-
У Ло есть машина, у машины — тонированные стекла; в салоне пахнет персиковым чаем или ледяным виноградом; белый пар клубится, вырываясь изо рта; Ло не сильно старается, но от того объема, что производит его вейп, видимость становится практически нулевой. Холодным августом туман не снаружи, а внутри; так дымят синдикаты и крупные предприятия, огороженные по периметру бетонным забором с колючей проволокой; так сгущаются облака, пока из них по кусочкам не слепятся грозовые тучи. В машине потертые шершавые сиденья и очень мало места; в багажнике при тряске гремят инструменты и гаечные ключи; от них пахнет машинным маслом, литолем, резиной — пахнет так, как и в любом захламленном гараже. Ло тормозит у остановки, на которой стоит Луффи, и распахивает переднюю пассажирскую дверцу; по мокрому асфальту из машины струится мгла; сладкий запах персика рассеивается в запахе выхлопных газов и сырости, которыми набиты кварталы. Луффи прячет руки в карманы парки и вскидывает голову; на его щеке смешной анимешный стикер, отливающий на свету перламутром; после полуночи в разных местах планеты вспыхивают и гаснут квартирные пожары; из космоса это переплетение напоминает причудливую иллюминацию, созданную страданием и болью. Магнитола мигает нежно-бирюзовым светом, из динамиков играет гулкое техно; Луффи садится в салон машины и захлопывает тяжелую дверь; в контексте происходящего слово "подкатить" подходит как никогда хорошо. — Надеюсь, мой будущий парень, если это будет парень, тоже будет заезжать за мной, — говорит Луффи и шмыгает носом, он в парке, но в рваных кедах; Ло газует на месте, заставляя мотор захлебываться истошным рыком; капот вибрирует, и накрапывающие капли измороси дрожат на его гладкой поверхности; этим нельзя впечатлить, но Ло очень старается. — Куда поедем? — спрашивает он, продолжая растрачивать впустую свое и машинное электричество; когда температура станет такой низкой, что металл начнет проводить ток, его автомобиль загорится холодным белоснежным пятном; солнце погаснет, на щитках в подъездах повыбивает пробки; дурак и молния; любую звезду можно будет потушить, как окурок. — Поехали кататься, — говорит Луффи и откидывается на скрипящее сиденье; Ло тянет через дрипку сладкий персиковый пар и вдавливает педаль газа в пол; пока есть бензин, их автостоп по галактикам пройдет без остановок; в теплом салоне машины становится сонливо и комфортно, но рядом с Луффи все делается каким-то неловким. — Прикольно, когда есть человек, который готов приехать к тебе в любое время суток. Когда-нибудь... — говорит Луффи и обрывает себя на полуслове; Ло перегорает, как потолочная лампочка; его ладони играючи выкручивают руль на повороте, филигранно входя в него на полной скорости; разговоры, склоняющие к суициду, вести за рулем запрещено, но если Луффи хочет выговориться, Ло предпочитает ему не мешать. — Не надо так серьезно к этому относиться, — говорит он, и стрелка на его спидометре дергается у опасной отметки; волноваться не о чем, на этом корыте невозможно разогнаться больше ста двадцати километров в час, однако городские дороги слишком узкие и витиеватые, чтобы ездить по ним на такой скорости. — Легко говорить, когда ничего об этом не знаешь, да? Возможно, Луффи слегка обижен сложившимися обстоятельствами, и оттого у него столько яда в голосе; Ло ничего ему не отвечает, он не любит ссориться из-за ерунды; Луффи фыркает и отворачивается к окну, наблюдая за тем, как по ту сторону покрытого каплями стекла мелькают дорожные фонари; он прав на все сто — Ло ничего об этом не знает. В конце концов, кто он такой, чтобы что-то знать?-
