▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎
Утро похоже на симуляцию: картонные дома под палящим солнцем норовят вспыхнуть, как спички; в прохладном молоке плавают черепа и скрещенные кости, окрашивая белизну какао-цветом. Телевизор транслирует помехи на большинстве каналов; голос диктора из новостей шипит и прерывается. — Деда, — зовет Луффи; огромный пушистый котяра лениво трется о его ноги, оставляя длинные волоски шерсти. — ...было найдено тело… по версии следствия… мотив неизвестен… Гарп выглядит отрешенным, в его голове пусто; он смотрит тупым взглядом на идущий черно-белой рябью старый телевизор с двумя антеннами, стоящий на холодильнике. — …убийца не найден… если кому-то известно… В комнате сухой запах старых специй и спекшихся на асфальте мозгов недавно раздавленной собаки; Луффи морщится и убирает ноги, но кот снова подходит и ластится, обтираясь все больше. — Деда, — снова зовет он; хлопья в его молоке размякают, набухают и делаются рыхлыми, они больше не хрустят, лишь липнут к зубам и застревают в пломбах. Перед Гарпом — кофейная кружка с темной бурдой внутри, пересеченная тонкой трещиной пополам; он хмурит брови и втягивает в нос тошнотворность наступающего утра. — …номер указан на экране… если кому-то известно… Под двумя фотографиями изуродованных парней четкие белые цифры; глаза спрятаны за черной цифровой полоской, но даже искаженные черты узнаются из-под помех. Телевизор выплевывает из фонящих колонок информацию, как будто брызжет ядом; транслируемый голос чревовещателя попадает в слуховой проход, достигает барабанной перепонки и разлагается там. — Хей, это же грузовик с мороженым! Идем скорее! — кричит какой-то ребенок с улицы; его голос доносит шершавый ветер, лизнувший щеку Луффи наждачкой. Первый день каникул имеет особую фактуру — мягкую и склизкую, как разбухший труп утопленника. Луффи пинает кота, когда тот в третий раз пытается потереться о его ноги. — Деда, — Луффи зовет в последний раз, его голос обрывается, так и не озвучив внятно последнюю букву. — …позв… п… …ру… — белый шум сжирает ломанные слова, вплетая в происходящее асфиксию. — Это Эйс и Сабо? — спрашивает Луффи; вместе с белым шумом нарастает аномальный невыносимый гул.▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎
Луффи дырявит себе руку степлером поперек нарисованной перманентным маркером жирной черной линии; скобы — стежки несуществующего шва, который он видит в мыслях у себя на руке. Шов слишком скучный, из него не течет кровь. Луффи кажется, что под его кожей опарышами копошится белый шум; иногда он сам зудит так, будто становится ватным. На могилах Эйса и Сабо завядшие венки из каллы, под могилами — то, что от них осталось. Куски чего-то, что раньше являлось его братьями; Луффи немного смешно, что их собирали, как пазл. Уродливый витраж, поломанный конструктор; на надгробиях на лицах со счастливыми улыбками по две темные ленты — чтоб не было видно глаз. Люди, которые выражают соболезнования, тоже шипят черно-белыми помехами. — Это что, какой-то дурной сон? — говорит Луффи и морщится, выстреливает себе на язык холостой скобой степлера. — Опять что-то случилось, — говорит Зоро, наблюдающий за этим. Зоро тоже без пяти минут покойник, он просто еще об этом не знает. Телевизор в школьном коридоре, транслирующий музыкальный канал, мигает и дрожит зернистыми вкраплениями. — …если знаете… что-нибудь… позвоните… — говорит безэмоциональный голос ведущего. — …по… …мер… …67…78…3… На экране улыбается шестилетний мальчик в смешной панаме; школьный коридор переполняет тишина, очередные новости обрывают пульс. Луффи ловит языком скрюченные стальные скобы, похожие на клешни краба, желая подавиться ими. — Что сегодня на обед? — Тофу. — Фу, надеюсь, меня переедет грузовик. Луффи продолжает нажимать на степлер, но скобы заканчиваются.▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎
Телек включается сам собой и блюет помехами; Луффи стоит перед ним в темной гостиной, ломая пальцы на руках. Кнопка выключения не работает; Луффи выдергивает штекер из розетки, экран продолжает поглощать эпилептическая зыбь. Из кухни смердит разлагающейся едой, под раковиной из переполненного ведра сочится какая-то жижа; грязная посуда стоит везде, включая стулья и пол; москитную сетку окна облепляют десятки сонных мух, привлеченных сладким запахом гниения. Луффи кривит губы; это не от кухни, это от него так воняет. Гарп не появляется уже третий день, запершись в своей комнате; он сидит перед постоянно включенным телевизором, и на его коленях бумажные платки с бордовыми подтеками. Гарп не меняет положения, на губах белая пена, а на окне спальни — больше всего мух. Белый шум расползается по дому и пачкает ладони при соприкосновении. Луффи затыкает уши руками, но шум не уходит, шум в его голове, струится вместе с кровью по телу. В городе пропадают все птицы. Дохлый кот Луффи валяется недалеко от палисадника с алыми пятнами на шерсти; рядом стоит фургон с мороженым, у которого толпятся дети. Луффи моргает и кусает себя за кончики пальцев; он тоже хочет мороженое в этот поздний час.▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎
— Выключайся нахуй, — Луффи хмурит изломанные брови, стоя перед телевизором в школе. В его руках — вилка, вытащенная из розетки. Спустя сутки вместо трех телевизоров на стенах висит девять. Все они шипят морской пеной и свежей кровью. — …пропал человек… — …знаете — сообщите… — …указан на… — Эй, это же, — Зоро останавливается рядом и всматривается в лицо человека, чьи глаза скрывает темная цифровая лента. Луффи кривится; все эти ленты — не дань уважения, просто у жертв нет глаз. — Не могу спать, — говорит Луффи и выпускает из негнущихся пальцев провод. Он вышивает у себя на ладонях пентакли и забивает случайные раны дробленым стеклом; белый шум всегда сменяется долгим и высоким звоном. От белого шума в аквариумах дохнут рыбы. — Ты помнишь? — Зоро касается фотографии на экране, пачкая черно-белые пиксели своими нечестивыми отпечатками пальцев. — Тот парень из автобуса. Которому ты понравился. — Ну и что? — Луффи чешет до красноты опухшие скобы в коже, пытаясь ее разодрать. — Он выглядит как лузер. — Ха, — Зоро это веселит; в небе над ними восходит новая доминанта.▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎
От стекловаты в ванильном мороженом кровят десны. Луффи слизывает его слоями, глядя на свой черный-черный дом. Он облеплен мухами во всех возможных местах; то, что остается от Гарпа, можно сложить в анатомический скелет. Гниющие яблоки на кухне покрываются плесенью, даже с улицы Луффи чувствует их сладковатый аромат. У тех, кто неосторожен, в сердце заводятся паразиты; Луффи напичкан таким количеством колюще-режущего, что ни одна тварь в нем не выживет. Зоро не приходит в школу вторые сутки, Луффи его не ждет; Зоро он больше не увидит. В новостях крутят новый репортаж; три золотые сережки на чужом трупе совсем родные. Луффи думает о том, чтоб раскопать могилу и забрать их на память. В городе творится что-то непонятное; шепот статических помех — лекарство для бессонницы, с моста монохромный город без света прожекторов и неоновых подсветок похож на нуар-детектив. — Прыгай, — говорит парень немного младше Луффи, когда тот, раскинув руки, балансирует на тонких поручнях моста. — Может тебе еще хер пососать? — спрашивает Луффи и возвращается на землю. — Скучный, — парень уходит.▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎
Через неделю Луффи открывает глаза в пустом тоннеле. Тоннель сырой, и длинный, и темный; под ногами хрустят пауки и длинные блестящие сколопендры. Здесь шум наиболее всего оглушает, здесь даже кислород из него создан. Луффи вдыхает мертвый, ничем не пахнущий воздух. Его разбитые коленки ноют после неудачных прыжков с качелей. Детская площадка теперь всегда свободна, днем она светло-желтая, прозрачная, освещенная так тщательно, что нет теней. Доминанта прекрасна; с доминантой ночи тоже нет, только бесконечный день и бесконечный шум. «А, так это теперь я», — догадывается Луффи, размышляя о том, кто следующий герой