращённо, а потом прибегнуть к своей нечестивой… магии, узнать цель нашей экспедиции… но потраченное на меня время тебе никто не вернёт.
Имперец тщательно подбирал слова, вглядывался в чужие холодные глаза, следил за реакцией того, кто уже без пяти минут как его палач, опасаясь отвести взгляд первым. Ему было плохо, тошно, потому и покончить со всем хотелось как можно скорее.
Но эльф вдруг отвёл взгляд вбок, словно нечто привлекло его внимание, пряча выражение глаз за тёмными ресницами. В словах мага был смысл, и Маннимарко не мог не признать, что тратить своё время на раздражающего его гильдийца желания у него попросту не было, поэтому уже через минуту, которую мер честно потратил на раздумья, он повернулся к выжидающему вердикта имперцу.
— Значит, хочешь быстрой смерти?
Имперец промолчал. Он только прикрыл устало глаза и опустил низко голову, словно приговорённый к смертной казни преступник перед своим палачом, что, впрочем, было недалеко от правды — маг не был преступником, а вот некромант роль палача на себя примерит. В последнем гильдиец и не думал сомневаться. Он с трудом сглотнул зародившийся в горле кислый ком и только тогда ответил:
— Я только этого прошу. Взамен я всё скажу. Сам.
— И ты думаешь, мне можно верить?
— Я готов дать тебе то, что ты хочешь. И я рассчитываю на то… что хоть толика чести у тебя осталась.
Маннимарко подался чуть в сторону и повернулся к сгорбившемуся узнику боком. Поднеся руку к лицу и скользя костяшками пальцев по обветренным губам, он поглядывал искоса на мага. Сама возможность расквитаться с этим балластом как можно скорее пришлась эльфу по душе, несмотря на то, что едва сдерживаемые порывы в отношении учёного при таком расположении дел выплеснуть не удастся. Но маг предложил свои правила, решив возможным договориться с Королём Червей, и Маннимарко готов был сыграть по ним, но лишь с тем условием, что его прихоти будут удовлетворены.
— Хорошо.
Имперец вздрогнул и поднял голову, опасливым взглядом всматриваясь в выразительно-властный профиль мера.
— Ты согласен?
Маннимарко прикрыл веки и в небрежной манере повёл по воздуху кистью, словно в надежде отвязаться от жужжащей на ухо мухи.
— Согласен. Даю слово, — не глядя мер протянул руку к близстоящему дремора, что без промедлений вложил в бледную широкую ладонь кинжал, и, подойдя неслышно к имперцу, присел перед ним на корточки. — Но прежде я должен услышать кое-что и от тебя, верно?
Эльф смотрел твёрдо, жёстко, ясно давая понять, что правила чужие принял и теперь ждёт ответных действий. И маг, не разрывая зрительного контакта, коротко кивнул.
— Ривенспайр… — на выдохе произнёс он, прижимная к груди сломанную и покрытую кровоточащими ранами руку. — В районе Холмов Лоркрата мы зафиксировали внезапный всплеск магический энергии. Мы направлялись туда.
Маннимарко нисколько не изменился в лице, однако чуть сдвинулся в сторону и расслабленно устроил руки на разведённых коленях. Остриё кинжала с неприятным, режущим слух скрипом прошлось по каменному полу, вынудив имперца невольно поморщиться и посмотреть на оружие, сжатое длинными бледными пальцами некрепко, почти что с неохотой. За разглядыванием тёмного лезвия мужчина не заметил, как прищурился альтмер, ранее не показавший ничем свою заинтересованность в словах мага.
— Как давно?
Маг на мгновение задумался.
— Приблизительно часов… шесть назад.
— И ваша экспедиция была единственной?
Гильдиец вновь кивнул, поднимая на беспристрастное лицо глаза.
— Пока так. По происшествии двух дней мы должны были связаться с нашими коллегами из отделения.
В этот раз кивнул Маннимарко — коротко и сдержанно, как делал не единожды после окончания долгих и нудных донесений. Нечитаемым взглядом он окинул фигуру мага, после чего, выждав всего нечего и сжав кинжал, металл которого нагрелся и теперь неприятно жёг кожу, пальцами, порывисто поднялся на ноги и расправил плечи.
Бросив короткий взгляд на тело друга, маг слабо, почти что вымученно улыбнулся. Скоро промозглый холод и пронизывающая боль останутся позади, за тонкой гранью, что разойдётся надвое от точного движения даэдрического клинка в чужой руке. Держа эту больную улыбку на лице, имперец отвернулся, замечая, что палач его, точно дождавшись того мгновения, когда узник сядет ровно, ловко перехватил кинжал удобнее, крепче сжимая бледными пальцами чёрную рукоять. И маг не думал противиться судьбе — в меру возможности приподнял голову, открывая беззащитную шею для удара и приготовившись к боли.