— Бери все, что хочешь, — говорит Ло, когда они останавливаются у ресторана быстрого питания у окна для автомобилей; в радиусе ста метров вокруг заведения пахнет жареными острыми крылышками и дешевым кофе; Луффи делает стандартный заказ и наблюдает за тем, как Ло расплачивается картой; они подъезжают к зоне выдачи и торчат там по меньшей мере вечность. — Обычно я за всех плачу, — говорит Луффи, пока Ло барабанит по рулю длинными пальцами; на его фалангах — добровольное витилиго чернильного цвета; узоры сердец, подразумевающие под собой тысячу смыслов, и из этой тысячи можно выбрать любой; выпущенный из легких пар со вкусом персикового чая быстро теряет свою форму, выветриваемый сквозь открытое окно. — Я вот подумал: когда встречаешься по-настоящему, никогда ничего не жалко, да? Ло забирает заказ с сухим "спасибо" и отъезжает на парковку; там, где ежесекундно возникают мощные грозы, разлагаться уже давно нечему; треугольные кусочки льда в пепси-коле похожи на битое стекло, и когда Луффи берет свой стакан в руки, ладонь делается влажной от конденсата. Вопреки расхожему мнению, молния иногда бьет в одно место дважды; если влюбленность с первого взгляда случается за восемь секунд, скорость света все равно будет быстрее. Ло, конечно, слишком практичен для таких поспешных выводов, но на его кончиках пальцев скапливается статическое электричество; что правильно, а что нет — вопрос пока остается открытым. — Обычно да, — отвечает он, и Луффи тяжело вздыхает; его понятие отношений не складывается ни с одним другим понятием; Луффи думает, что он слишком много хочет от людей, но на самом деле из тех, кто с ним встречался, его просто никто не любил. Ло — не психолог, и копаться в этом дерьме он не собирается; продолжая забивать легкие химикатами, он запивает пар горьким американо, будто это его завтрак, обед и ужин. — Могу я походить в твоей парке еще чуток? — спрашивает Луффи, когда они уезжают с парковки; на заднем сиденье валяются упаковки и пакеты из-под еды, которую они заказывали; вдоль дороги мелькают дома, и Луффи убежден в том, что город движется, а машина на самом деле стоит на месте. На небе с плотными редкими облаками подвешен полумесяц; ночник для мира, чтобы людям было не так страшно; Ло пока не понимает, льстит ему прозвучавшая реплика или вызывает у него смятение; на воротнике парки — грейпфрутовый шлейф после очередного десятка затягов какой-то беспонтовой дешевой жижей, которая сушит горло; Ло делится своим болезненным теплом, греющим Луффи, но так делать, конечно, в цивилизованном обществе не принято. — Ты можешь оставить ее себе, — говорит Ло, и его ответ звучит так, будто они встречаются уже сотни световых лет; его губы пахнут сладкими персиками, а слюна во рту приторная, как карамельный сироп; мимо них проезжают редкие ночные автомобили, и в белом мареве видно, как ярко сияют желтые глаза Ло. — Дай, — просит Луффи и вытягивает худую ладонь; сливочный яд забивается во все поры на коже и в ткани сидений; никотин вызывает зависимость, но, мучаясь от бессонницы, Ло знает, что в мире есть вещи и пострашнее; он дает Луффи свой подик и кладет вторую руку на руль; движение автомобиля становится плавным и сбалансированным, но предупреждающий желтый сигнал светофора — все равно не повод сбавлять скорость. — Я думаю, что мне стоит набросать список того, что я хочу видеть в своем партнере, — говорит задумчиво Луффи и затягивается персиковым паром; их проблемы стары, как мир, но ни для одной из них нет решений; Ло слушает о том, какие качества Луффи ценит в людях, и этот список бесконечен; Ло слушает, понимая, что у него не будет ни единого шанса.-
