Вечное солнце мертвых

– Как ты вообще умудрился накопить столько хлама?!       Мирон вытаскивает очередную коробку с антресолей. Старается максимально аккуратно отставить в сторону, но пыль с крышки всё равно взмывает в воздух, и Мирон, так неудачно решивший подышать именно в этот момент, чихает, роняя злосчастную коробку. – Я, вообще-то, очень хозяйственный, – заявляет Слава, тут же материализовываясь рядом, и принимаясь собирать выпавшие на пол вещи, – с юных лет готовил приданое. Знал ведь, что без шекелей к еврею и соваться не стоит.              Мирон закатывает глаза, слезает со стремянки, и начинает помогать Карелину.       Бездумно скидывает в коробку обратно крышки для заготовок, парочку кассет без каких-либо опознавательных признаков, журналы «Вяжем дома», датированные 1995 годом, пластмассовые пяльцы, фантики от жвачек, ну, тех самых – с машинками. Только собирается разразиться тирадой, что эта куча хлама – пылесборник в чистом виде, и перевозить это в новую квартиру ни в коем случае нельзя! И вдруг замечает тоненькую книжицу.       Карелин тем временем бормочет себе под нос что-то вроде: «Всё в дом, всё в дом: крышки, чтобы разносолы к зиме были, а кассеты – так там вроде юбилей матушки записан, никак нельзя выкинуть, сам понимаешь».               Но Мирон его уже не слышит. Он вертит в руках находку, которая оказывается альбомом. Стареньким, потрёпанным альбомом. Янович плюхается на пол прямо посреди коридора, и открывает первую страницу.        Смотрит на фотографию и не замечает, как губы растягиваются в улыбке. – Ты чего там лыбу давишь? – Слава с подозрением косится на притихшего Окси, подходит к нему со спины, и чувствует, как краска тут же заливает лицо и шею, – о господи, блять, боже, Оксан, отдай. Закрой. Не смотри. Ну не смотри! Ну пожалуйста!        Мирон ловко уклоняется от длинных рук, которые пытаются вырвать сокровище, так нежданно-негаданно оказавшееся в его распоряжении. – Сколько тебе тут лет? – старательно сдерживая смех, спрашивает он у Славы.       Тот тяжело вздыхает, видимо, смирившись со своей участью, приземляется рядом, заглядывает в альбом и морщится: – Полтора года, вроде.       С чуть поблёкшей от времени карточки, на Мирона смотрит мальчуган, тараща любопытные глазёнки, и воинственно выпятив нижнюю губу. В руках пёстрый пластмассовый попугай, с явным трепетом прижимаемый к груди. Панамка с зайчиками и нос кнопкой довершают образ.  – Ты уже тогда был бойкий и ласковый, а? – Мирон посмеивается, косясь на смущённого Карелина.       Он ведь специально закинул этот альбом подальше от людских глаз. Кто знал, что данный компромат, привезённый мамой во время одного из визитов, попадётся на глаза Тому-Кому-Ни-За-Что-И-Никогда-Не-Должен-Был-Попадаться.              Мирон тем временем перелистывает пару страниц, внимательно разглядывая фотографии маленького Славы: вот Славик в песочнице лепит самый корявый, но, конечно же, самый неприступный замок. Вот Слава на отцовских руках отважно изображает самолётик, растопырив в стороны маленькие ручонки, улыбаясь беззубым ртом. Вот он плещется в ванне, не обращая внимания на шапку из пены, которая делает его похожим на пухлощёкого Херувимчика.  – А... а это ещё что? – спрашивает Мирон, с трудом сдерживая смех, потому что уже догадывается, что услышит в ответ. – Спектакль в садике, – бурчит заметно подросший за эти годы Карелин. – И ты играл... – Да, я играл траву! – выпаливает он, краснея даже ушами.       Мирон смотрит на мальчугана, одетого в какой-то зелёный балахон, и с явным комфортом разлегшегося у края сцены.  – Буду звать тебя Славушка-муравушка, – улыбается Окси. –Тогда ты... ты... Мирошка-картошка! – оставляет за собой последнее слово Славик, выросший физически, но, судя по всему, не умственно. – Детский сад, штаны на лямках, – фыркает Мирон, качая головой, – услышал бы это сейчас кто-нибудь из баттловиков... – Нас сослали бы баттлить на РБЛ, – с наигранной тревогой подтверждает Карелин, – за такие-то рифмы.  – Ты давай не отвлекайся, – Мирон вскидывает бровь и кивком головы указывает на фотографии, дожидающиеся своей очереди, – посвящай в дела семейные.        Слава косится на Окси неуверенно, будто ожидая подвоха, но убедившись, что тот говорит абсолютно серьезно, пододвигается ближе, преодолевает смущение и начинает: – Тут мне шесть... только велик новый купили, мы с пацанами по двору гоняли, и прикинь! Цепь слетела на следующий день! А тут... А вот это... А здесь...              Слава забывает про стеснение, внимательно разглядывает фотокарточки. С блеском в глазах, размахивая руками, с восторгом в голосе рассказывает Мирону про своё буйное, полное красок детство. Окси заворожено слушает, лишь изредка задаёт уточняющие вопросы.        Ему нравится то, как сияют Славины глаза в этот момент, и как он улыбается, и как смеётся, вспоминая особо забавные истории, приключившиеся с ним и с его друзьями. Слава такой красивый и такой счастливый сейчас. И у Мирона в груди будто раскалённый шар, который не сжигает, но греет при мысли, что Слава подпускает совсем близко, делится самым личным, самым сокровенным.         – О, а это мы только с Ванькой познакомились!       Карелин тычет пальцем в фото, на котором изображён он – длинный, как шпала, худой и нескладный, но удивительно трогательный в этой своей подростковой неуклюжести и несуразности. Качество фото, конечно, не очень хорошее, но парня, стоящего рядом, можно узнать. Маячащий в районе Славиного плеча, угловатый и какой-то невзрачный, натянувший на глаза кепку Fallen, – Фаллен МС собственной персоной. Разве что без бородки и без очков.        Что он, что Слава позируют, как чёткие пацанчики с района: засунув руки в карманы спортивок, всем своим видом демонстрируя, что бутылки пива, стоящие на земле у их ног – никакого отношения к сим добропорядочным гражданам вовсе не имеют. – Молодо-зелено, – как-то грустно вздыхает Слава над ухом, возвращая Мирона в настоящее.       Окси переводит взгляд с фотографии на Карелина, и дергает уголком губ, когда видит потухшие глаза.  – Может, того... по чайку? – предлагает бодро, несильно бодая Славу в плечо.  – Давай, – Славик тут же оживает. – Прибери тут все, – поднимается с пола, игнорируя чужое ворчание по поводу того, что один хитрый еврей пытается откосить от дел хозяйственных.              Поставив чайник на плиту, краем уха слушая пыхтения, раздающиеся из коридора, где Карелин храбро воюет с барахлом, Мирон силится вспомнить, куда же он положил свой альбом с детскими фотографиями.