Он терпеливо ждал, но вздрогнул, заслышав чересчур громкое звяканье ремешков на чужих сапогах и невольно приоткрыл глаза.
Эльф по-прежнему возвышался над ним, смотря с ехидством прямо в глаза своему узнику и растянув тонкие губы в презрительной, ядовитой усмешке. Над беззащитным магом он откровенно насмехался, более не целясь клинком в открытое горло и сложив на груди руки, отчего сжимаемый до сих пор его пальцами клинок, оказался плотно прижат к рёбрам.
— Чт… что ты делаешь?.. — распахнул в неверии глаза маг, выгибая брови и рывком подаваясь вперёд.
Эльф в ответ лишь усмехнулся шире и попятился. Отходил он от мага всё дальше и дальше, пока не оказался почти вплотную к дремора, что ничуть не изменился в лице — с той же невозмутимостью протянул раскрытую ладонь, закованную в чёрный металл, в которую уже через миг некромант вложил кинжал, вспыхнувший изнутри рубиновым пламенем в руке своего хозяина.
Покинул камеру Маннимарко без спешки, потому и успел поймать на себе растерянно-испуганный взгляд тёмных глаз пленника, на которого только и сверкнул кощунственно глазами. Уже в утопающем во мраке узком коридоре его нагнал истошный мучительный крик, заставивший некроманта сыто зажмуриться, а после — неспешно продолжить свой путь.
***
Ловкими движениями некромант натянул на плечи неприметный дорожный плащ, быстро справился с тонкими ремешками на горловине и набросил на голову глубокий капюшон. Кривая тень скрыла его лицо, но замерший у зажжённого очага, от которого по выстуженному за ночь помещению волнами расходилось тепло, дремора продолжал вглядываться в подёрнутые плотной задумчивой пеленой глаза эльфа. Тот был молчалив и серьёзен, и что-то сокрытое от демона явно заняло его мысли, отчего меж белых бровей пролегли тонкие лучики морщинок.
— Что стало известно от того мага? — подал, наконец, дремора голос, продолжая неотрывно глядеть на фигуру мера.
Пальцы Маннимарко, что-то с шелестом перебирающие в сумке, замерли, а сам мер выпрямился и приподнял голову, сталкиваясь с деланно безразличным взглядом Ахрона. Эльф неслышно хмыкнул. Слишком хорошо он знал дремора: за леденящими осколками в рубиновых глазах, притворным равнодушием и скукой на лицах всегда скрывался жадный интерес. Такова была их суть.
— Ничего особенного. Всего лишь всплеск энергии, — некромант пожал плечом и сконцентрировал внимание на пустых ножнах, в которые уже в следующую секунду оказался вложен излюбленный альтмером клинок. Ахрон видел этот кинжал и ранее — ничто иное из холодного оружия Маннимарко словно не признавал, отдавая предпочтение выкованному из светлого металла клинку, на лезвии которого тянулась нить рун, а на пяте красовался череп. Однако на любые вопросы о том, кто же тот кузнец, создавший столь смертельное, но в то же время и изящное оружие, альтмер неодобрительно косился, давая понять, что этот вопрос явно лишний.
— Но где?
— В Ривенспайре, — не отвлекаясь от сборов и не поднимая головы, бросил эльф через плечо с явной неохотой, и Ахрон отвёл взгляд в сторону, сдержанно кивнув.
Очевидно, дальнейшими своими планами некромант делиться не собирался, а дремора и намеревался из того клешнями вытягивать информацию. В конце концов, Маннимарко редко сообщал что-либо своим прислужникам… да и, в принципе, кому-либо ещё — молча совершал задуманное, уже после, по настроению, делясь подробностями или же намеренно замалчивая те.
И вот снова некромант собирался в дорогу, порхая пальцами над поясом с ножнами, ловко перебирая с шелестом какие-то тонкие свитки в сумке и задевая пальцами несколько небольших пузырьков с сильнодействующими зельями из своей лаборатории. Лишь в один миг он резко поднял голову, точно словив какой-то едва слышный звук, утонувший в треске поленьев в очаге. В этот самый момент линия его губ едва заметно дрогнула, и заметивший это дремора озадаченно выгнул тёмную бровь.
— В чём дело?
Промолчав несколько секунд, словно всё ещё прислушиваясь к чему-то одному лишь ему слышимому, Маннимарко отрицательно мотнул головой.
