Мусоропровод

Его некому было защищать - парня в чёрной ветровке с пластырями на щеках, под которыми запекались и кровоточили раны. Бинты на руках были серыми от грязи и бурыми от крови, менялись они нечасто, и Ло подозревал, что было просто нечем менять. Он следил за Луффи с задней парты, когда тот заходил в класс, и неустанно дырявил взлохмаченный затылок пристальным взглядом. Он не писал конспекты, черкал на полях повешенных человечков и изредка грыз кончик карандаша. Раньше Ло никогда так не делал. Раньше у Ло не было причин волноваться. Он ощущал, что его терпение на исходе. Чем больше он следил за Луффи, тем больше видел боли у него в глазах. Монки обычно горько улыбался, и у Ло от этой улыбки сводило скулы. Ему было проще съесть целый лимон без сахара, чем на неё смотреть. Ло был одногодкой Луффи, только чуть-чуть старше. Они учились вместе, но не дружили, не сидели на обеде за одним столом, не прогуливали уроки от скуки. Это было даже не в стиле Ло - прогуливать. Он, пожалуй, не обратил бы на Луффи внимания, если б не его бинты. Увы, есть раны, которые наносит не противник в драке или истеричная расстроенная подружка. То, что у Луффи нет родителей, знали все в школе. Ло не был исключением. То, что Монки состоял на учёте, тоже ни для кого не являлось секретом. Это нормально для подростка, которого забрали маргиналы из приюта ради государственных выплат. Пока Эйс был жив, всё шло относительно хорошо. Наверное потому что Эйс вместо Луффи бинтовал себе кровоточащие костяшки и небрежно тёр разбитые губы. Эйс на самом деле много чего сделал для Луффи. Ло Эйса не любил, как и не любил его сводного братца Сабо, имеющего за собой способность всегда появляться в нужное время и в нужном месте. Был период, во время которого они все вместе враждовали, не скрывая презрения друг к другу. Теперь, когда это время миновало, Ло с иронией обнаружил, что он - старый и знакомый враг - сопереживает Монки гораздо больше, чем все доброжелатели вместе взятые. Он терпеть не мог Эйса, но без раздумий бы заступился за него в любой потасовке. В этом был парадокс их нестабильных отношений. Луффи никогда не был мишенью для Ло, но почти всегда оставался под его присмотром даже после смерти Эйса. Особенно после смерти Эйса. Портгас всегда знал, что нужно делать, а потому себя не жалел. Он хотел защитить брата, и Ло прекрасно понимал его мотив. Пережить смерть близкого человека, когда у тебя перед глазами окровавленный нож, торчащий из чужой груди, - почти подвиг. Особенно если его убийцу оправдывают, называя это "самозащитой". Сабо, который не смог смириться с таким концом печальной истории, из-за собственного безрассудства отправился за стальные прутья. И сидеть ему ещё там долго. И это, пожалуй, стало для Ло стимулом поменять своё отношение к Луффи и к жизни в целом. Он мог бы оставить всё как есть, но, как бы он ни относился к Луффи раньше, он всё-таки знал его с самого детства. А старый враг надёжнее новых друзей тем, что он хотя бы о тебе помнит. Есть вещи, которые не укладываются в голове, но Ло сказал бы, что к ним можно отнести большую часть его жизни в целом. Он знал Луффи и был единственным, кто у него остался. Поэтому спрашивать, как он, - стало для Ло очевидной нормой. Луффи мотал головой и улыбался - вот так вот по-ублюдски, заставляя Ло скрежетать зубами, пряча за одеждой бляшки свежих ран от потушенных сигарет и повторяя из раза в раз, что всё в порядке. Ло пытался найти любое изменение в поведении Монки, скрупулёзно за ним следя, и, к своему ужасу, он находил. Луффи худел и был бледный, как покойник. Он мог писать весточки брату, довольствуясь короткими записками из мест, откуда тот вернётся ещё не скоро, ожидая этого момента и радуясь тому, что ответ хотя бы есть. Там, где сейчас Эйс, вряд ли есть почтовые службы. Ло понимал, что не смог бы тащить на себе балласт такого груза, который