Пальцы нервно дрожат. Так было столько, сколько Ло себя помнил. Он всегда испытывает потребность что-то теребить или отстукивать рваную дробь, дергать ногой, задумчиво касаясь подбородка, разглядывать за окном людей, пока пьет свой дерьмовый кофе.
Кофе Ло не любит. Ло не любит все, что связано с коричневым цветом, тускло освещенными пустыми улицами и больницами. Вопреки последнему от него разит лекарствами и спиртом, будто он проторчал в травмпункте, обрабатывая раны долбаебам-скейтерам или жертвам школьных драк и вывихнутых ног. Ло даже близко не врач.
Он катит по трущобной улице мимо серых спящих домов. Половина из них заброшены, в половине искрятся языки пламени - то ли бомжи, то ли наркоманы развели костры, чтоб погреться, и в такой туман это не удивительно. На улице холодно и зябко; Ло не опускает окна, чтоб покурить, нервно постукивая по рулю указательным пальцем и пытаясь разглядеть хоть что-то в молочном вареве перед горящими фарами.
На запястье тускло сверкают массивные серебряные часы, и Ло с раздражением кидает на них взгляд. Он приехал слишком рано, приехал без надежды найти то, что искал, и очень из-за этого зол.
Его машина сильно выделяется на фоне общей картины: дорогая, такая же массивная и серебряная, как и часы, почти отражающая суть порядка и аккуратности. Примечательный стальной цвет цепляет глаз на фоне покосившегося бетонного забора, исполосованного граффити и матерными словами, выглядит нелепо и неуместно. Ло поджимает губы, продолжая вдавливать в пол педаль газа слабым нажимом, всматриваясь в окружение.
Справа мелькают удивленные лица и взгляды. Его провожают ранние шлюхи с початыми бутылками паленого портвейна, несколько мужчин с косяками и девушка с заплаканным лицом и потекшей тушью, больше похожая в своих рваных колготках не на проститутку, а на херовую версию Харли Квинн.
Ло в этом районе первый и последний раз. Он знает, что ловить здесь, кроме СПИДа или гепатита, нечего, и от того раздражается еще больше. Его мутит, он смотрит в зеркало заднего вида, ловит свой усталый взгляд, вглядывается в зрачки разной величины.
У него отходняк, тревожность нарастает, лица продолжают плыть. Под колесами тенью шмыгает худая черная кошка; Ло едва успевает заметить ее и резко жмет по тормозам, а после громко матерится. За его машиной тянется короткий темный след от шин; капли конденсата оседают на стеклах; изнутри салон потеет от более теплого воздуха, и Ло чувствует, что сейчас задохнется. Пена желчи - все, что в его желудке, все, что кипятится там, подогревая тошноту, подступает к горлу. Ло так скучает по этому омерзительному кислому привкусу собственного внутреннего мира, что не спешит опускать окно.
Со стороны пассажирского сидения раздается стук, и Ло излишне дерганно реагирует поворотом головы. Они встречаются взглядами: Ло стискивает руль так, что белеют костяшки пальцев, и его дрожь вмиг пропадает, а парень по ту сторону зябко передергивает плечами.
На миг Ло кажется, что в нем он видит все то, что могла бы отражать в себе обреченность: пустые широко распахнутые глаза, влажно блестящие при свете фар; угловатая поза - изломанная линия, непривычная, неправильная, неестественная; бледные обескровленные губы с множеством трещин, местами прокушенные до мяса; сальные темные волосы, спадающие на глаза крупными слипшимися от тумана прядями. Парень одет в коричневую поношенную куртку, и Ло глубоко вдыхает.
Как же он ненавидит, когда спиды перестают действовать.
Он ищет себе кого-нибудь на ночь. Ищет совсем не в том месте, где позволяет ему статус, ищет среди опасных и дешевых людей. Но Ло не уверен, что сейчас, без мнимого воодушевления, без временного подъема гормонов счастья и хоть какого-то возбуждения хочет секса.
У него нет лишних таблеток, он открывает бардачок, удостоверивается в этом и истерично захлопывает его, заставляя парня отшатнуться, а после опускает стекло. Он приходит к выводу, что может
попытаться расслабиться, но в глубине души знает, что это ебаная идея. Он даже не помнит, почему из всех районов с проститутками выбрал этот, - его мозг заторможен, все винтики и шестеренки, ржавые и износившиеся, не хотят крутиться без специального смазывающего вещества, и Ло ничего не стоит сдать назад и купить травы у торчащего неподалеку мужика.
Он трет виски, смакуя эту мысль, но совсем не осознавая ее смысла. Ло не может вспомнить, как его зовут, и просто спрашивает:
- Сколько?
Глаза парня на секунду вспыхивают волнительным и тошнотворным коричневым блеском, и Ло жадно вдыхает сырой уличный воздух, расползающийся в душном салоне машины. Как же он, блять, ненавидит коричневый цвет.
Бескровные губы разлипаются, глаза снова делаются мертвыми, и на секунду Ло видит перед собой давно распрощавшегося с мирскими утехами трупа, а после атмосферу ломает сухой и потрескавшийся голос:
- Сто двадцать.
Ло думает, что так звучит голос стариков или людей, которые очень сильно хотят пить. Парень мнется перед дверцей, ожидая вердикта, и Ло хочется прогнать его нахуй, потому что коричневый вызывает ассоциации с кофе, а кофе - новые приступы тошноты. Ло все еще пытается понять, что он здесь делает, а когда вспоминает, следует другой такой же трудный вопрос - почему здесь?
- Садись, - отвечает он, и вопросы без ответа пульсируют под черепной коробкой набатом, уши закладывает. Мозг ощущается так, будто по нему проехали танком, и Ло злится все больше и больше.
Дверца машины распахивается, парень аккуратно забирается на переднее пассажирское; Ло обдает прохладным воздухом. Всего на миг его мысли выстраиваются в четкую структуру, и он вспоминает, что в кармане пиджака должны быть таблетки.
Парень наблюдает, как Ло достает маленький пакет, закидывается феном и сидит неподвижно пару минут. Сидит с закрытыми глазами, как любитель медитации в неожиданным местах, и в салон все еще тянет уличной сыростью. Ло кажется, что сейчас его кишечник вместе с печенью и почками вывернет наизнанку, а потом живот сводит судорогой, и он глубоко вздыхает, - тошнота наконец-то проходит.
