Love is madness

У Олега в груди дыра. «Прямо как на Ближнем Востоке», — думает он невзначай, пока мозг застилает алая пелена. Не то чтобы во время его пребывания на Ближнем Востоке в него стрелял его друг, причем пять раз и в очень разнообразные места, но приятного тоже было мало: а еще было много крови и он мог умереть, потому что пуля задела артерию. Он вообще до сих пор не понимает, как выжил тогда — неужели действительно в рубашке родился, как про него шептались по всему лагерю потом? Он усмехается мысленно, — на самом деле не получается хотя бы потому, что лицевые мышцы его не слушаются. В рубашке он родился или нет, — а везение его кончилось здесь и сейчас. Пять выстрелов от Сергея превратили его волчье везение в размоченный в крови и предательстве собачий корм, вставший у Олега комом в горле. У Олега в груди дыра. И дело даже не в том, что в Олега только что выпустили пять пуль из беретты, совсем нет. Просто больно ему отчего-то так, что хочется выть, — а выходит только по-щенячьи заскулить, прижавшись щекой к холодному полу. Кровь у него горячая — да только стынет быстро, и вытекает вместе с сознанием так же стремительно, как Сергей отказался от всего, что у них было общего. У Олега в груди дыра. Такая, что и ни один врач не зашьет, — ни итальянец, ни русский, ни даже тот, что на Ближнем его зашил так, что и шрама почти не осталось. У Олега в груди дыра — огромная, ноющая по краям, кровоточащая. И ее причина за запертой дверью.