-
Пиво приходится очень кстати, потому что кино — лютая ебанина; не будь Ло хирургом, его бы давно вывернуло наизнанку от мельтешения черно-белых помех монохромной палитры, в которую окрашен видеоряд; не связанные друг с другом по смыслу сцены сменяются на экране, и под градусом это вроде как даже выглядит нормально; Ло моргает, когда свет телевизора гаснет, оставляя лишь бледное сияние неровного круга, похожего на червоточину, из которой сочится цифровая вода. Артхаус в чистом виде, созданный для людей, не обремененных поисками логических взаимосвязей; между каменным колодцем и высокой лестницей, одиноко стоящей у бесконечной белой стены, нет никакой корреляции; Ло наблюдает, как девушка в телевизоре расчесывает волосы, глядя ему прямо в глаза, разрушая четвертую стену; Ло не из тех, кого способны напугать ужасы, и он отхлебывает пива, пока острый длинный гвоздь протыкает указательный палец вместе с ногтем насквозь. Немного жутко — не более; Ло сидит в темноте, окруженный пустотой, не слыша даже проезжающих за окном машин; банка с пивом холодная в его ладонях, а кино — до безобразия короткое, и оно не стоит заплаченных за него денег, но Ло отдает авторам должное — у них получается запихать в хронометраж ощущение болотного засасывания, и когда глаза находят часы на стене, те показывают разницу во времени не больше десяти минут. Титров нет, вместо них — статичная картинка колодца где-то в лесу, перебивающаяся рябью, как будто в фильме нарушена вертикальная синхронизация; Ло ждет скример, который закономерно должен сбросить накапливающееся напряжение, но ничего не происходит; кассета сама собой выключается, оставляя пиксельный беззвучный шум. — Ну и что это было? — спрашивает Ло вслух, и в этот момент начинает бешено звонить его телефон; от неожиданности из ватных пальцев чуть было не выпадает банка с почти допитым пивом; Ло вздрагивает и устало поворачивается к лежащему рядом сотовому; кто бы ни был звонящий, он подбирает идеальный момент, чтобы напугать Ло до усрачки. Внезапный звонок в выходной для Ло – не неожиданность; он врач, а врачи не бывают вне зоны доступа; звонит неопределенный номер из странной комбинации, и это может быть кто угодно с каким угодно вопросом; Ло поднимает трубку с намерением послать нахуй всех, кто попытается вытащить его сегодня на внеплановое ночное дежурство. Он слишком затрахался за последнее время, чтобы продолжать переработки в том же духе, и ему, сука, нужен полноценный сон. — Да? — говорит он скучающе, перебирая в уме изощренные оскорбления для того, кто решает испортить ему отдых; пусть дерьмовый, но все же, однако человек по ту сторону линии не пытается развести его на дополнительное дежурство и даже не здоровается, что Ло считает признаком невоспитанности. — Ты умрешь через семь дней, — шипит голос Ло в ухо; он гулкий, будто говорящий находится в большом помещении, где присутствует долгое эхо; голос из преисподней, искаженный до неузнаваемости, нечеловеческий, ломаный; голос, которым можно разыгрывать лохов, доводя их до инфаркта. Ло не знает, плохая или хорошая это новость с точки зрения других людей, но это его не особо волнует; он отвечает: — Наконец-то нахуй, — а после сбрасывает вызов и отхлебывает пиво, чтобы обмыть такое знаменательное известие.-
Утром Ло с трудом заставляет себя оторвать голову от подушки; от одной мысли о белоснежных коридорах больницы с их ослепительным аварийным светом у него начинается мигрень; Ло убежден — именно от коридоров, не от пива, и факт, что вместо обусловленных двух банок он выпивает четыре, нисколько не способен пошатнуть его веру в это. Он немного прибирает срач в гостиной и греет себе чай; за окном – осенняя изморозь и иней; дома нет отопления, а потому Ло ходит в теплых носках и кофте с длинными рукавами; если он заболеет и не выйдет на работу, сразу найдется десяток обеспокоенных коллег, готовых прийти к нему в гости, потому что никто не хочет делать за него его