Когда он открывает глаза, туман делается искрящимся и белым, как снег на свету, и сталь машины тает в нем, растворяется. Нелепый изломанный парень в такой же нелепой коричневой куртке сутулится и смотрит испуганно, здесь, в пропитанном дорогим одеколоном и лекарствами авто, он неуместен и ненужен. Ло окидывает его первым осмысленно-оценивающим взглядом и переключает скорость на коробке передач. Не самый удачный вариант; выбирая между ним и объебанной плачущей Харли Квинн, Ло, пожалуй, выбрал бы все-таки последнее.
Ему нет дела до логичности своих поступков; он периодически поглядывает в боковое зеркало, будто ожидает там увидеть что-то, за чем приехал, но не видит ничего, кроме смыкающегося блестящего тумана. Трущобы спят; вдалеке прожекторы рисуют длинные дуги света, и Ло кажется, что с такой мощностью их будет видно даже из космоса. Луна подернута серыми грязными тучами; она полная и яркая, висит на почти черном небе, отражая холодными светом лучи солнца. Ло смотрит на нее дольше обычного. Она такая же серебристая, как и его часы. Машина. Костюм, в котором он трахал Моне на пресс-конференции еще утром.
Ехать им через половину города, и парень молчит. Ло радует это, потому что он не любит, когда проститутки много болтают. У парня наверняка есть имя; Ло не спрашивает - ему откровенно похуй на чужие имена, они не задерживаются в механизмах его башки так же, как и сопливые обещания, которые он дает ванильно-клубничным школьницам. Многим из них, возможно, нет даже шестнадцати, но Ло не уверен.
Ло насрать, потому что все, что его заботит, - это как выгоднее купить и продать акции своей компании. Он продолжает невротично стучать по рулю, размышляя, что сто двадцать - это дешево даже для трущобной шлюхи. С другой стороны, шлюхи выглядят хотя бы более-менее ебабельно, и Ло, взвесив все аргументы за и против, наконец соглашается с заданным ценником.
Окно он не закрывает из принципа, и его пассажира потряхивает от холода. Стеклянный взгляд смотрит куда-то в туман. Не человек - тень. Нескладный, худой, с тонкими, но жилистыми запястьями, похожими на ветки. Не анорексик. Не спидозный. Не труп, как Ло показалось изначально. Безынициативный и скучный. Коричневый.
К счастью, Ло не мутит.
- Можешь начинать, - говорит он. Парень поворачивается к нему, недоуменно приподнимает брови. Ло не обращает внимания на чужую растерянность, он озабочен лишь своим состоянием. - Не обязательно ждать, пока я припаркуюсь.
Следует заминка, в ходе которой ничего не происходит, и Ло косо смотрит на парня. Голова того вжата в плечи, а губы - не губы - линия с едва заметным контуром. Он сбит с толку и не знает, как себя вести, и это забавляет Ло, ведь обычно второго приглашения не нужно.
- В чем дело? Твои принципы не позволяют тебе сосать в тачках? - глумливо спрашивает он, и парень отводит взгляд. Ло замечает неказистый шрам под левым глазом и два рубца, полосующие его поперек. Он такой же белый, как и кожа, почти аристократическая, с сетью трещин на тыльной стороне ладоней.
Машина сворачивает на более-менее оживленную трассу; Ло выныривает в апельсиново-желтый от света фонарей мир, уже не молочный и искрящийся, а больше похожий на оплетенный оранжевым сигаретным дымом город. Впереди их встречает мост над рекой, по глади которого тянется холодный туман. Ло на ум приходит сравнение с паром из вейпа - такой же густой, прохладный, скользящий.
Ло ощущает голод, пришедший на смену тошноте в пустом желудке, и ему хочется съесть жирный стейк с кровью, сервированный зеленым горошком, помидорами и огурцами, запить все это кофейным бренди, а после лечь в джакузи, расслабив каждую изнывающую от напряжения мышцу в пенной воде.
Он не расстроен тем, что его временная и, вероятно, несовершеннолетняя пассия на ближайшие пару часов, так и не дала ответа. Обсуждать с проститутками принципы их работы - себя не уважать, и Ло просто наслаждается повисшей тишиной.
Когда они подъезжают к его дому (в теории - вилла в стиле модерн, на деле - просто большая коробка с кучей других коробок внутри), Ло не отказывает себе в удовольствии понаблюдать, как на лице его дешевого спутника отражается недоверие и толика восхищения, - вряд ли этот малыш представлял, какую рыбку оттяпал себе на этот вечер.
Перед виллой дорожка из дикого камня, минующая декоративный пруд, на поверхности которого струится туман меж розовых и белых кувшинок. Глубина у пруда не особо большая, но темная и засасывающая, прямо как пустой взгляд парня-проститутки, и, если не всматриваться, она похожа на кристально чистый лед. У кромки иногда мелькают черно-серые чешуйчатые бока хищных рыб. Квакают лягушки, будто они - на болоте, а не в самом благоустроенном районе города, и Ло ждет, когда ажурные ворота кованного забора откроются, чтоб он смог заехать на террасу и припарковаться.
Парень косится на него с лихорадочным больным блеском, как псих, и трет ладони друг о друга; его внезапно яркий красно-розовый язык мелькает меж едва заметных губ.
- Вылезай, - приказывает Ло, и парень выходит из машины, тихо захлопывает дверцу и мнется перед освещенным фасадом дома, словно тот - экспонат в музее. В полный рост парень выглядит еще более хрупким, отрывистые и нервные жесты, совсем как у Ло, выдают в нем явное волнение. Тонкие пальцы наконец касаются волос, заправляют боковую прядь за ухо, откуда она тут же выскальзывает из-за своей короткой длины.
Из панорамных окон льется теплый свет, но дома никого; Ло направляется к дверям, жестом призывая спутника идти следом.
Он ходит совсем бесшумно и легко. С такой походкой в темноте только глотки вскрывать, и Ло спрашивает себя, почему же эта дешевка не додумалась до убийства, остановившись только на эскорте? Он такой неприметный, блеклый и никчемный; Ло открывает дверь, одновременно ослабляет галстук, потом задирает ногу и тянет лакированную туфлю. Парень рядом вдыхает запах новизны, который все никак не выветрится даже спустя год, и тащит за грязные шнурки своих кед. Ло замечает их цвет. Коричневый преследует его.