— Ты классный друг, — говорит Луффи, когда Ло с диким визгом шин входит в поворот маленького двора между двумя панельными домами; от музыки в его машине дрожат стекла темных квартир; автомобиль неуклюже перекатывается через ухабы и кочки плохой асфальтовой дороги и тормозит у первого подъезда. Ло ничего не отвечает, лишь кидает на Луффи смазанный взгляд; теперь слова — это космическая туманность и ледяные блестки, они становятся осязаемыми, имеют вкус и форму; фраза "ты классный друг" горько-сладкая и колючая на ощупь; когда Луффи ее произносит, она навсегда остается в салоне машины. — Нет, правда, — говорит Луффи и улыбается; он безжалостен, но парадоксально участлив; каждое его действие причиняет боль, и Ло привыкает довольствоваться тем, что ему предлагают; на втором этаже в угловой квартире горит свет; Дадан наблюдает за тем, как ее внук пытается неловко похвалить человека, который готов подарить ему свое сердце. Спальные районы — гнезда переполненных мусорных баков и мертвых тел разной степени гниения; перед входными дверями нет ковриков "добро пожаловать", потому что здесь никого не рады видеть; Ло всегда можно найти там, где громко играет музыка, но Луффи не надо его искать, он приедет сам, если его об этом попросить. В крови у Луффи — те же токсины, что и у Ло; они дополняют недостатки друг друга на редкость эффективно; чистый неуправляемый ток заставляет уличные фонари в квартале мигать, неподалеку жужжит большой трансформатор; дайте двести двадцать вольт, и никого уже нельзя будет спасти. Малиновая ночь и малиновые сны под лавандовым небом; в грудной клетке — ядерная война сродни ужасающе опасным реакциям на поверхности Солнца; люди — носители вечного двигателя энергии в груди и испытатели сильных эмоций; люди — многогранные идиоты, которые постоянно на что-то надеются. — Еще увидимся, — говорит Луффи и выходит из машины; в его руке остается подик Ло с персиковым вкусом, который тот не просит назад; машина отъезжает в тот же момент, как щелкает механизм запирания; стартует с места и исчезает за другим поворотом, мигнув на прощание красными фарами. Луффи поднимается по лестнице на второй этаж, в его подъезде пахнет подвалом и хлоркой, под подошвой обуви скрипит старая, утопленная в цементе плитка. — Твой друг? — спрашивает Дадан, когда Луффи вешает парку на крючок вешалки; Луффи не из тех, кто таскает в дом чужие вещи; он пожимает плечами и говорит: — Неа, — а после проходит к себе в комнату, чтобы посвятить остаток ночи бессмысленным вещам; Дадан провожает его печальным взглядом темных глаз и глубоко вздыхает; через несколько секунд как напоминание о Луффи остается только облачко сладкого пара.-
— Я искал тебя, — говорит Луффи, входя в раскуроченный дверной проем; в заброшке на окраине города есть этаж разбитых сердец; Луффи ведет пальцами по надписям баллончиковой краской, и буквы под его рукой плачут черной тоской; радуга пересекает левую стену от входа, поверх нее нарисован череп с глазами-крестиками; вместо окна — огромная дыра, из которой видно, как вдалеке сияют многоэтажки. По горизонту тянется вереница красных огней посадочной полосы самолетов; перед дырой - кострище с истлевшими кусочками белой бумаги, на которых начерканы неказистые нескладные стихи; признания в любви и письма без адресата; полевые цветы и осенние листья украшают углы и врастают в потолок; на побелке с желтыми разводами цветут сады, бьются о скалы волны и охраняют сознание ловцы снов. — Я тоже тебя искал, — отвечает Ло, но вкладывает в свои слова совсем другой смысл; он сидит на широкой доске, установленной поверх двух стопок из красного кирпича, и на нем темная толстовка оверсайз; рядом стоит дешевая бутылка вина, осушенная на треть; вместо мыслей в голове путаница, а вместо нормального пульса — переменчивое колебание тока. Луффи садится рядом и протягивает Ло подик; бак