работу. Пока он пьет чай, в гостиной сам по себе включается телевизор; Ло слышит только низкий гуд, исходящий от него, и тихое щелканье статического электричества; страдающий от легкого похмелья, он выглядывает из-за кухонного проема и натыкается взглядом на белый круг посреди черного фона. Эта картинка Ло уже знакома, но он не помнит, чтобы он вставлял эту днищенскую кассету с непонятным кино назад; вряд ли ему под пиво так сильно понравился монохромный артхаус, что он решил под него уснуть; в конечном итоге, Ло выпивает не настолько много, чтобы этого не запомнить. Круг сменяется картинкой колодца, и на этот раз колодец открыт; тяжелая каменная крышка лежит рядом, прислоненная к массивному боку; телик мог включиться по таймеру — мало ли что Ло натыкал, пока был бухой, но, опять же, он не помнил, чтобы хоть что-то нажимал. Испытывая тотальную потерянность, Ло умозаключает, что у него деменция, и с чаем подходит к телевизору. Делает глоток, поднимает пульт, тыкает на «выключение» — ничего не происходит; жмет со всей силы, потому что старые кнопки видеомагнитофона могут от времени плохо работать, но и это не помогает; не помогает даже то, что Ло пытается вытащить кассету, спамя пальцем на видак напрямую, а картинка все моргает и моргает, показывая открытый колодец на фоне раскачивающегося унылого леса. — Ахуел? — спрашивает Ло и применяет последнее безотказное средство, которое ни разу его не подводит — со всей силы ударяет по видеомагнитофону кулаком; это починка, не требующая ни навыков, ни инструментов; судорожно загудев, видак выплевывает кассету вместе с зажеванной лентой, телевизор мгновенно выключается; Ло говорит: — То-то же. И возвращается на кухню допить чай, потому что до работы у него есть еще десять минут.-
До больницы он добирается на автобусе, выходит на остановке и сразу же замечает Шачи; Шачи тоже его замечает, растерянно озирается, не зная, куда себя засунуть, но путей для бегства нет — вокруг только пустое пространство двора, выложенного брусчаткой, и ни одного дерева, за которое можно спрятаться. — Привет, — говорит Шачи, когда Ло ровняется с ним; тот кивает, трет усталые глаза, и они вместе идут в холл, чтобы начать однотипный круговорот скучных обязанностей, которые случаются изо дня в день. — Ты это, извини… — мямлит Шачи, пытаясь придумать внятное оправдание; Ло по привычке останавливается у автомата со всякой сладкой дрянью и смотрит на шоколадный батончик; любой врач знает, что сахар вредит здоровью, и Ло не то чтобы из тех, кто придерживается собственных рекомендаций, просто иногда сладкое, оно… действительно очень сладкое. — Вчера случился форс-мажор, так внезапно, — Шачи наблюдает, как Ло покупает себе еще чай, закидывая монеты в прорезь аппарата; кофемашина и автомат со сладостями стоят рядом, чтобы не нужно было далеко ходить; Ло никак не реагирует на нелепые оправдания, которые сочиняет его коллега — они оба знают, что это пиздеж чистой воды. — Забей, — говорит Ло и забирает чай, но Шачи уже не заткнуть; он продолжает придумывать невероятные события и охуительные истории, которые так трагично встали между ним и обещанием провести вместе вечер; да если бы не вот это все, говорит Шачи, я бы никогда, а Ло кривится, потому что чай, который он отпивает, слишком горячий. В его кармане звонит телефон; жестом приказав знакомому заткнуться, Ло глядит на неизвестный номер, кажущийся смутно знакомым, и принимает вызов; не успевает ничего сказать, потому что в трубке опять раздается змеиное шипение: — Шесть дней, — говорят на той стороне и, будто бы Ло не понимает с первого раза, повторяют: — Ты умрешь через шесть дней. Вызов обрывается, и Ло отнимает телефон от уха; со вздохом достает еще монетку, чтобы купить шоколадный батончик, на который поглядывает уже не первую неделю; Шачи, готовый продолжить свой пустой монолог о несуществующем, скромно молчит, пока спираль за тонким стеклом вращается, позволяя шоколадке упасть вниз и исчезнуть из поля зрения. — Ты же не ешь сладкое, — говорит он, когда Ло вытаскивает из автомата батончик, купленный к чаю; впереди много работы, и Ло справедливо считает, что на нее можно забить болт; он не принимает действительность на веру, и все, что происходит, кажется ему забавным. — Я умру через шесть дней, — серьезно отвечает он, засовывая батончик в карман; проходит мимо Шачи в ординаторскую, чтобы переодеться, а тот орет вслед: — Что значит – ты умрешь через шесть дней? Но Ло его не слышит, все его мысли — это мысли о шоколаде.-