Вокруг все кричит о роскоши и богатстве. Ло смотрит, как секундная стрелка часов на пустом циферблате дает круг, стаскивает вторую туфлю и идет в гостиную через веранду с выходом на сад. Если бы этот парень спер что-то из его дома, то получил бы гораздо больше ста двадцати. Ло открывает ледогенератор рядом с мини-баром, бросает два кубика льда в бокал и плескает себе рома. Ром тоже янтарно-коричневый, и Ло раздражен, что не замечал этого факта ранее. Он морщится, будто в стакане керосин, а не выпивка, и отпивает большой глоток. Его глаза пристально следят за гостем, который, осторожно оглядываясь, мнется в арке комнаты.
Маленький лесной зверек. Изможденный и уставший, разморенный теплом дома, он наверняка хотел бы остаться здесь навсегда, в этой роскошной золотой клетке, но у Ло на него совсем другие планы. Ло - не благотворительный фонд, а его дом - не общежитие для шлюх.
Он подходит к нему неторопливо и вальяжно, засунув одну руку в карман брюк, второй - по кругу наклоняя алкоголь и слушая, как кубики льда стукаются о стекло. Часы на его руке на полторы минуты отстают от часов в коридоре, но Ло слышит, что секундные стрелки у них двигаются в унисон. Парень не отступает назад, хотя ему хочется это сделать, он слегка насторожен, как будто в случае любой опасности готов укусить, и Ло чудится, что за этими тонкими вампирскими губами скрываются акульи зубы.
- Не стесняйся.
Рука Ло выскальзывает из кармана, едва заметно касается подбородка парня, приподнимает его, и тот скромно отводит взгляд. Подушечка большого пальца оттягивает уголок губ. Как бы он улыбался, думает Ло. Как бы он улыбался, стоя на трассе, подведя глаза жирной черной линией и надев на себя обычную темную кофту с длинными рукавами и глубоким вырезом вместо этой сраной куртки? Как бы он улыбался своим клиентам, если бы был чуточку более раскован, ведь постучать в окно машины Ло смелости у него хватило? Как бы он улыбался просто так? Ло он не дарит даже и намека на этот жест, да и насрать, собственно. Шлюхам платят вовсе не за то, что они улыбаются.
- Стащи эту ебаную куртку, - непреклонным тоном говорит Ло, и его приказ сразу же выполняют. Куртка падает прямо на белоснежный ковер с пушистым ворсом; парень ломает руки, а после прячет их за спину. В его внешнем виде есть что-то неряшливое и домашнее, но он - мышь как она есть. Ло не нравятся его наблюдения.
За стеклом окна хрустальными бусами сияет ночная роса, осевшая на траве. Шлейф тумана тянется над ней; при комнатном свете видно, что ветки растущей у окна вишни влажные и блестят. Когда парень наконец-то поднимает голову и встречается с Ло взглядом, тот видит в чужих глазах кольцеобразные блики от потолочных ламп. Свет рассеивается в радужке, распадается на тысячи наноосколков, ломается, делая из чернильно-черного шафранный. Ло видит в глазах напротив цвет свежей древесной смолы, и он - тоже коричневый.
Пальцы стискивают края бокала. Какой же ублюдский, блять, вечер.
От парня не пахнет ни дешевым табаком, ни портвейном, вокруг витают только отголоски лаванды от использованного при стирке кондиционера. Ло ощущает нарастающее недоумение, не понимает, чем оно вызвано; парень вдруг говорит:
- Простите, - его голос походит на шепот или шелест листвы в кронах, не такой надтреснутый, как ранее, - этот звук едва слышно. Такой голос может быть только если долго кричать, и Ло различает несвойственную юношескому тембру хрипотцу. - Я не знаю, что нужно делать.
Сверчки заводят долгое стрекотание; Ло отпускает чужой подбородок и медленно наклоняется к парню, касаясь его носа своим. Они смотрят друг на друга в попытках прочитать, и Ло неожиданно осеняет.
- Ты не шлюха, - заключает он, ошарашенный своей догадкой, и парень неловко ведет плечом. - Что ты делал тогда там?
- Я... - он дергает головой, не в силах придумать достойного оправдания и со вздохом говорит правду: - Мне просто нужны деньги.
Ло отходит; бокал с ромом со стуком ставится на журнальный столик, и это отражает
насколько Ло раздражен сложившейся ситуацией. Дешевка, оказавшаяся вовсе не дешевкой, больше похожа на статую - прекрасное каменное изваяние, застывшее в ожидании скорой бури. Ло представляет, как выглядели бы эти античные статуи под водой в его пруду, и ему нравится. Единственное, что ему не нравится, - в какой херне он оказался.
- Деньги платят тому, кто делает свою работу, - холодно говорит Ло, стаскивая галстук через голову, не развязывая узел, после бросает его на темный кожаный диван. - А ты просто предлагаешь мне тебя трахнуть и просишь за это заплатить.
Парень дергается как от пощечины. Для него правда - все равно что оплеуха; он беззвучно сглатывает. Его кадык делает плавное движение вниз-вверх, Ло следит за ним, а после раздраженно фыркает.
- Иди сюда, - он заваливается на диван рядом с галстуком и широко разводит ноги; парень подходит к нему пошатывающейся походкой; Ло, закинув локоть на спинку мебели, второй рукой тянется к своему бесполезному гостю, и тот склоняется, движется за ладонью, как кошка, увидевшая в руках хозяина рыбу.
Ло не чувствует никакого возбуждения, даже предвкушения перед сексом, потому что с грустью понимает - у него и секса-то сегодня не будет. Он грубо утыкает парня носом себе в пах; тот опускается на колени, упирается ладонью в чужие напряженные бедра, но не предпринимает никаких попыток вырваться. Смиренно и обреченно вдыхает чужой запах, боясь уловить в нем какие-нибудь неприятные нотки, но ощущает только спирт, будто перед этим Ло щедро макнул свой член в него.
- Давай с тобой договоримся: ты отсасываешь мне, я тебе за это плачу, а потом ты исчезаешь и больше никогда не появляешься мне на глаза.
Ло намеренно не задает вопроса, для него такие вещи - это констатация факта. Острые плечи парня не дрожат от истерики или подступающих слез. Он готовил себя заранее и, по-видимому, готовил достаточно долго, чтоб пережить унижение, за которое ему бы заплатили. Ло не любитель девственников, ему нравится инициатива и желание ему угодить, поэтому ночная недо-шлюха его совсем не интересует.
