Love is madness

Олег ненавидит патроны и цифру пять. Он отлично помнит, как предательские пули, выпущенные рукой (казалось, что) друга, входили в его тело. Для человека, побывавшего в горячих точках, пулевые ранение — нечто настолько привычное, что и больно-то почти не бывает, — но обожгло порохом отчего-то, и шрамы болят на погоду, и ноют суставы и кости, как будто ему лет двадцать прибавил каждый выстрел. Олег ненавидит патроны и цифру пять. И волчий клык на шнурке обжигает ладонь, и бьется о грудь точно новая обойма в пистолете того, к кому преданности собачьей Олегу так подавить и не удалось. Потому что каждый раз, когда он входит за запертую дверь, каждый взгляд голубых глаз разбитого человека, — пытка. Потому рыжие кошки вызывают у него нервный смех, а воронье карканье — желание по-волчьи взвыть, потому что никто не говорил ему, что в той поговорке, в общем-то, бессовестно врут, и люди, живущие с Сергеем Разумовским, завоют волком в любом случае. Олег ненавидит патроны и цифру пять. Он каждый раз с истеричным почти смешком встречает число «пять», когда отрывает пожелтевший от старости календарь на стене (еще из прошлого столетия, а год совпал как влитой). И вздрагивает, когда ему кажется, что в этот раз на его плече сжались не птичьи когти, а человеческие пальцы. Марго каркает ему в лицо всякий раз, и за волосы дергает острым клювом, и смотрит глазами-бусинками осуждающе, — так, что Олегу и вправду стыдно становится. А потом он вспоминает Венецию — и перестает стыдиться перед чертовой вороной. Олег ненавидит патроны и цифру пять. Но ненавидеть Сергея Разумовского у него не получается.