новостей. Все, кто попадает в этот тоннель, транслируются потом по местным каналам. Луффи не помнит, сколько он не спит, но достаточно, чтоб сойти с ума. Он бредет по пустому коридору какое-то время, пока позади не раздается поступь чужих шагов. Хромающий звук, не отскакивающий от стен, буквально ползущий следом, вынуждает обернуться; у всех, кто есть на фотографиях, нет глаз, но у существа, которое пялится из темноты, они есть. Их сотни, они разных оттенков и плачут от скорби; чужие глаза, отобранные у других людей. Херувим пялится и шипит, безжалостно приближаясь; его голос — как шелест бездонных космических морей, переполненных мертвыми ядовитыми водами. Радио мудрости, вселенская агитация; у этого божества совершенно тупые шутки и способы достижения целей. Луффи срывается с места и бежит в неизвестном направлении, пытаясь скрыться; его действия болезненны, шепот пробирается в подкорку головного мозга и засовывает свою необузданную жажду убийства в каждый нейрон. Бежать в темноте — абсолютная лажа; два дня назад Луффи пытается перерезать себе ахиллово сухожилие ради прикола. — ░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎! — гнетущий шепот замедляет биение бесполезного сердца; легкие переполнены смолистыми выделениями, потому что темнота плотная и горькая, как табачный дым. Все трахеи в этой ворсистой дряни; Луффи останавливается, чтоб склониться и откашляться, и в этот момент его хватают чужие руки и куда-то волокут. — ░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎?! — шипит херувим, потеряв Луффи из виду.▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎
— А, — только и выдает Луффи. На его израненном языке шевелится чернота, которую он лизнул. Пропавший парень из телика смотрит на него ненатурально желтыми глазами; Луффи думает: и какой придурок захочет ради такого-то нелепого цвета глаз красть целое солнце? — Есть и менее всратые способы познакомиться. Парень фыркает и трет бледное лицо ладонями, на которых запекается корка крови. Ногти на его пальцах местами содраны до мяса, но тоже, как и у Луффи, не гноятся. — Я Ло, — говорит парень-из-автобуса и трогает стены. Стены странные, в бурых отметинах, сколах, с кусочками застрявших в щелях костях. Кости колкие и острые, как иглы; Луффи ищет свою соломинку в этом костяном стоге. — Ты — парень, пропавший два месяца назад. Очередной ноготь трещит, как корочка жареного фалафеля или тончайший слой прозрачного льда-склянки, приходящего с первым морозом. — Ты что, глупый? — Ло с сожалением смотрит на раскрошенный потерянный ноготь, после — на Луффи. — Я здесь всего лишь три дня.▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎
Луффи пробует на вкус следы от пальцев Ло на неказистой каменной стене, а после — вечность, и она пресная, с ментоловым привкусом из-за пыли рассыпавшихся холодных звезд. Татуировки у Ло тоже хочется попробовать на вкус, особенно там, где ключицы; чернильные линии тонкие и острые, о них можно поранить язык. " — …пропал человек…» " — …знаете…» " — …телефон…» «…░︎░︎░︎ ░︎░︎ ░︎░︎░︎ ░︎░︎░︎ ░︎░︎░︎ ░︎░︎░︎…» — Так значит это что-то вроде конца света? — он берет ладонь Ло в свои расшитые пентаграммами руки и разглядывает. Стигмата Ло не затягивается, в кисти вполне заметная дыра; Луффи тянет просунуть туда что-то металлическое и длинное. — Мы могли бы кататься на самокатах, но ты все испортил. Луффи подносит руку Ло и очерчивает языком рваный контур дыры в ладони. — Могу я сделать так? — Какая разница, мы оба давно мертвы. — Что? — Что?▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎
— Однажды эта хрень нас найдет. Ло по сотому кругу проходит вдоль стен, оставляя на них кровавые полосы и последние ногти. Это похоже на дно колодца; Луффи всматривается вверх и видит серую наволочь то ли от сгущающихся туч, то ли от планетной крошки, оставшейся после взрыва. Они проводят пару-тройку тысячелетий в бесконечном тоннеле, пытающемся стереть их существование; тоннель намеревается постепенно переварить их, потихоньку подчищая с одежды шнурки, бегунки, молнии и нелепые нашивки. Холодное ядро Земли покрывается снежурой, слякотной и противной, но доминанта все так же не отбрасывает теней. — Зачем ты это делаешь? — Ты знаешь, что такое б░︎зу░︎ие?▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎
Они делят последнюю сигарету на двоих. Последняя сигарета — последние люди, в мире больше не остается тех, кто еще жив. На каждой улице, в каждой витрине магазина, в каждом доме или квартире трещат и шкворчат помехами телевизоры, прокручивая по сотому кругу новости о всяком, кто умер или пропал. — От тебя пахнет, как от настоящего мудилы. И Ло специально наклоняется, чтоб Луффи отчетливее учуял запах. Ло исписан ржавыми надписями странных абстрактных фраз; он вырезает на коже то, что боится забыть; невечная память просеивает воспоминания сквозь дуршлаг; тело совсем не болит от острых кончиков костяных игл. Не спать столько времени противозаконно; однажды бог вспомнит про них и накажет самым жестоким способом. Ло смешит этот факт; докуривая сигарету, он наблюдает, как Луффи приглашающе открывает рот, а после тушит окурок на влажном языке. Завтрак с привкусом брауни; Луффи гоняет во рту кровавую слюну, перемешанную с пеплом, хватает Ло за ворот футболки и тянет на себя. — Мне так хочется зашить тебе рот, — говорит Луффи, когда они разрывают потусторонний и скверный поцелуй, по ощущениям похожий на прикосновение к сырой могильной земле. Ло записывает эту фразу, чтоб не забыть ее, на сгибе своего запястья; Луффи усмехается, когда видит, что вместо обычных букв там «░︎░︎░︎ ░︎░︎ ░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎ ░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎ ░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎». — Ты исчезаешь. — ░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎? — Ло досадливо хмурится. — Вот черт.▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎
Они сидят на ползающих по полу насекомых и смотрят наверх; наверху все такая же беспросветная пелена, темный туман, струящийся по внеземной материи. Если метеоритов и звезд больше нет, то как теперь тогда выглядят космические дожди? — Так что, ты будешь со мной встречаться? — Ло ищет руку Луффи среди ползающих червей и мухоловок и стискивает ее, не обращая внимание на раздавленный между их ладонями животный мир, забивающийся в открытые пульсирующие раны. Они сидят спина к спине; если честно, Ло прямо здесь бы его и трахнул. Гудение белого шума становится громче и начинает закладывать уши; однажды они оглохнут от этого несуществующего звука и ослепнут от того, что доминанта выжигает сетчатку глаз. — Я знаю тебя чуть больше, чем всю жизнь. Как-то рановато. — ░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎! — ругается Ло, и его шипение звучит почти мило. — Не выебывайся, я один остался. Луффи трет сдавленные виски и ломит брови в гримасе дискомфорта; эту боль не вытащить и не вылечить, таких таблеток в новом мире еще не изобрели. Если бы они только выбрались наверх, они бы смогли вдохнуть газ Венеры или скрошить кольца Сатурна в белый порошок, легко проходящий через носоглотку или втираемый в кровоточащие десны. Херувим ползает по переплетениям разрушенного мира, как искалеченная собака, лишенная задней ноги; его миллиарды глаз обращены во все стороны, от него ничего нельзя скрыть, но самый главный трофей этот ублюдок так и не получит. Луффи думает о том, чтобы проколоть свои глазные яблоки теми же иголками, какими Ло рисует на коже, чтоб перестать иметь хоть какую-то ценность. Ло за эти мысли хочет сломать ему пальцы. Черви пролезают сквозь рану в ладони Ло и выпадают с другой стороны. Рябь черно-белых экранов настолько физически ощутима, что проецируется прямо в разум. — Зачем? — спрашивает Луффи, когда Ло стискивает его ладонь сильнее. — Зачем я тебе? — ░︎░︎ ░︎░︎░︎░︎░︎░︎░︎ ░︎░︎░︎░, — отвечает Ло, и Луффи не понимает, о чем он; бесконечное шипение белого шума достигает максимальной отметки и становится невыносимым. ▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎▓︎