Чужие пальцы неуверенно скользят вверх по бедрам; Ло расслабляет свою ладонь, давая парню возможность подняться. Включается кондиционер – автоматическая прогонка воздуха в полночь, и Ло сверяется с часами на запястье. Разница между ними - двадцать пять секунд, таймер кондиционера спешит. Едва слышный звук стрелок из коридора перемешивается со сквозным шумом работающего аппарата. У Ло ощущение, будто изнутри под этот фон его мозги просверливает дрель с крупным сверлом.
Отъезжает вниз ширинка брюк, расстегиваются две пуговицы. Бледные руки трясутся, припуская штаны, и Ло ерзает, устраиваясь поудобнее. Его ладонь лежит на черноволосой голове, слегка стиснув влажные пряди, и кожа на ней более грубая и шершавая, чем должна быть у владельца крупной корпорации. Ло чувствует чужое дыхание на своем члене через ткань синих трусов, его мозг продолжает точить беспричинная боль, высверливая ходы прямо и наискось. Фен не действует в полной мере, Ло сидит на нем уже трое суток, и ему категорически мало принятой дозы.
Парень оттягивает широкую резинку трусов неуверенно и опасливо; Ло начинает гладить его по голове, наблюдая за всем со своей надменной высоты богатого божества, и в этом жесте нет ни капли успокоения или заботы, только злая снисходительность. У парня все трясется внутри, клокочет, стучит о ребра, и органы сводит спазмами так, что он хочет проблеваться не хуже Ло получасом ранее. Он разглядывает первые несколько секунд смуглый член с темной головкой и парой крупных вен под кожей (он, блять, готов поклясться, они так близко к ней, что он
видит, как по ним течет кровь) и едва сдерживает свою тошноту. Во рту предательски сухо, парень не представляет, как можно сосать без слюны, и безрезультатно проводит языком по небу и губам.
Он готов потерять сознание, потому что его долгой подготовки и, казалось бы, стальной выдержки не хватает, чтоб опуститься на пару дюймов ниже. Ло делает часть работы за него: свободной рукой полностью вытаскивает вялый член из нижнего белья, оттягивает крайнюю плоть и наклоняет парня вниз. Сухой рот касается нежной кожи головки; большой палец Ло поддевает верхнюю губу, проталкивает его между слабо сжатых зубов; чужая челюсть покорно открывается.
Это не тянет даже на двадцать, не говоря уже о ста двадцати, и, прежде чем губы обхватывают головку, Ло говорит:
- Не кусайся.
По помещению гуляет сквозняк, ноги Ло ощутимо замерзают, и он вздрагивает от того, что губы парня такие же холодные, как и кондиционерный воздух, но рот - теплый и податливый. Парень посасывает член без особой охоты, даже не стараясь, то и дело задевая его зубами. Здесь не пахнет никакими усердием, все силы уходят на попытки сдерживать тошноту, от полного осознания происходящего глотку тянет, а нижняя челюсть немеет; за доли секунды во рту становится так влажно, что хочется выплюнуть накопившуюся слюну - не сглотнуть, нет, это глотать бы парень ни за что не стал.
Ло не ощущает возбуждения, он смотрит на происходящее с толикой брезгливости, и ему становится неуютно от происходящего. Шершавый язык проходится по верхней части члена, задевает уретру; из уголка рта вытекает прозрачная слюна, катится по подбородку и вязко капает на диван.
К методичному жужжанию одной дрели в голове присоединяется вторая, Ло снова за этот день полностью дезориентирован в пространстве и времени. Он представляет школьницу в черных чулках и короткой мини-юбке из десятого класса, которая сосала его член, как карамельку, облизав со всех сторон за сахарную вату и покатули в дорогой машине, и концентрируется на этом воспоминании. Его яйца начинают тяжелеть, по низу живота растекается почти болезненная ноющая судорога, воображение подкидывает, как орган плавно исчезает за блядски-красными губами школьницы по самую мошонку, а головка упирается в глотку, и член наконец-то начинает твердеть.
Никому здесь не нравится происходящее.
Парень прижимается ладонями к дивану между разведенных ног Ло, отрывисто и неаккуратно двигаясь вверх-вниз; обивка скрипит; подушечки пальцев размазывают по ней накапавшую слюну, и Ло не хочет вглядываться в это, потому что боится, что у него упадет. Парень давится, горбится, со звуком мокрого поцелуя выпускает член изо рта и кашляет. Ему мерзко и гадко, он ощущает себя испачканным, и его прямо сейчас тянет найти какую-нибудь лужу и лечь в нее. К яйцам стекает перемешанная со смазкой слюна, она густая и мутная, парень думает о теплом растаявшем мороженом, о синей газировке с черничным вкусом и кучей пузырьков, поднимающихся со дна стакана, и беспомощно шмыгает носом.
Он уверен, что ему не заплатят ни одной десятки, и боится посмотреть своему клиенту в глаза. Одна мысль об этом вызывает содрогание, он тянется склизкими пальцами к горлу, пытаясь остановить поднимающийся тошнотворный комок. Кондиционер замолкает, отработав свои положенные пятнадцать минут, и никто здесь не верит, что этот ад длится всего лишь четверть часа.
Рука Ло продолжает рассеянно поглаживать чужую голову - они оба этого не замечают. Он переключает свое воображение на образ музыканта в переходе с дырками на штанах на уровне колен и тупой кличкой "Пенгвин", который дал ему себя отыметь за новые стальные струны для классической гитары прямо в пустом вагоне метро при свете желтых энергосберегающих ламп, и член становится еще жестче. Ло вновь подводит черту, что деньги в этом мире решают все, а его недо-шлюха наконец перестает размазывать слезы-сопли и наклоняется, чтоб слизать стекающие по стволу крупные капли физиологической жидкости. Они холодные и противные; Ло ничего не чувствует; язык касается кожи, поднимается назад к головке, и губы смыкаются на члене чуть более уверенно.
Это не смешно и не весело. Это даже не забавно; парень давится отвращением, за окнами сгущается туман, и он теперь настолько плотный, что похож на облако. Вокруг коробки-виллы замыкается седое кольцо, в таком вареве можно утонуть.
На небе вместо звезд и холодной лунной люминесценции - тусклые отблески света, скрытые за ртутной завесой.
Башка забита ватой, там ни хаоса, ни мнимого порядка перфекциониста - нихера разумного или полезного. Под кожей зудит все мясо, дрожат все нервы, запах спирта и одеколона перемешивается с запахом ландышевого освежителя, ублюдские чмокающие звуки посасывания вместо эротических картин вызывают у Ло апатию. Его полуночный гость торопится - ему не хочется уже никаких ста двадцати, но он будет рад получить эти деньги, когда закончит, и Ло не нравится заданный рваный ритм.