ожидаемо пуст, и Ло заправляет его смородиновым удовольствием. Заброшка доверху переполнена квантовой запутанностью; на небе переливается звездная люминесценция с налетом всепоглощающего бескрайнего ужаса; где-то в этом ужасе неторопливо вращаются безжизненные планеты в галактике Водоворота. До конца августа остаются считанные дни, и все звездопады давно минуют; зимой звездочки будут колкие и острые, как хрустальные снежинки, с привкусом холодного лимона; у Ло — глаза цвета персикового лимонада, и когда он сутулит плечи в попытках согреться, он хорош на две тысячи вольт. Луффи затягивается черной смородиной, парка на нем пахнет летом и неразделенной любовью; молния такая мощная, что способна запитать собой даже мертвое человеческое сердце; это единственная причина, по которой Ло до сих пор жив. — Я знаю, что уже надоел тебе, но мне надо знать одну вещь, — говорит Луффи и протягивает Ло подик; тот берет его не глядя; от алкоголя кровь горячее на пару сотен градусов по Цельсию, а во рту смородиновый морс вместо слюны и слишком много вина в желудке. — Валяй, — говорит Ло, и его язык слегка заплетается; сладкая небула окутывает их, потрескивая от статического электричества; прямо по курсу сквозь толщи космического пространства вращается Марс, и до него тоже можно доехать на машине, если Луффи захочет. — Какие у меня есть недостатки? — спрашивает Луффи, и он действительно одержим этой темой; Ло не чувствует себя усталым или раздраженным; Ло чувствует себя ровно никак и переводит на Луффи пьяный взгляд. Жижа в баке подика делается вязкой и плохо проходит через испаритель; на металлическом корпусе виднеются следы от частого падения и насечки от ключей; под черной краской — серебристая сталь, название бренда слегка потерто. — У тебя нет недостатков, — говорит Ло, и он не лжет; волшебный вечер почти на самой вершине заброшенного старого здания, зиккурат всемирного тяготения, идиома привязанности для тупиц. — Послушай, все, что тебе говорят эти люди, — это неправда. Ты думаешь над словами тех, кого уже нет в твоей жизни. Если бы они хотели остаться, они бы остались. Происходящее — бред, но на Марсе тоже есть грозы; не в том понимании, как привыкли считать люди, и тем не менее; пока на Венере идут кислотные дожди, Земля атакована тысячами ослепительных разрядов; эмоции вполне способны стать источником бесконечного тока. Смородиновая жижа крепче персиковой, и от нее кружится голова; голова кружится даже оттого, что планета продолжает вращение вокруг своей оси; у Луффи огромные блестящие глаза, и Ло думает: если можно купить билетик в зацикленное воспоминание, где этот момент повторяется из раза в раз, то дайте. Дайте сразу пять. — Я хочу себе человека, который никогда не скажет, что я ему надоел, — говорит Луффи; Ло подносит к его лицу вейп, и тот наклоняется, обхватывая губами дрипку; пальцы Луффи нервно теребят в кармане кольцо из-под пивной банки, но он почему-то его не выкидывает; Ло стоит завести ежедневник и записывать все, чего хочет Луффи, чтобы хотя бы на одну сотую соответствовать его ожиданиям. — Затягивайся до трех, — говорит Ло и зажимает кнопку. — Один... Луффи тянет пар с излишним количеством никотина, пока на ярком маленьком экранчике цифры считают время этой затяжки; Ло улыбается уголками губ; странная форма доверия, лишенная всяких рамок, но при этом почему-то окруженная ими со всех сторон. — Два... Кисловатый привкус смородины мылится на языке; когда Луффи что-то волнует, он не может спокойно спать; он всегда во всем уверен, но когда попадаешь в одну и ту же неудачную ситуацию из раза в раз, начинаешь сомневаться даже в самых фундаментальных вещах. — Три... Ло отпускает кнопку, и Луффи выдыхает плотную белоснежную струю пара в воздух; угасание никчемных чувств — долгое и болезненное дело; Ло нужно, чтобы Луффи ему поверил и сказал: да, ты прав, все нормально. Чтобы он сказал это здесь и сейчас, отбросив выдуманные предрассудки, и тогда, возможно, Ло почувствует себя немного счастливее.-
