Мусоропровод

Они познакомились в больнице, в отделении интенсивной терапии. Луффи посещал сеансы по восстановлению после аварии, Ло просто проходил мимо в свой кабинет. Врачи шутили, что у Монки ночами на коже мерцает отпечаток ладони - божественное благословение, потому что при таких травмах не выживают. Среди врачей верующих было гораздо больше, чем могло показаться, ведь надо же на кого-то перекладывать ответственность за неспасенную жизнь. Ло не относился к таким людям, но случай Луффи считал действительно мистическим. То, что случилось единожды, никогда не повторяется дважды. В следующий раз могло бы и не повезти, думал он, слушая, как Луффи из палаты весело вещает, что он отлично себя чувствует. Да уж. С реактивным-мать-его-реактором вместо сердца чувствовать бы себя только так. С Луффи он общаться начал из-за обстоятельств. Врач, у которого наблюдался парнишка, был переведен в другую больницу, и этого неразумного шкета посадили Ло на шею. Он сожрал все черствое печенье в кабинете за первые двадцать минут, находясь там, пока Ло изучал его карту и думал, насколько же это непрофессионально и тупо (и весьма жестоко) - сплавлять ему какого-то говнюка на попечение. У Луффи не было семьи, но имелось достаточно много друзей, которые периодически его навещали, и Ло дивился: каким надо быть дураком, чтоб создать так много связей, делающих тебя слабым? Ло терял, терял дважды, а то, что происходит дважды, как известно, всегда произойдет трижды. Поэтому он отдалялся как мог. Только вот для Луффи не существовало никаких стен. Боль Ло, уже притупившаяся от потери и ставшая черствой, как острый камушек, соотносилась по размерам с Сатурном или Юпитером, или еще с какой-нибудь из планет, и Ло не знал, куда запихать такую огромную ношу. Столь велико было и его желание огородиться от мира, и если одиночество Ло оказалось вполне себе измеримо, то желание Луффи быть рядом с ним - нет. Бесконечно, бесконтрольно, больше по площади, чем Солнце или сам Млечный путь. Кто-то сказал бы, что это невозможно. Этот кто-то определенно никогда не был знаком с Трафальгаром Ло и уж тем более - с Монки Ди Луффи. Они не тянулись друг к другу, не любили друг друга, в их глаза не сквозило ни нежности, ни заботы; между ними не было ничего, что делало их похожими или родными, и они все равно находились рядом, как будто бы Ло был одной сплошной кровоточащей раной, а Луффи - его пластырем. Они провели вместе всю осень, пока Ло наблюдал его, кормил печеньем и пытался выгнать в полночь из кабинета, в котором засиживался допоздна. Они даже не хотели потрахаться друг с другом - здесь вместо какой-то красной ниточки зияла лишь пустота. Но Ло без него было хуже, чем с ним, и потому он не предпринимал ничего - время шло, время само решало, чему и когда суждено случиться. Ло не торопился, ежедневно заедая свои горькие таблетки рутиной, на вкус во рту ощущающейся как битое стекло: царапала его язык, небо, резала пищевод, оставляя за собой невидимые бескровные раны. По ночам в пустой холодной квартире тишина разевала свою беззубую космическую пасть, и Ло думал, что ему действительно стоит завести кота. Или повесить гирлянду. Ло не угнетал капающий в тишине кран, не пугали посторонние звуки в темноте или куча пауков, образовавшая свою колонию под потолком, или трехнедельная пыль в квартире. Для счастья Ло не нужен был никто, и спустя пару лет, продолжая в одиночестве лежать под тем же потолком и смотреть на те же трещины на побелке, он спрашивал себя: так зачем он тогда открыл Луффи дверь? Первого декабря Луффи пришел к нему с бенгальскими огнями в одном одеяле и розовых тапках-угги, промокших из-за снега. Он переминался с ноги на ногу, с одеяла на пол падали снежинки, а сам он был румяный от мороза, и бенгальский огонек в разные стороны искрил теплым оранжевым светом. Он шагнул за порог, распугав все тени и отогнав все кошмары, и Ло, который никогда не замерзал, Ло, у которого в квартире стабильно было 15-18 градусов, ощутил, как его потряхивает и знобит. Терапия после полуночи, сказал ему Луффи. Они просидели в коридоре, сжигая бенгальские огоньки, один за одним, и еще никогда Ло не видел свой коридор таким ярким. - Не такой уж ты и плохой, как о тебе говорят, - Луффи улыбнулся, и его замерзшие, обескровленные после улицы, губы сложились в линию. - А что обо мне говорят? Но это было совершенно неважно; в руках Ло догорела маленькая вселенная, а после погасла, как погас когда-то свет в его надменных и внимательных глазах, и он потрогал выгоревшую палочку, растер на подушечках пальцев нагар. Луффи смешно фыркнул и сполз на пол, а потом они уснули, и утром Ло безбожно проспал на работу. Они сжигали все, что видели: бумагу, вещи, дерево, документы - все, что попадалось на глаза и горело. В этом не было ни капли увлечения пиротехникой, просто это действительно помогало избавиться от призраков, растягивающих свои длинные, похожие на черные дыры, рты, по углам квартиры. Ло узнал, что Луффи тоже видит эту срань: отвратительная черная жижа, липкие стены, опарыши в еде, изогнутые линии существ с переломанными конечностями, выглядывающих из-под кровати - и все это так четко отпечаталось на сетчатке карих глаз, что даже собственный свет Луффи их уже не отгонял. Так бывает. То, что делает тебе больно, то, из чего ты состоишь, иногда принимает разные обличья. Ло никогда не спрашивал, что случилось с Монки до аварии, и никогда не рассказывал, что случилось с ним. Они видели похожие вещи, они вешали гирлянды, так много гирлянд, что от их разноцветного перелива болели глаза. Помещение мерцало, как будто было переполнено разноцветными стеклышками, и в этом свете не было ничего, что могло бы выскользнуть черной тенью и метнуться к твоей постели, чтоб свернуться клубочком на груди или перетянуть петлей шею. У шизофрении бывало много обличий. Ни один бы человек в здравом уме не дал бы Ло работать врачом, если б узнал, что тот болен шизофренией. Но так бывает. Дерьмо случается. Люминесценция светила весь декабрь; Ло сжигал счета за свет так же, как сами киловатты, как деньги, которые зарабатывал. Луффи сидел у него дома; они ели печенье с какао или теплым молоком, закутавшись в один плед, и наслаждались сиянием тысячи лампочек, потому что без света даже в непроглядной тьме они уже не могли сиять самостоятельно. Это не решало проблему, это не лечило их, не избавляло от боли, страданий или надежды, но решать проблему никогда и не было их тактикой. Они просто жили. Просто ждали новый день, чтоб повторить по кругу то, что делали вчера. И в таком темпе прокрутился весь декабрь. В их планах не было праздновать тридцать первого, ставить елку или развешивать елочные украшения. Луффи баллончиком написал на двери Ло "это просто день" и наклеил два стикера с желтыми тыквами. Монки любил Хэллоуин больше, чем Новый год; соседи Ло покрутили пальцем у виска. Они были недалеки от правды. На улице порошило снегом; для Ло - пепел - не снег; для Луффи - искусственные серебристые блестки, оседающие на плечах прохожих. Кровавые следы вместо обычных отпечатков от ботинок, на окнах магазинов - внутренности, а не мишура. Они шли держась за руки, едва сжимая ладони друг друга, отстраненные и усталые, будто и вовсе не были знакомы. На голове Луффи была натянута старая черная шапка Ло, из-под нее торчали темные пряди волос; Ло думал о том, что первое января принесет с собой солнце и белый свет вместо пасмурного уныния. По крайней мере он хотел в это верить. После Нового года заканчивалась вся терапия Луффи, Ло почти заполнил его карту, завершил историю болезни, и скоро этому делу стоило уйти в архив. Размышлять об этом не хотелось, как и о чем-то в целом; Ло бегло читал надписи, поздравляющие с Новым годом, цеплялся за каждую яркую вывеску и щурился до боли в глазах, смотря на нее. Всему хорошему или плохому когда-нибудь должен настать конец. Не то чтобы Ло был на этом зациклен, но иногда он задавался вопросом, как долго протянут их с Луффи недо-отношения и на каком этапе все развалится? Скоро ли погаснет это Солнце, вокруг которого на орбите вращается все сущее, и погаснет ли вообще? - Я хочу себе фосфорный браслет, - сказал Монки, и Ло машинально отпустил его руку, позволив зайти в магазин за разноцветной штуковиной, но не последовав за ним. В бредущем потоке он перешел дорогу на другую сторону улицы, стараясь идти как можно медленнее, чтоб Луффи не потерял его из виду и смог догнать. Но это было совершенно бесполезно, ведь Луффи и так бы его нашел. Все томились в ожидании чуда, какофония звуков нарушалась лишь излишне громкими криками; заезженная пластинка рождественских песен фонила, и Ло сквозь этот звук услышал, как визжат тормоза. Когда он обернулся, весь свет в мире мигнул, сопровождая последний удар чужого сердца; и за эту долю секунды Ло увидел настоящий, а не иллюзорный кровавый след на бампере белой машины. Толпа уже собралась вокруг тела Луффи. - Кто-нибудь, позовите врача! Тьма была такой плотной, что Ло не видел сквозь нее ничего, хотя уличный свет все еще горел. Сбоку дыхнуло зловонием - воспоминания повылезали из своих нор и засуетились. - Я... врач... - едва слышно выдавил из себя Ло, сделав робкий шаг вперед, но это ничего не изменило. Музыка ускорилась, и реклама начала вещать про счастливое Рождество. - У него есть пульс? - Нет. "Праздник к нам приходит".