Он ждет пару секунд, а потом сжимает чужие волосы в кулаке, не заботясь ни о боли, ни о сострадании. Парень вынужденно останавливается, с ужасом понимая, что сейчас будет, но Ло не дает ему времени на размышления. Он толкается грубо и настойчиво, загоняет член так, как ему удобно, трет головкой о внутреннюю сторону щеки, и дело начинает идти бодрее.
Ло позволяет себе наконец-то посмотреть вниз без особого страха, и первое, что он замечает - припухшие бледно-розовые губы - уже не едва существующий контур. Парень перед ним не сопротивляется, но член все равно с большим трудом входит наполовину - кое-кто из них двоих просто
не хочет, чтоб было глубже. Ло не настаивает, его мигрень разрастается и опоясывает весь череп, он мечтает о паре таблеток амфетамина, еде и джакузи, а парень задыхается и поджимает под себя ноги. Его подбородок, член Ло и обивка дивана измазаны в слюне. Ло тянется к лбу парня, чтоб поднять челку и посмотреть в его глаза, но тот неожиданно перехватывает руку.
У них совсем нет ничего общего, кроме чувства собственного достоинства, и Ло безошибочно распознает данный жест.
Ему приходится зажмуриться, потому что вид сутулого поджарого парня вызывает отторжение. В голове всплывают девушки с разноцветными атласными ленточками в волосах, вплетенными в пряди, косички и жгуты, с колокольчиками и бантиками; их узкие и облегающие белые рубашки, пуговицы которые едва сдерживают декольте, готовое вот-вот порваться по швам. Эти девушки - горячие и покладистые, закидывающие на его плечи длинные ноги с туфлями на высоких шпильках - такие же далекие от реальности, как и разрушившиеся ожидания Ло.
Он думает о кружевном белье с надетой поверх шелковой комбинацией, думает о Пенгвине и его синдроме паучьих пальцев, о Моне, которая всегда делает за него всю бумажную работу, постоянно одергивая край юбки-карандаш, потому что Ло любит лапать ее за задницу, - о чем угодно, но только не о парне с почти невидимым шрамом под левым глазом.
Ло понимает, что никогда еще не чувствовал себя так херово, и дело было не в таблетках и не в раскалывающейся от боли башке. Он направляет голову парня рукой, не вслушивается в его дыхание, потому что не хочет внезапно услышать в череде рваных выдохов слезливые всхлипы, единственный громкий звук, не считая тиканья часов, - отвратительное мокрое чмокание.
Ему кажется, что таким темпом возвратно-поступательных движений он не кончит ни за что на свете, но яркие картинки и ощущение языка делают свое дело. Ло почти смиряется с тем, что дергаться каждый раз, когда зубы парня легонько проходятся по головке, - это нормально.
Ло под конец особенно настойчив, он замедляется, но нажимает сильнее на затылок, вынуждая давиться собственным членом. Ему хочется Королевский минет, а не этот банальный отсос; в воображении Моне нагибается перед ним, чтоб поднять упавшую ручку, Ло наблюдает, как очерчиваются ее ягодицы, потом мысль перескакивает на школьницу в чулках, и Ло не вовремя вспоминает, что ей в тот день исполнилось шестнадцать, и потому он ей великодушно подарил шанс забраться к себе в штаны.
Все работает как наваждение. Перед глазами вместо кругов и искр - белый свет, будто кто-то намеренно светит фонариком, проверяя зрачок. Он кончает неожиданно для себя и без должного морального удовольствия; его сперма, липкая и горькая, растекается на языке во рту парня, и Ло выдыхает - его сердце сбивается с ритма, но это ненадолго. Оргазм был не так уж и хорош, чтоб Ло остался доволен.
Он открывает глаза и слепнет - в комнате слишком ярко, образ стоящей на коленях школьницы тает; по мозгу бьет внутреннее давление: бум, бум, бум. Ло видит перед собой разбитое и сломленное существо, глаза которого широко распахнуты. Радужка подрагивает от беспокойства, как и нижняя губа - непроизвольно; Ло думает, что ему ни к чему тут истерики, и убирает руку. Парень подается назад, выпускает член изо рта и бледнеет еще больше; его белые тонкие пальцы - буквально кости без кожи - касаются мокрого подбородка, и Ло сразу понимает.
- Туалет там, - низким, срывающимся голосом говорит он, указывая влево; парень подрывается с места, скрывается за дверью из темного дерева, и Ло слышит, как его тошнит в дорогой фарфоровый унитаз.
Он поднимается и на ватных ногах идет к мини-бару, там, рядом с бутылками алкоголя, валяется полотенце. Ло неуклюже вытирается от противной слюны, натягивает трусы, не утруждается застегнуть брюки; ему тошно уже не физически, а психологически - хочется стереть последний час из своей жизни к ебаной матери. Парень торчит в ванной минут десять - быть может, рыдает или полощет рот; Ло с отвращением комкает полотенце и кидает его на пол; ему мерзко от самого себя.
От фена никакой пользы, мнимое временное облегчение выветривается быстрее, чем банка слабоалкогольного пива. В доме гораздо теплее улицы, но Ло мерзнет, и пальцы его ног коченеют. Он обеспокоен, без психостимуляторов его нервная система идет по пизде; на глаза попадается валяющаяся у арки коричневая куртка. Ло не думал о коричневом около получаса, и с его умением зацикливаться на всяком говне это - просто поразительный результат.
Он поднимает одежду и проверяет ярлычок; он думает, что после случившегося у него есть еще один повод ненавидеть коричневый: Ло не знает, что намеревается найти на этикетке, кроме указаний к стирке. Ярлычок тусклый, потертый, буквы расплылись от частой носки и пота, но он все равно читает название городской школы-интерната, а после имя владельца куртки - Луффи.
Какое же хуевое имя, думает Ло, швыряя куртку в коридор; его полуночная недо-шлюха все равно не заметит, где валяется шмотка - не до того. Едва начавшийся двадцать первый век уже подходит к концу, Ло сверяется с часами и удивляется, - на самом деле прошло не больше пары минут.
Дверь в ванную открывается, и Луффи выходит оттуда, вытирая рот тыльной стороной запястья. Ло запоминает его таким: уничтоженным во всех смыслах, униженным и оскорбленным. Ло испытывает раздражение, злость и щемящее необъяснимое чувство печали; они не смотрят друг на друга, и Ло хочется, чтоб этот отброс поскорее убрался, и тут же ощущает вину за свое привычное жестокое желание. Ло не любит, когда отходняк поднимает в нем нравственность, ему и агрессии вполне хватает, и это бесит его так сильно, что он крепко сжимает пальцы в кулак.
Луффи идет в его сторону, но не к нему, а к выходу, и его шатает. В его внутренних органах вместо метаболизма копошатся черные блестящие жуки и длинные сороконожки, легкие забиты маленькими паучками, покрывающими ворсом внутри каждый сосуд и капилляр легочных пузырьков, трахей. Он набит мусором и какой-то дрянью, он хотел бы соскоблить эту грязь, но единственный способ в его представлении достать ее изнутри - это вспороть свое тело. Он не вспоминает в этот момент про деньги даже смутно, такое не стоит денег, и его потерянное состояние тоже можно списать на разрушившиеся ожидания.
В реальности не так, как в мыслях.
Ло вытаскивает все, что есть в кармане его брюк - какая-то сдача от покупки сигар, и сует эти деньги проходящему мимо Луффи. Он обещал, он держит свое слово, и Луффи достается на семь десяток больше, чем он просил. Он не пересчитывает купюры, комкает их и запихивает в задний карман джинс, откуда они могут вывалиться в любой момент. Обоим на это насрать. Луффи машинально нагибается, чтоб поднять свои вещи.
Когда входная дверь открывается перед ним, все, что видит парень, - сплошное белое море, в котором он хочет раствориться как привидение. С пруда тянет холодом, но Луффи не надевает куртку; Ло находит в себе силы взглянуть ему вслед, и мышцы лица немеют от того, как сильно сжата его челюсть.
Луффи выходит из его дома так же стремительно, как и из его жизни; на Ло накатывает облегчение, а после он слышит звук открывающихся ажурных ворот. В доме он снова один, но мерзотное чувство грязи под кожей не проходит.
-
Утром Ло надеется проснуться с провалами в памяти, но он помнит все предельно четко. Ему в разы хуже, чем ночью; он не может есть, его знобит, и Ло убеждает себя, что он отравился. Он наконец-то вспоминает, что делал в том днищенском квартале бомжей и дешевых шлюх, злится на то, что не нашел кого-то достойного на ночь, опуская тот факт, что, собственно, не очень-то и искал.
После трех таблеток аспирина и стакана воды он пытается залить в себя кефир, но его перекашивает от одного кислого запаха. Он смотрит на белую густую субстанцию, перед его глазами не столешница кухни - Луффи, слизывающий мутные подтеки спермы с члена.
Ло успевает наклониться над раковиной, прежде чем его выворачивает желчью и выпитой водой.
Телефон заходится истошным воплем, когда Ло лихорадочно трет ладонями лицо в попытках привести себя в чувство. Включается автоответчик, Моне елейно оповещает о назначенном утреннем собрании, на которое Ло уже безбожно опоздал, а после ехидно просит выпить активированного угля.
В эту секунду зеленоволосая сексуальная помощница кажется Ло последней потаскухой, она бесит его неимоверно и бешено, но ее идея про уголь - хороша. Он не перезванивает, ему поебать на собрания; Моне перенесет встречу и сделает все как надо, она взрослая девочка. Ло даже не пытается себя одернуть, добавляя "да чтоб она сдохла".
Ло выпивает полпачки черных таблеток и ложится на свою огромную и холодную кровать. Тело - мешок сгнившей картошки, в котором копошатся проволочники. Ло не знает, но на самом деле у них с Луффи гораздо больше общего, чем им обоим показалось в начале.
Он засыпает, накрыв себя одеялом и подтянув колени к себе, пока в груди нарастает необъяснимый очаг жара, - у Ло без причины поднимается температура, и он это чувствует, уже засыпая, убаюканным собственным убеждением, что все в порядке, но уставший организм имеет свое мнение на этот счет.
Ло выбрасывает из сна спустя пару часов, и первое, что он делает - тянется к своему мобильному. Он собирается вызвать скорую, но через миг передумывает и решает просто умереть. В ванной валяется ни разу не использованный градусник; Ло не нужно даже прикасаться к нему, чтоб определить, что температура у него однозначно выше тридцати восьми. Ломота в мышцах и сухость во рту сводят с ума; "тот ублюдок меня точно чем-то заразил", - бьется в голове, когда Ло тащится по стене к туалету, как послеоперационный пациент. Он пьет из-под крана в раковине на обратном пути, и вода кажется ему такой невкусной и пресной, что Ло удивляется: у воды бывает вкус?
Ему снова звонит Моне и сухим деловым тоном с хорошо спрятанными нотками беспокойства просит перезвонить или хотя бы дать понять, что с ним все в порядке. Ло находит свой телефон в складках гигантского одеяла, отправляет ей шаблон с текстом "не беспокоить, очень занят", и снова заваливается на кровать. Он спрашивает, за что ему все это; воображение вместо ответа подкидывает кружку с кофе.
Уебски-коричневого, и Ло закрывает глаза. Этот кошмар никогда не кончится.
К вечеру туман рассасывается, расползается в разные стороны, как огромный белый мост, сотканный из пара и дыма, который насквозь выжгли лучи закатного солнца. В орхидеях под окнами Ло большой паук ползает по покрытой каплями паутине, и на улице пахнет так свежо, что хочется открыть окна. Кондиционер привычно выполняет никому ненужные функции; Ло цедит себе блевотный кофе из турки, потому что от любого другого запаха его перекашивает, и с кружкой выходит на задний двор, чтоб босыми ногами собрать ледяную воду.
Ему не лучше ни сейчас, ни через полчаса, его знобит, трясет; он выпивает кофе, возвращается в дом, закидывается жаропонижающим и снова ложится в постель.
Ло никогда не спит больше двенадцати часов, и он удивлен.
На следующее утро он просыпается позже десяти - еще одно опоздание на встречу, и разминает ноющие мышцы. Его желудок громко урчит, слюна наполняет рот, и в этот раз мысль о прошедшей ночи кажется ему далекой и абсурдной. Он тянется - ни головной боли, ни температуры, ни перепадов настроения; Ло с чистой совестью списывает все на наркотики и ставит крест на идее посетить врача. В отражении зеркала он выглядит даже лучше, чем хотел бы, умывается, завтракает бутербродами и выливает остывшие остатки кофе в раковину. Не прощает себе, что мог хотя бы на секунду счесть эту срань приемлемым пойлом, и уходит на работу.
У Ло впереди вся жизнь и еще пару лет сверху.
Он рад видеть Моне и почти раскаивается в том, что про нее подумал. Моне встречает его лаконичным, но информативным отчетом о последних новостях; механизмы в башке Ло вращаются, начинается новая прибыльная рабочая неделя. Ло встречается с людьми, трахает помощницу в перерывах на ланч и черкает пять повторяющихся букв в своем ежедневнике рядом со списком дел, синими ромбами и треугольниками.
Ло знает, что он в порядке, но все, что имеет коричневый цвет, и все, что начинается на букву "Л", переносит его на двое суток назад, безжалостно и молниеносно.
Ло ненавидит свое имя.
-
Ло не чувствует себя свихнувшимся или зависимым, но он определенно чем-то болен. Какая-то область его мозга периодически дает сбои - Ло ловит себя на мыслях, что думает о Луффи с флегматичной философией: как тот докатился до такой жизни? не вскрылся ли он в своей общажной пустой комнате, уткнувшись носом в подушку, пока спят его малолетние соседи?
Неделя пролетает быстро, и Ло чисто из интереса находит адрес нужного ему интерната. После работы, опять же, чисто из интереса едет поглядеть на безликое кирпичное здание с забором, прутья которого больше похожи на зубья расчески. Интернат действительно выглядит безжизненно, в его неокрашенных и разбухших от прошедших весной дождей окнах мелькают чужие силуэты, местами нет ни штор, ни поеденных молью занавесок, и Ло, привыкший с самого детства питаться качественной и вкусной едой, не представляет, как это - жидкая манная каша утром вместе со слабо сладким чаем и пара жестких конфет на десерт.
Он в этой части города даже не бывает, ему здесь нечего ловить. Его огромная машина, отражающая уродливые дома горожан чем-то схожа с лезвием ножа - идеальная зеркальная полировка, Ло без проблем может причесываться, глядя в ее отражение.
Интернат близок к трущобам, но пешком до них идти с час. Ло притормаживает на углу, надеясь не вызвать особо интереса, что весьма тщетно, его машина среди разваливающихся калымаг во дворе такая одна.
За забором на покосившейся детской площадке носятся дети и подростки; часть из них одета в коричневые куртки интерната, уже издалека определяющие их принадлежность на улице, они все как один - худые и сутулые, но среди них нет никого хотя бы отдаленно похожего на Луффи.
Ло ощущает свербящее желание выйти из машины и дотопать до крыльца, чтоб полюбопытствовать у воспитателей, где сейчас интересующий его детдомовец, но он не двигается с места. Ему не хочется касаться грязных замызганных дверных ручек или собирать кожаными туфлями пыль с дорожки территории. Ему даже не хочется смотреть на хищное здание, такое же квадратное, как и его ебаная вилла, но он все равно продолжает жадно наблюдать происходящее. Ему кажется, что еще секунд десять, и в окно машины снова раздастся стук - Ло ждет его, Ло неосознанно надеется, что это случится, он знает, как реагировать теперь, когда мозги отшлифованы здравым смыслом, а не феном, но ничего не происходит.
Ло медлит еще пару минут, поворачивает ключ зажигания и отъезжает. Ему все равно неуютно находиться здесь.
-
Имя Луффи оказывается на двух страницах ежедневника Ло, и он ловит себя на мысли, что пора завязывать. Он размышляет о том, как все это глупо и бессмысленно, пока выводит новую заглавную букву, а после еще четыре за ней следом, ведь пока он думает, он может позволить себе продолжить писать.
У него заканчивается вторая неделя, но Ло не зациклен, нет, скорее озабочен. Он закидывается феном еще дважды, прежде чем ему становится совсем плохо, и завязывает с этим на некоторое время. Его невротичность возрастает, но Ло все равно запускает Колыбель Ньютона - этот сраный офисный маятник, передающий энергию через шарики, и Ло до ужаса бесит этот звук, бесит так сильно, что его зубы скрипят друг о друга, но он продолжает слушать, черкая в своей книжке следующие пять букв.
Ло относится к тому типу людей, у которых антистресс вызывает стресс. Ло не оценивает маленькую Вселенную на его столе всерьез, но глухой металлический "чек-чек-чек-чек" перестраивает мысли, задает им структуру. Ло пишет, слушает, думает о людях. Ло приходит к мнению, что люди - говно на блюде, а после резко и с силой начинает черкать имена, которые написал - все двести тридцать семь, каждое поочередно.
Это похоже на манию, сводит с ума, и Ло не может это объяснить. Происходящее не поддается объяснению; Ло ищет ответы, которых не существует, и в конечном итоге ему надоедает их искать. Череда кадров мелькает у него перед глазами: прозрачный силуэт парня, интернат с уродским каменным фасадом, коричневый цвет радужки с отблесками круглых ламп.
Ло даже не интересно, куда потратились деньги. Он не испытывает ничего, кроме усталости; раздражает, что воспаленный рассудок зацикливается на такой хуйне и никак не может ее отпустить, потому Ло решает сам разобраться в происходящем.
После работы он садится в машину. Он оставляет Вселенную Ньютона постукивать металлом в тишине кабинета, включает радио в салоне, слышит какие-то попсовые песни, но не вслушивается в их текст. В этот раз он едет в трущобы не ради того, чтоб найти себе шлюху на ночь, он просто стремится наконец-то избавиться от навязчивых мыслей.
Писать чужое имя вместо деловых заметок на пресс-конференциях - помешательство. Ло не влюблен, у Ло не играет мораль или нравственность в жопе, он не хочет помочь, потому что он сам не знает, чего вообще, блять, хочет.
Он едет назад, туда, где пару недель назад встретил человека, который впечатался в его сознание клеймом, и ему даже нечего сказать. Как он будет оправдываться? Что придумает? Ло старается не заглядывать так далеко, да и в действительности его это совершенно не волнует. Он въезжает в район в половине восьмого вечера, и это еще раньше, чем в прошлый раз, но заплаканная не-Харли Квинн - все на том же месте.
Она сидит, привалившись к каменной высокой клумбе, из которой торчат неухоженные и поросшие травой цветы, курит сигареты без акцизной марки, и на ней - все те же драные колготки в крупную сетку. На самом деле она совсем не похожа на Харли, но ее волосы такие же длинные и светлые.
Впереди выныривает знакомый участок; Ло подъезжает к месту, где чуть не сбил кошку, лихорадочно пытаясь придумать какой-нибудь предлог. Он продумывает небрежные варианты типа "решил дать тебе денег, а то ты выглядел жалко", или что-то в этом духе, но на самом деле единственное, что здесь по-настоящему жалко - это оправдания Ло. Он знает, что ему совсем не обязательно вообще что-то придумывать, ведь всего пару минут назад он даже не задавался этим вопросом, но в мыслях такой хаос, что Ло хочет хоть за что-то зацепиться.
Он надеется найти Луффи и все понять. Понять по его внешнему виду, по его глазам, по его призрачной позе. Подойти, тряхнуть его, сказать "пошел нахуй из моей головы", а после уснуть дома и больше не черкать никаких слов в ежедневнике.
Ло оглядывается в поисках Луффи, медленно проезжая мимо места их встречи, за углом замечает толпу и тормозит, потому что в ней - он.
Ло чувствует себя ответственным за что-то, чего не в состоянии объяснить, и отрицает это всеми возможными способами.
Всего их пятеро: Луффи и четыре разномастных парня, двое довольно высоких, все они одеты в цветные, но поношенные шмотки, с татуировками, у одного бритый висок. Рядом стоит старый минивэн - грязно-коричневый, но не из-за своего обычного цвета, а из-за налипшей грязи. За лобовым стеклом на зеркале заднего вида висят четки с золотым крестиком, играет приглушенный хип-хоп, и в этом окружении Луффи определенно лишний.
И нет, вовсе не потому что он почти без одежды. Не потому что его штаны спущены, не потому что он все в той же уебской куртке и не потому что в его рту чужой член, который он теперь без проблем может засовывать в себя по самые яйца. Видимо две недели практики сделали свое дело, думает Ло, наблюдая за происходящим, и компания наконец его замечает.
Луффи сразу узнает машину, и его глаза широко распахиваются.
Ло не осознает, какого хера он здесь забыл.
Парни смотрят на него с опаской, ждут реакции, но в происходящем нет ни капли стыда - иметь шлюху в трущобах обычное дело. Ло присматривается к происходящему, понимает, что руки Луффи выкручены сзади и крепко удерживаются, сам он - больше не бледный, потому что его кожа окрашена гематомами и следами от крови. Они бурые и багрово-красные, оставленные безжалостными людьми, их костяшками, носками ботинок и кончиками острых предметов.
Ло может выйти и помочь, но он просто сидит на месте.
Парни не теряют времени даром; им ничего не мешает; они злые, побитые жизнью брошенные животные, и в их поступках - ни капли человечности. Вместо души - поросший мхом кусок серого гранита; Ло знает, что его углы торчат и корябают изнутри - он ведь имеет такой же. Жить с внутренним воображаемым кровотечением от оставленных им ран стало уже привычно.
Губы Луффи не ярко-розовый контур, как в ту ночь. Он не просто унижен или оскорблен, он убит, разрушен и опустошен; ему не заплатят за это ни копейки; его грубо хватают за волосы, его имеют два ствола, дергают и крутят, выворачивая запястья из суставов.
Сутулый парень со шрамом и пустыми глазами. В коричневый куртке. Со следами спермы на лице.
Ло увидел уже достаточно, но он не отводит взгляд. Всматривается в чужое мокрое от недавних слез лицо, постукивая по рулю пальцами; попса сменяется джазом, но хип-хоп из минивэна все равно перекрикивает музыку в салоне. Под ударный ритм композиции парни, имеющие Луффи, толкаются поочередно сзади-спереди, сзади-спереди, и Ло наблюдает в этом извращенную интерпретацию Маятника Ньютона.
Он собирается выкинуть его к хуям, когда вернется назад в офис.
Луффи тянется к нему, и Ло замечает это по живым, переполненным отчаянием и страхом глазам - не пустым, не мертвым; Ло жалеет, что вообще видит этот взгляд. В нем отражается вся суть надежды, безграничная мольба; Ло не хочет, чтобы на него надеялись.
Всего лишь на секунду у него возникает непреодолимое желание выйти из машины немедленно и остановить происходящее. Он тянется к дверной ручке, параллельно копается в мыслях, вытаскивая хоть один из придуманных поводов, но там, как назло, пусто. Он не может вспомнить ничего, и, когда секунда истекает, Ло думает, что все предельно ясно.
Ему остается просто действовать. Он в состоянии это сделать.
Вместо этого он продолжает смотреть, и уголки его губ дергаются, когда член одного из парней снова погружается чуть ли не целиком в чужой широко распахнутый рот. Луффи трогают везде; он не возбужден и не получает никакого удовольствия, и, фактически, это честно, ведь работа порой не приносит счастья. После этого Луффи вряд ли захочет хоть еще раз появиться в трущобах, а может его труп - это будет последнее, что люди здесь найдут.
Ло глубоко вздыхает. Вместо сострадания в нем разгорается брезгливость, он не сочувствует и не жалеет. Его мечущиеся мысли создают невероятный хаос; они похожи на молекулы, отталкивающиеся друг от друга; Ло прыгает от мысли к мысли, касаясь каждой крайности поочередно, и, наконец, делает свой трудный выбор. Ему становится легче - один из кусков гранита где-то внутри, оплетенный вьюном и мокрым зеленым наростом, откалывается от огромного камня.
Ло приехал сюда с надеждой увидеть здесь что-то такое, что лишит его больной разум его ненормальной паранойи, и он видит это. Видит, к счастью, зрелище далеко не лицеприятное и прекрасное.
Вместо сожаления приходит только безразличие.
Он кивает Луффи, показывая ему, что все в порядке, и наблюдает в чужих глазах облегчение и благодарность. У Ло щемит грудь при таком взгляде, но не от жалости, а от предвкушения. Луффи ждет, что Ло выйдет из машины и заберет его, увезет в свой дом-коробку или в любое другое место, где подотрет ему сопли и пообещает хорошую счастливую жизнь, и Ло улыбается этим мыслям.
Его пальцы, до этого отбивающие несинхронный с джазовой музыкой ритм, хватаются за рычаг коробки передач и переключают скорость; фары загораются, вырезая два рассеивающихся треугольника в сгущающихся сумерках.
Облегчение Луффи сменяется недоумением, а после - осознанием; Ло кидает последний взгляд на него и уезжает, провожаемый испуганными и умоляющими глазами.