Первый день осени встречает горожан проливным дождем; в четвертом часу утра Луффи пишет Ло о том, что у него температура, и это повод выйти из дома и прогреть машину. Сидя в холодном салоне, Ло давится красным Chapman с вишневым вкусом, потому что это единственное, что хотя бы отдаленно напоминает ему сладкую жижу подика. Он нетерпеливо дергает ногой, проверяя телефон; от Луффи приходят за минуту десятки сообщений, и Ло давно привык не впадать в приступ эпилепсии от этого мельтешения. Ему смешно оттого, как меркнет его бытие, оставляя в кромешной пустоте легкий свет от звездочетов и статическое электричество, которое сияет внутри вен; никакой конкретики, никаких маяков; это новый пятый закон Максвелла об электричестве, который уравновешивает баланс между людьми. Каждый день Ло начинается с солнечного затмения, созданного тенью одного-единственного человека. Корыто, которое все по ошибке называют машиной, прогревается спустя пятнадцать минут; Ло заезжает в аптеку и в магазин за сладостями, которые любит Луффи; кислые мармеладки и фруктовые леденцы; шоколадные конфеты с кокосовой начинкой; батончики с арахисом и нугой; аскорбинки с апельсиновым вкусом и медовый Halls от больного горла. Ло знает, что при заболеваниях легких нельзя парить вейп, но Луффи его не послушает, и он докупает по пути две банки жижи со вкусом бабл-гама. Ровно в четыре утра под дождем он стоит под его окнами, потому что Дадан не впустит его в квартиру; второй этаж - не так уж и высоко, и Ло подгоняет машину вплотную к козырьку подъезда, чтобы с ее капота можно было подняться на навес. Безрассудство выбрасывает в невесомость и отключает башку; там нет ничего, кроме космического радио; Ло отдает Луффи свою парку, свой подик, свое сердце, и больше предложить ему нечего; Луффи не говорит ему приехать, просто Ло чувствует, что если не приедет, то пожалеет об этом. Под дождем слишком холодно без верхней одежды, и Ло моментально коченеет; его пальцы едва гнутся, когда он сжимает-разжимает их, чтобы ускорить кровообращение; от козырька вдоль дома мимо квартиры Луффи тянется желтая газовая труба, и Ло ступает на нее промокшими кедами. Целлофановый пакет не пропускает воду, и о сохранности содержимого Ло не волнуется; опираясь о шершавую стену, он дотягивается до края оконной рамы и аккуратно делает шаг, чтобы оказаться к ней ближе; труба под ним дрожит и вибрирует; Ло чувствует, как по ней идет газ; опасная затея, совсем для него не свойственная, но Ло не хочет, чтобы болеющий Луффи встречал это утро один. Он стучит в окно, навалившись на нижний откос, и сидящий в комнате Луффи удивленно вскидывает голову; он закутан в одеяло с ног до головы, в его руках телефон, с которого он настрачивает Ло сообщения. В глазах Луффи читается неверие, когда он видит Ло за окном второго этажа, и Ло показывает ему пакет со сладостями. Дождь стекает по его волосам и лицу, он вымок до нитки и с таким подходом тоже скоро заболеет; Луффи распахивает окно, и Ло обдает жаром из квартиры и запахом домашней выпечки; в комнате горит только прикроватная лампа, на компьютерном столе переливается невыключенная светодиодная клавиатура. — Привет, — говорит Ло, и его голос дрожит; электрическая стрела проходит через его тело, когда Луффи ему улыбается; он протягивает гостинцы и цепляется замерзшими пальцами за оконную раму; на щеках у Луффи — румянец простуды, под глазами — темные круги; он лихорадит и надсадно кашляет остатками пряного лета, в которых желтеют лепестки июньских одуванчиков; тополя под его окнами давно отцвели; этим летом каждый второй успевает купить в дорожных переходах у музыкантов счастье за мелочь. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Луффи, забирая у Ло пакет; Ло не может сказать ему, что он умирает от любви, это не та честность, которая им обоим нужна; Ло не может сказать, что он не уснет, когда Луффи не спит, но это понятно по его взгляду. Его машина одиноко стоит у подъезда, и через несколько часов кто-нибудь обязательно пожалуется на отвратительную парковку, но Ло все равно. Он поступает так, как хочет, и никто ему этого не может запретить. — Залезай давай, — говорит Луффи, и Ло забирается в квартиру, неуклюже встряхивает головой; в разные стороны брызжет дождевая вода; Луффи трогает одежду Ло своими горячими пальцами, и он рад его видеть — еще один повод немного потешить сосущее чувство безнадеги, которое никак не заткнется где-то внутри. — Дай угадаю, ты опять все ночь размышлял о том, кто тебе нужен, — говорит Ло и стаскивает с себя толстовку; под ней мокрая футболка и напряженные мышцы, изгиб которых повторяет тонкая ткань; вряд ли у Луффи найдется в закромах шкафа его размер одежды, там можно отыскать что угодно, кроме этого. — Ты слишком хорошо меня знаешь, — отвечает Луффи и кладет пакет на геймерский стул; он мнется на месте и прячет за спиной руки; Ло закрывает окна и убирает с глаз слипшиеся пряди волос; когда Дадан узнает о том, что он здесь, она его прикончит; отличный способ познакомиться с ней напоследок. — Что на этот раз ты надумал? — спрашивает Ло и смотрит на Луффи с почти щемящей нежностью; он лечит симптомы болезни, а не саму ее причину, и именно поэтому он так безнадежен. — Я нашел человека, который мне идеально подходит, — говорит Луффи, и Ло переводит взгляд на стену; на стене — витиеватые узоры геометрических фигур и знаки бесконечности; карта вселенского заговора, на которую обращаешь внимание, когда долго не можешь уснуть; когда Луффи говорит: "Я кое-кого нашел", он расстается с ним спустя несколько месяцев, и все начинается сначала. Ло снова ему не отвечает, потому что поддерживать Луффи во всем, что для него важно, — часть его ноши; он не готов к этому разговору, по крайней мере, не сейчас. — Он, типа, идеален во всем, понимаешь? — продолжает Луффи, и глаза Ло скользят по стене на натяжной потолок, где от торшера неяркой лампы обитает нечеткая тень. — Я думал, что никогда такого не встречу, но я встретил. Это пройденный этап, и вроде как должно уже не быть больно; бешеная тахикардия напополам с гипотермией создают внутри тела странный диссонанс; искорки электричества вспыхивают и гаснут, грозясь потухнуть одна за одной; Ло не сможет поддержать этот ток, он не из тех людей, кто способен поймать молнию голой ладонью и удержать ее. — И кто это? — спрашивает Ло, эта ситуация подталкивает его к насилию; ему кажется, что если через две недели Луффи скажет ему: "У нас с тем парнем ничего не вышло", Ло найдет его и разобьет ему лицо. Потому что нельзя каждый раз находить огромную вселенную, наполненную чудесами, а потом говорить ей, что она плоха. Потому что Луффи не заслуживает такого отношения, и неважно, что он и сам может за себя постоять. — Это ты, — говорит Луффи, и глаза Ло с потолка фокусируются на ломком и неловком силуэте. — Что? — тупо переспрашивает Ло; он глохнет оттого, как сильно по нему проходится эта гроза; дождь и град — не такая уж и большая проблема после удара молнии, которого не ждешь. — Прости, — говорит Луффи, — что я такой придурок. Все статическое электричество в комнате притягивается друг к другу и образует разряд.