— Ни в чём, — отмахнулся эльф и, развернувшись на пятках, стремительным шагом направился к дверному проёму, как вдруг остановился, отчего полы плаща подняли в воздух облачка пыли, и застыл, смотря с нечитаемым выражением лица на валяющиеся неприглядной кучей сумки у очага.
Ахрон, до этого глядящий в сторону проёма, ведущего в спальню мера, каким-то до неприличия ехидным взглядом, обернулся к некроманту не сразу.
— Это магам принадлежало? — сухо осведомился Маннимарко, разглядывая багровые пятна на светло-коричневой ткани.
Демон как-то странно дёрнулся, словно вопрос эльфа вырвал его из размышлений, и, моргнув, повернул голову к озадачившемуся эльфу.
— Да. Я приказал доставить сюда. Уверен, в них найдётся что-нибудь сносное.
Маннимарко отстранённо кивнул.
— Хорошо, пусть Халион разберётся с этим до моего возвращения, — негромко произнёс он, теряя к сваленным грудой наплечным мешкам всякий интерес.
Ахрон только учтиво склонил голову, а когда выпрямился, некроманта в помещении уже не было.
***
Уютную и тягучую тишину разрезало неуверенное шуршание. В комнату из дверного проёма врывался тусклый тёплый свет, поэтому разомкнувший веки юноша без труда разглядел силуэты мебели.
— Маннимарко? — он приподнялся на локтях, поняв, что эльфа рядом нет, но в надежде, что тот отзовётся.
Однако ответом ему послужила тишина. Только слабый треск поленьев ласкал слух полукровки, который приложил ладонь к шее и поморщился от того, насколько скрипуче прозвучал его же голос.
Морщась, он поднялся выше и постарался сесть, подтянув к себе ноги и отбросив с обнажённого тела тонкое одеяло, но устроиться сразу ему не удалось — некоторое время мальчонка елозил задницей по смятой простыне, комкая ту лишь больше, прихватывая тонкую ткань пальцами и вздыхая от каждой неудачной попытки усесться удобнее. Только сев полубоком и подтянув к себе ноги, Халион наконец облегчённо выдохнул и поднял голову, принявшись в сумраке выискивать глазами собственную дорожную сумку, которую он чуть ли не доверху напичкал пузырьками с зельями и ядами перед отъездом. И та нашлась довольно быстро — по-прежнему лежала в кресле в открытом состоянии, отчего выглядывающие из неё флакончики поблёскивали в падающем на них потоке жёлто-оранжевого света.
До кресла было от силы шагов пять, однако в сей момент добраться до пузырька с лечебным зельем казалось полукровке задачей непосильной. Он удручённо хмыкнул и опустил глаза на свои руки. Совсем невесомо, почти что самыми кончиками пальцев мальчишка коснулся саднящего запястья и, почувствовав, как вспухла чувствительная кожа, поджал губы, уголки которых также защипало, что вызвало у юноши протяжный вздох. Скользнул он пальцами и по своей груди, спустился ниже, натыкаясь на засохшие следы собственного семени, неприятно стянувшие кожу, но так и не осмелился юркнуть между бёдрами. Как от огня, он отдёрнул руку и выпрямился, втягивая густой воздух и впутывая пальцы в волосы. Те — влажные и спутанные — неприятно липли к лицу и плечам, поэтому юноша попытался собрать их и перекинуть на спину, но, в итоге, лишь болезненно зашипел, когда тонкие волоски задели ранки на запястье, и отбросил эту идею.
Долгое время он сидел на кровати, не решаясь подняться, то и дело ловя себя мысли, что, если Маннимарко, очевидно, поднявшийся давно — ткань подушки и простыни на его стороне неприятно холодили кожу мальчонки — обнаружит его, сонно моргающего, подтянувшего к себе ноги и поджимающего опухшие губы, в постели, то в лучшем случае Халион отделается очередным потоком колкостей и лукаво-насмешливым взглядом. О худшем же полукровка и думать не хотел, поэтому, закусив губу, он вскоре уже сполз с кровати и доковылял до кресла, перед которым рухнул на колени, подтянув к себе сумку и принявшись копаться в содержимом. С облегчением юноша прикрыл веки, приложившись губами к прохладному горлышку флакона из светло-зелёного, почти прозрачного стекла и ощущая на языке сладковатый привкус. Только осушив содержимое склянки, мальчишка оттолкнулся коленями от холодного пола и, упершись ладонями в подлокотники, поднялся на ноги.
— Любопытное зрелище, — басистый голос, раздавшийся столь внезапно и так близко, заставил Халиона дёрнуться и резко развернуться.
В проёме, наклонив чуть увенчанную рогами голову вбок и сложив на груди руки, стоял Ахрон, без стеснения скользящий по обнажённому телу юноши странным взглядом. В один миг его взгляд замер на паху опешившего мальчишки, а сам демон цокнул языком, отмечая про себя, что тело прислужника Червя более чем привлекательно.
— Ты ч-чего?.. — просипел Халион, отступив на пару шагов назад, и ломанулся к кровати.
Он хотел было стянуть одеяло и прикрыть тем всё самое сокровенное, но задумке его оказалось не суждено сбыться: ноги полукровки, словно ватные, подогнулись, и, вместо того, чтобы схватить заветную ткань с кровати, мальчишка рухнул на ту животом, больно утыкаясь носом в матрас и ударяясь коленями об пол. Наблюдавший за всей этой развернувшейся сценой дремора вскинул брови и ухмыльнулся, продолжая совершенно открыто рассматривать выгнутую спину и оттопыренный зад полуэльфа. Тот как-то удручённо вздохнул, словно смирившись с тем, что удача сегодня явно не на его стороне.
— А теперь ещё любопытнее, — поддел Ахрон юношу, который теперь только и делал, что пытался спрятать заалевшие щёки в складках одеяла.
— Прекращай это, — буркнул мальчишка, приподнимаясь, залезая на кровать и мгновенно отворачиваясь от внаглую ухмыляющегося демона.
Одеяло он всё же притянул, накинул его на плечи, скрывшись от чужого взгляда. Что-то коротко забренчало под его левой рукой и, опустив глаза, мальчишка замер, позабыв о демоне за его спиной. Под его пальцами лежал ремень эльфа, не так давно стягивающий его запястья, раздирающий чувствительную кожу, а теперь — неестественно ярко контрастирующий со светлой простынью, отчего мальчишка не смог побороть в себе желания коснуться этого элемента одежды мера, второй рукой придерживая край одеяла.
Теперь, когда разум прояснился, сонливость, наконец, отпустила юношу, воспоминания о недавней близости начали накатывать ленивыми волнами, и мальчишка, прикрыв глаза, ткнулся лбом в руку, сжимающую одеяло. Отрицать того, что ему с эльфом из раза в раз — до дури хорошо, было бы глупо. Маннимарко возносил его до пика удовольствия, заставляя захлёбываться собственными стонами, выгибаться от прошивающего тело жаркого удовольствия и сделав мальчонку зависимым от сладостных, но и в то же время острых ощущений, сломив чужие границы дозволенного и возможного. Халион и представить себе не мог, что кому-то позволит творить с ним то, что творит Маннимарко, что сам будет тянуть к себе того, чьи руки по локоть в крови. Эльф всегда был опасен, непредсказуем, и от осознания этого мальчишку всякий раз холодом обдаёт, который, впрочем, мгновенно рассеивается, стоит альтмеру по-хозяйски огладить ладонями обнажённое тело и вовлечь приспешника в жаркий поцелуй.
Мальчишка тряхнул головой, отгоняя от себя воспоминания о том, как развратно он выгибался ещё несколько часов назад на этой самой кровати, стонал сквозь ткань пояса, бесстыдно разводил стройные ноги в стороны и сжимал теми входящего в него мера. Его крыло от каждого движения эльфа, глубокого и пронзительного взгляда, той силы, с которой цепкие пальцы оставляли следы на его коже.
Халион старался отбросить мысли о произошедшем, воспринять это как что-то само собой разумеющееся, привычное, но щёки его уже предательски горели, и юноша меньше всего хотел, чтобы кто-то посторонний видел его таким.
— Зачем ты здесь? — негромко спросил он, поглядывая на пресловутый ремень и обводя шероховатые края кончиками пальцев, излишне осторожно, словно тот вновь мог причинить ему боль.
— Понял, что ты встал, и пришел сказать, что у тебя есть работёнка.
Мальчишка обернулся к дремора, вскинув бровь.
— Что за работёнка?
— Ночью, недалеко от убежища была перехвачена группа магов. Все их вещи здесь, и ты должен разобрать их.
— А с магами что?
— Мертвы, — уже без тени прежней усмешки, с типичным для всех дремора холодом в алых глазах произнёс Ахрон, отлипая от ледяного камня.
— А Ма... — мальчишка осёкся и нервно облизнул опухшие губы, не замечая в багровых глазах кинрива слабые насмешливые огоньки. — Господин где?
— Отбыл.
На столь простой ответ Халион нахмурился, ясно давая понять, что не прочь был бы услышать и подробности. Но демон только пожал плечом и отвернулся от недоумённо глядящего на него полукровки.