Под конец рабочего дня Ло думает: а ведь реально было бы пиздато просто умереть, лежишь себе в гробу, никого не трогаешь, тебя тоже никто не трогает; вокруг могильная тишина, и Ло хмыкает от собственного каламбура, который приходит ему в голову. Батончик оказывается действительно сладким, но Ло не планирует на этом останавливаться; заказывает себе фастфуд прямо на работу, а потом сидит за историей болезни, макая картошку фри в горчичный соус; Шачи и Пенгвин смотрят на него не моргая, потому Ло обычно ест только сэндвичи с лососем из того же автомата, если вообще что-то ест за смену, и это выглядит так, будто… ну типа… словно он собирается реально откинуться через шесть дней. Для Ло это скорее маленькая месть, чем необходимость; он перелистывает страницу и делает пометки у себя в ежедневнике, изображая видимость работы; ему никто ничего не делегирует, если он будет занят, а Ло может делать вид, что он занят, бесконечно, когда ему этого хочется. И то, как психует Шачи, его безмерно веселит; он не комментирует свое поведение и не дергает ногой, пытаясь усмирить нарастающий невроз; в кабинете тикают только минималистичные часы с римскими цифрами без делений на пятиминутки; ситуация кажется такой иррациональной, что Пенгвин не выдерживает первым: — Ты ведь пошутил? — спрашивает он. — Нет, — отвечает Ло и переворачивает страницу; картошка уже давно остыла, но ему без разницы; он жует ее так же бесцельно, как попкорн под пиво, продолжая читать сложные медицинские термины. — Ты чем-то болен? — Нет. — Тогда почему ты говоришь, что умрешь? — Потому что это факт. — Ничего не понимаю. — Я тоже, — говорит Ло и смотрит на часы; его брови приподнимаются, и он бесшумно встает из-за стола, оставив недоеденную еду прямо на историях болезни. — Че-то опаздываю на важное дело. — На какое? — Шачи чувствует себя сконфуженно; привычный Ло ведет себя совсем непривычно, и это вызывает диссонанс. — В смысле, на какое? — Ло, кажется, удивляет этот вопрос; как будто у них намечается совещание или внеплановая операция, про которую никто, кроме него, не помнит. Он почти с укоризной смотрит на Шачи, мол, как ты ваще мог забыть, и отвечает: — На нихуянеделание. И выходит из ординаторской, чтобы пошататься по коридорам больницы следующий час.-
Конечно, это шутка, но Шачи все равно неспокойно; Ло остается на ночное дежурство, и утром его будит телефонный звонок, а не будильник; в полудреме размышляя о том, какая ленивая жопа наяривает ему в шесть вместо того, чтобы просто прийти на этаж и поговорить, Ло принимает вызов. — Пять дней, — шипит голос; Ло сонно говорит: — А можно как-то ускорить? Повисает тишина, ощутимо неловкая тишина, и голос неуверенно продолжает: — Ты умрешь через пять дней. — Три? — начинает торговаться Ло, но вызов сбрасывают, и Ло, морщась, выпрямляется на неудобной кушетке; та жесткая и продавленная в нескольких местах, абсолютно не пригодная для сна, от нее болит спина и затекает тело, но это всяко лучше, чем упасть без сознания на пол. На столе рядом с его кружкой валяются упаковки от еды и фантики из-под батончиков; Куреха, импульсивно распахнув двери, говорит с порога: — Через неделю назначена операция, и я хочу… — она обрывает себя на полуслове, замечая мусор у рабочего места, и щурится. — Это еще что такое? — Это Шачи оставил, не обращай внимания, — говорит Ло и потягивается. — Так что ты хочешь? — Чтобы ты