Мусоропровод

Каждой проезжающей мимо попутке Ло показывал фак. Каждой, кто притормаживал спросить, стоит ли его подвести, - большой палец правой руки. Но в основном, конечно, в ход шел средний, а после Ло сгибался из-за приступов сильного кашля. Не хочешь меня подвести? Мудак. Хочешь? Спасибо за помощь, как-нибудь обойдусь сам. Ло шел шатаясь вдоль трассы, и перед его взглядом все плыло. Температура тела давно выросла до тридцати девяти градусов, если не выше, но Трафальгар игнорировал этот факт. Его ладони были в крови, потому что вместе с кашлем он выхаркивал еще много собственного внутреннего мира, а после нескольких секунд растерянно смотрел на кусочки маленьких пленок - то, что было совсем недавно частью его легких. Он шел вперед без цели, и иногда его заносило в центр дороги. Происходило это непроизвольно и внезапно даже для самого Ло; водители яростно начинали сигналить в попытках объехать возникшее препятствие, а Трафальгар растягивал испачканные губы, подставлял средний палец ко рту и медленно облизывал его красным от крови языком. Его пробитая пирсингом губа распухла из-за постоянных прикусываний, за ухом была смятая сигарета, на поясе - черная ветровка, местами заляпанная бурыми пятнами. Ло брел вперед, порой нервно покусывая подушечку большого пальца, и со стороны это смотрелось так, будто он был пьян. Но Ло не был пьян. Ло был болен. Трафальгар потер ноющий левый глаз, поймав себя на том, что он плачет - плачет кровью, но не потому что ему больно, хотя это тоже имело место быть, а потому что скоро от его глаза не должно было ничего остаться. У Ло болели все мышцы. Он едва поднимал руки и переставлял ноги; его легкие с трудом сокращались, с каждым разом выталкивая из себя вместе с углекислым газом все больше крови, а сердце - едва билось. Из-за повреждения мозга рассудок Ло должен был давно отключиться или создать настолько прекрасный мир иллюзии, что парень возжелал бы остаться там навечно, но он все еще держался. Он - да, а вот левый глаз - нет. Что-то изнутри корябало глазное яблоко, пытаясь старательно выбраться наружу, и через десяток минут - Ло был уверен, - ему бы это удалось. Лошадиная доза обезболивающих, которую Ло принял, закинув после морфином, позволяла держать сознание на грани его ускользания. Он был ходячий труп. Ему оставалось жить не больше часа-двух. Ло не видел половины вещей перед собой, не мог вспомнить, где он родился, и что херовины, едущие мимо, - это машины, но факт, что Ло осталось немного, он осознавал отчетливо точно. Это началось не месяц и даже не год назад. Ло точно не помнил, когда заразился, но ярко-красные лепестки в своих ладонях он запомнил на всю жизнь. Впервые он увидел их семь лет назад, склонившись над раковиной и вглядываясь в кляксы крови на ее поверхности. Не красные, понял тогда Ло. Белые. Лепестки были белые. Он никогда никого не любил, и расцветающая в его груди ханахаки стала для Ло сюрпризом. Сначала были только легкие. Недуг развивался медленно. Он был слаб на ранних стадиях, но когда привязанность укрепилась, развился и эволюционировал до новых ступеней. Обычно люди с ханахаки живут недолго, однако Ло был исключением. Наверное потому что болезнь его поразила полностью, как и любовь. Привязанность к Монки Ди Луффи никогда не должна была вылиться во что-то серьезное, но Ло понял, что попал, когда переодически стал сплевывать по утрам лепестки с кровью вместо зубной пасты. Он ни за что бы не добился от Луффи взаимности. Сердце Монки было занято, отдано, подарено на веки вечные другому человеку, и Ло не имел на это сердце никакого права. На интуитивном уровне он выглядывал Луффи в толпе, его пульс замирал, когда тот ему улыбался, и он становился счастливее, если ему случалось идти вместе с Монки куда-то вместе. Но они не стали бы парой. Даже после того, как Эйс разбился, так и не вернув чужое сердце законному