— Вещи магов возле очага, — бросил он, прежде чем бесшумно удалиться.
Помрачневший юноша с места сдвинулся не сразу — лишь убедившись в том, что Ахрон не вернется, он, выпутавшись из одеяла и ухватившись за изголовье кровати рукой, поднялся. Двигался он осторожно и неспешно — выпитое им ранее зелье едва начало действовать — и, добравшись до противоположного края кровати, несмело взял скомканную мантию, которую натянул на тело. Ткань казалась отчего-то особенно неприятной на ощупь, липкой, и мальчишка поморщился недовольно, принявшись выискивать глазами пояс. Тот тёмной змеёй лежал на полу, почти что утонув в тени.
Несколько мгновений мальчишка смотрит на такой простой элемент собственной одежды с непонятным чувством в груди и поднимает тот только тогда, когда понимает, что тратит попусту время, разглядывая пояс, оставивший трещинки и ранки в уголках его губ.
Подпоясав мантию и натянув сапоги на замёрзшие ноги, Халион уставился на стопки одежды на полке шкафа. Он не был уверен, как эльф по возвращении отреагирует на то, что мальчишка вновь взял его вещи, однако и выбора у юноши, чья грязная и потная одежда была скинута в угол комнаты, особо не было, потому он протянул руку к чистой чужой одежде.
Выйдя из комнаты, Халион прошёл мимо очага, остановив свой взгляд на нескольких потрёпанных сумках, но, решив оставить их разбор на потом, устремился вглубь тёмного коридора. Мальчишка направлялся прямиком к источнику, неспешно идя по коридору, обходя громоздкие ящики и дремора, что не забывали оглядеть потрёпанного юного некроманта. Уже скоро запах влаги и мха ударил ему в нос. Сбросив всю свою ношу и поспешными движениями раздевшись, он вошёл в воду и, найдя более-менее укромное местечко, примостился среди камней, откинув голову на холодный валун. Завороженным взглядом он наблюдал за плавающими по потолку бликами, вслушивался в звуки, доносившиеся до него лишь эхом, пока лечебные воды делали своё дело. Под высокими каменными сводами, с которых срывались капельки воды, с пронзительным звоном разбивающиеся о тёмные камни, ему было по-своему уютно, хорошо. Боль постепенно растворялась без следа, и вскоре юноша почувствовал лёгкость в теле.
Но покидать источник он в этот раз не спешил, хоть и молочная вода с каждой минутой становилась всё холоднее. Мальчишка впал в размышления, бездумно водя ладонью по спокойной водной глади, что покрылась мелкой рябью от его движений. Теперь, когда Маннимарко здесь не было, он позволил себе вспомнить о Фирене, день встречи с которым уже близился, и полукровка соврал бы, сказав, что не волнуется перед ней, ведь, дав задание альтмеру отыскать информацию о собственном отце, он никак не мог быть уверен в том, что эльф отыщет хоть какие-нибудь сведения. Потому ему было не по себе, волнение свернулось клубком в груди, и юноша не знал, как утихомирить это ноющее в районе солнечного сплетения чувство.
Однако в Фирене он был уверен — внутреннее чутьё ненавязчиво подсказывало, что этому эльфу верить можно, несмотря на недомолвки и тёмные пятна в его душе. Халион же бередить чужие раны не собирался — знал, насколько невыносимо и мерзко становится от того, что кто-то ворошит прошлое, поднимает то, что всеми уже давно забыто, а после травит, намеренно давя на больное, потому попросту не намеревался лезть не в своё дело. Он чувствовал что-то странное в отношении мага. Смотря в чужие глаза, вспоминая о юном эльфе, Халион всё чаще ловил себя на мысли о том, что у них много общего, и, несмотря на родовитость, Фирену так же, как и Халиону, полукровке, в глазах альтмеров не имеющему право на существование, расставленных жизнью капканов избежать не удалось.
И всё же оба нашли своё место подле своих могущественных господинов и теперь идут по лезвию ножа, опасливо оглядываясь назад.
Халион был намерен докопаться до правды, той действительности, что столько лет скрывалась от него хитро сплетёнными иллюзиями, своими руками или же чужими, разрушить те, превратить в пыль, невзирая на опасность, стоящую у него за спиной и дышащую ему в ухо. Он прекрасно понимал, на какую дорожку вступил и с кем решился играть, ведь приказ его Господина был совершенно противоположным, и мальчишка не мог не помнить этого.
Однако то была его жизнь, только его, поэтому Халион был решительно настроен отыскать того, кто двадцать лет назад безжалостно оборотил своих врагов в пепел, мстя за смерть тех, кого любил.
