Вечное солнце мертвых

      Он аккуратно складывает дорогие сердцу вещицы в крепкий рюкзак. Закидывает его на спину и уверенно, не оборачиваясь, покидает место, которое служило ему ночлегом долгое время.       Выходит на улицу и стремительным шагом удаляется, не отрывая взгляда от мелькающих кипенно-белых шнурков. Он знает, если оглянуться или позволить себе промедление, то увидит, как волны смывают все за его спиной.       Кругом шумит море и стеной льет дождь. И кажется, что вода везде. Все – одна большая лужа. Хотя, ему-то не привыкать: он барахтается в этой луже столько лет, что уже отвык от суши. Впереди небо собирается с силами, чтобы обрушить новые холодные непроницаемые ливни и пронизывающие ветра, от которых не скрыться: корабль тут, как на ладони.       Он, прищурившись, вглядывается в размытую линию горизонта, и он уверен, что там – за самым эпицентром бури – скрывается то, что он ищет.       Потертый, держащийся на честном слове рюкзак давит на плечи.       Перед тем, как вновь двинуться в путь, он торопливо скидывает в него свой скромный скарб. И снова уходит, не оглядываясь назад.       Поднимается по трапу и бросает взгляд на седобородого капитана, который лениво попыхивает трубкой, устремив спокойный по-старчески блеклый взор туда, где на волнах покачивается остров, дожидаясь их.       Завидев очертания, проступающие сквозь молочно-белый густой туман, он не может понять, отчего внутри ноет и скребет: оттого, что он возвращается или оттого, что в глубине души уже знает – направление вновь выбрано неверно, как и в прошлый раз, когда он впервые ступил на борт. Но это ничего, успокаивает он себя, когда движется вглубь острова, сутулясь и не поднимая глаз от пыльных кроссовок, втягивая голову в плечи и тщетно пытаясь укрыть лицо от моросящего дождя. Это ничего. Если она где-то есть, то он ее обязательно найдет, настигнет. И вовсе неважно, куда и как далеко придется отправиться.       В мешке почти ничего нет, но на плечи будто ложится неподъемная плита. Двигаться тяжело и ноги, – что исходили сотни дорог, сворачивали с них и плутали по тропам – словно свинцом налиты и с трудом отрываются от земли.       Он знает, что нельзя останавливаться и необходимо продолжать путь. Даже если выдохся, даже если кажется, что идти-то на самом деле некуда. А если устал, то нужно найти новый ночлег, отдохнуть немного – и снова в дорогу.       И он идет. Истоптав обувь, и то и дело поправляя перелатанный узелок.       И доходит. Измотанный и уставший, израненный, преданный и предававший, он падает прямиком в сильные руки, которые его удерживают. И он знает, что сейчас, находясь плечу к плечу с семьей, можно сесть и выдохнуть. – Я ее, кажется, нашел, – произносит чуть невнятно, зажимая сигарету губами.       Смотрит, подслеповато щурясь, на закатное солнце, скрывающееся за крышами, все еще мокрыми от недавно прошедшего дождя. Смотрит и понимает с облегчением, что дорога больше не зовет. – Кого «ее»? – собеседник косится удивленно, внимательно прищурив лисьи глаза.       Принюхивается к дыму. Сигарета как сигарета, о чем тогда вещает этот поэт? – Ultima Thule, – негромко отвечает он, смущенно проводя ладонью по бритому затылку, – все ездил и ездил, исколесил столько, и вот она. Здесь. – А-а-а, – понимающе тянет собеседник, прослеживая его взгляд. И, помолчав, добавляет, – теперь-то понял, что это не место на карте? – Понял, – даже не думает спорить.       Он протягивает сигарету, которую тут же перехватывают длинные пальцы, и светлая улыбка озаряет его лицо. Ну конечно же, это не место на карте. Точно. Не место.