владельцу. Тем более после этого. Портгас умер где-то года два назад, и Ло был тогда еще не так плох. Но стоило этому случиться, первое, о чем подумал Трафальгар, было не "теперь Луффи будет страдать", а "у меня есть шанс". И эта надежда запустила процесс развития болезни еще быстрее, Ло кашлял кровью, страдал от болей под ребрами, его сердце начинало работать все хуже, а глаза перестали хорошо видеть. Ему удавалось сохранять ясность мысли до последнего, но, видимо, цветы, проросшие в его легких, уже добрались до мозга. Ханахаки не носила глобальный характер. Она убивала своего носителя удушьем или болью при дыхании, но Ло ощущал корни и стебли растения даже в венах. Он был прав, во всем его теле прорастали цветы, разрывая мышечные ткани, постепенно останавливая работу внутренних органов, оплетая мозг нежным зелеными веточками с белоснежными цветами, еще совсем маленькими. Последний раз, когда Ло был на рентгене, он увидел, что все его легкие - ворс. Его сердце забито лепестками, и во рту вместо привкуса слюны - привкус сладко-пресной травы. Ло был готов умереть от чего угодно, но только не от ханахаки. Он был с Луффи первое время практически круглые сутки, не ходил на учебу, пытался ему помочь. Когда для Монки Ло перешел в разряд хороших друзей, Трафальгар действительно поверил, что что-то может быть. Они гуляли вместе, ели вместе, спали вместе и порой вели себя не совсем по-дружески. Они целовались под ивой в парке. Они трахались у Ло дома на жесткой постели до потери сознания. Ло после этого бился в истериках и разбивал костяшки о кафель в ванной, продолжая харкать в унитаз лепестками, ощущая, как отказывают его конечности, и как ему не становится легче дышать. Луффи не любил его и никогда бы не полюбил, что бы Ло для него ни сделал. Луффи видел, что Ло умирал. Виноватая улыбка, которую он тогда подарил Трафальгару, сказав: "Я знаю, что это из-за меня. Давно знал", осталась в памяти Ло. Она часто снилась ему в кошмарах. Использовать умирающих людей, из-за тебя умирающих людей, чтобы заглушить собственное горе? Для Луффи существовал только Эйс, и это стоило бы понять еще тогда, при первой встрече, а после убить в себе то, что еще вообще возможно было убить. Ло остановился, согнулся, сплевал еще одну порцию крови, перемешанную с лепестками и кусками легких. Потом зажмурился, закрыл левый глаз ладонью, будто это могло облегчить боль. Через глазное яблоко и роговицу медленно пророс стебель, который спустя пару секунд раскрылся в пышную белую розу, разрывая веко и заполняя все пространство глазницы. Ее листочки были в кровавых подтеках, из уголка продолжали сочиться алые слезы. Ло отнял руку и ощупал цветок, а после вскинул голову к небу. Он ненавидел этот мир. Он ненавидел свою болезнь. Он ненавидел Луффи, которые сказал ему "я не люблю тебя" вслух столько раз, что, казалось, после каждого повтора у Ло из старых шрамов прорастало по новому цветку. Он насчитал всего тридцать два - все на руках, поверх порезов от лезвий. Пальцы тряслись, когда он наблюдал, как растения прознают кожу острыми шипами, а Луффи будто было все равно. Наверное поэтому Ло тогда сорвался. Он не хотел никого убивать, но Монки был так жесток... Трафальгар сам усугубил свое положение. Он забил Луффи до смерти бронзовой статуэткой, не испытывая при этом ни капли удовольствия. Луффи даже не сопротивлялся, будто нарочно пытался довести Ло до чего-то подобного. Когда сердце Монки перестало биться, рост болезни прошел еще быстрее. То, что Ло взращивал в себе семь лет, резко расцвело за пару часов. Конечно, когда человек, в которого ты влюблен, не любит тебя, это проблема. Если он при этом мертв - это еще большая проблема. Уже обрывая цветы на руках, прежде чем уйти из квартиры Луффи, Ло спросил себя: почему после смерти Эйса Монки тоже не заболел ханахаки? И нашел ответ почти сразу: он никого никогда не любил.