тащил Луффи, и это вызывало восхищение, а вместе с тем - ненависть. Ярость к людям, из-за которых Монки попал в такую ситуацию, которые издеваются над ним, потешаются и не считают себя ни в чём виноватыми. Люди, оправданные судом и освобождённые из-под стражи вместо справедливой платы за свои грехи - решётка и полусырой обед два раза в день. Самый лучший и самый гуманный суд в мире. У Ло крошились зубы, когда он об этом думал, - настолько сильно он стискивал их. Он пытался подкармливать Луффи домашней едой, но тот ел лишь из вежливости и почти всегда - немного, и это было неудивительно, ведь у Монки давным-давно пропал аппетит. Ло взял на себя ответственность за Луффи, потому что кроме него больше никого не осталось, потому что во всём мире по иронии лишь старый враг оказался ближе и преданнее, чем остальные семь миллиардов человек. Ло не мог уложить это в голове, и из раза в раз, когда он думал об этом, продолжая дырявить затылок Луффи и автоматически черкая висельников на полях, он ломал карандаш. Замечал он это только когда от силы давления острые края деревяшки впивались в кожу. Эта боль не шла ни в какое сравнение с тем, что было в его душе. - Знаешь, я никогда не думал, что сложится всё так, - Луффи болтал ногами, сидя на парте, когда Ло подошёл к нему на перемене. Уточнять как это - "так" - было совсем не нужно. Ло не смог остаться верным себе, да этого больше и не требовалось. Он разглядывал беспокойным взглядом искалеченное лицо Луффи, и в его глазах сквозило щемящее сочувствие. - Было бы лучше, чтоб они умерли вместо Эйса, да? - сказал он. - Да. Это уже невозможно. Но если они просто умрут, этого будет достаточно. Ло думал об этом какое-то время, а после данная мысль вытеснила всё остальное из головы. И ему было абсолютно всё равно, что это, вероятно, даже не его дело и не его война. Ни Сабо, ни Эйс помочь Луффи ничем уже не могли, но оставался он, Ло, человек, который мог бы бросить Монки в тайге при желании, если ему этого бы просто захотелось. Как много воды утекло с тех пор, когда он так к нему относился. Как много Луффи поменял в его жизни и поменялся сам. Ло ни на секунду не забывал одну единственную вещь: Луффи с пластырями на щеках и в старой чёрной ветровке было некому защищать, кроме него, Ло. Он держал эту мысль до последнего, и именно она наполняла его уверенностью, когда он брал в руки топор. Сабо, пожалуй, был бы рад его видеть после нескольких лет заточения в сырой камере с бетонными стенами. Ло волочил за собой тяжелую секиру и по улице, а после - по ступенькам подъезда. Она звонко дзангала, и Ло до безумия нравился этот звук. Он знал, где живет Луффи, и знал, что его нет дома, да он и не нужен был сейчас там. Может быть, позже, когда он вернётся со школы, откроет дверь и увидит кровавое месиво, размазанное по стенам и полу, ему станет легче. Никто больше не будет тушить об него сигареты и бить его. Это не вернёт Эйса и не освободит Сабо, но должно стать чуточку лучше. Всё-таки его опекуны были мерзкими и отвратительными людьми, и Ло знал, что если в такой ситуации не работает одно правосудие, то его сразу же сменяет другое. Ло понимал все риски и был готов нести наказание, хотя в его более-менее оптимистичные планы не входило сдаваться так просто. Он поднимался к квартире и считал ступени, а металл топора бился о них и издавал монотонное БАНГ БАНГ БАНГ. Этот звук был поистине восхитителен. Ло никогда никого не убивал, но он не думал, что это будет трудно сделать. В конце концов, есть люди, которых он ненавидел больше, чем можно было представить. Он не раз видел в своих снах, как отрубает их никчёмные бошки, кроша кости в муку. Всякому терпению есть предел. Ло не мог бесконечно наблюдать со стороны и ничего не делать. Ведь всё-таки о Луффи осталось некому позаботиться, и если Ло не сделает это, то кто тогда заставит его снова хоть на секунду улыбнуться?