провел операцию. — Через неделю? — уточняет он. — Да. Куреха определенно не понимает всей иронии ситуации, и Ло, если честно, тоже; он начинает подозревать у себя шизофрению, потому что на полном серьезе рассматривает вариант откинуться через пять дней; никаких научных консенсусов и корпоративов, на которые надо скидывать бабки; по Ло даже скучать никто не будет, ведь родственников у него нет. Он думает об этом так сосредоточенно, что Куреху начинает напрягать его молчание; мысленно Ло прикидывает уже теоретические расходы на гроб и покупку места на кладбище; гроб он хочет синий, безо всяких выебонов, ну, чтобы все коллеги на похоронах видели, что он – солидный молодой человек. И похоронить его надо исключительно в медицинском халате поверх черного смокинга — отдать, так сказать, дань уважения отличному врачу, который так скоропостижно скончался по неизвестным причинам… — Трафальгар? — И чтобы никакой кутьи на поминках, — говорит Ло. — Что? — Что? — Если ты подсел на мефедрон, лучше скажи сразу. — Ни мефедрона, ни метамфетамина. Куреха подозрительно смотрит на него исподлобья. — Точно? — Точно. Только морфин. — Трафальгар!-
Домой он возвращается ближе к полудню, и у него есть шесть часов, чтобы немного отдохнуть; отпирает дверь квартиры, перешагивает порог и слышит всплеск; медленно опускает взгляд вниз — под его подошвой вода, будто квартиру затопило; Ло стаскивает обувь и ступает в лужу ногами, пытаясь вспомнить, закрыл ли он утром кран раковины, когда умывался. Но он определенно точно не может так сильно сходить с ума от усталости, чтобы забыть; в тишине не слышно льющейся воды, но Ло на всякий случай заглядывает в ванную; смесители ожидаемо опущены, а это значит, что какой-то из пидоров, живущих сверху, устроил ему потоп. Только этого для счастья еще не хватало; ослабив узел гастука, Ло со вздохом идет в сторону гостиной, где воды кажется больше всего; отдергивает пальцы от дверной ручки, потому что та внезапно оказывается мокрой, и тупо смотрит на них. На его коже — слизистые отпечатки застоялой жидкости; пахнет сыростью, тиной, лесом; пахнет так, словно в поле идет дождь, и Ло не представляет, какую там трубу у соседей прорвало, чтобы у него вода потекла по двери. Он входит в гостиную, будто та — большой аквариум; будто вода наполняет ее целиком и готова хлынуть сплошным потоком, едва Ло попытается в нее попасть; с обратной стороны дверь влажная, покрытая конденсатом, а весь ковер любимый, сука, ковер Ло залит водой, и сохнуть ему не один день. На потолке и обоях нет следов течи, как будто вода берется из ниоткуда; сбитый с толку таким открытием, Ло не сразу замечает, что телевизор опять включен. Поднимает глаза, натыкается на картинку круга, из которого сочится чертова вода; она течет под странным углом, игнорируя законы физики, и никак не взаимодействует с электричеством, не проводит через себя ток; но подтекающий телик — это последнее, что волнует Ло в этот момент. Белый круг на черном фоне сменяется картинкой колодца с приваленной к нему громоздкой крышкой; изображение мигает, и Ло видит, как из колодца высовывается бледная рука; хватается за выступ, впиваясь в камень ободранными пальцами с ломаными ногтями; следом за рукой появляется чернявая макушка; Ло стоит и смотрит — такого в оригинале не было. Возможно, ему стоило глянуть в тот вечер «Криминальное чтиво» или «Пятый элемент», но Ло не представляет, что бы он делал, если бы вместо подтекающего телика по его хате бродил потерянный Джон Траволта. Ло пялится на свои мокрые носки, и его ноги коченеют от температуры воды; в квартире и без того до безобразия холодно; вместо отдыха придется теперь гонять воду по всей хате, и Ло определенно заебала его жизнь. — Ты хули мне свет мотаешь? — спрашивает Ло то ли у телевизора, то ли у изображения; подтягивающаяся фигура на экране замирает, так и не высунув целиком лицо. — Ты ваще видел цены на электричество? Сам, нахуй, плати, раз такой умный. