Dawn will rise

Если бы Женя знала, чем все обернется, она бы, наверное, попробовала бы что-то изменить. Если бы она знала, что из-за нее погибнет этот парнишка, что из-за этого взбесится та странная девушка в очках, что из-за этого она пристрелит Риту, — Женя бы попыталась это изменить. Женя бы правда попыталась, Женя бы что-то придумала, — что угодно, чтобы спасти Риту и того парнишку-огнемага. Если бы Женя знала, чем все обернется, она бы, наверное, попробовала бы что-то изменить. Попросила бы у Твириновых больше аптечек, не отходила бы от Риты ни на шаг, не ввязала бы их в это дежурство, в конце-то концов. Что-то внутри сворачивается, шурша змеиной чешуей, и шепчет-шипит на ухо: «Это же все ты. Ты виновата». И Женя признается: да, я. Это все я. И никто иной. Если бы Женя знала, чем все обернется, она бы, наверное, попробовала бы что-то изменить. Никто не тянул ее за язык, взыграло лишь природное чувство долга: это же наши друзья, Рита, надо им помочь. И из огня да в полымя, за любую мелочь, потому что так надо, наплевав на себя, — Рита каждый раз ругала ее, крыла такими ругательствами, каких Женя никогда не слышала. Ругала. Крыла. Да. В прошедшем времени. Потому что Риты нет. Потому что это же ты, Лунева, виновата. Это. Все. Ты. Если бы Женя знала, чем все обернется, она бы, наверное, попробовала бы что-то изменить. Именно это она говорит ядовитому змею, шепчущему-шипящему ей на ухо. Говорит — и сама отчаянно пытается в это поверить. Судьба Женю не любит. Иначе почему еще она позволила ей выжить?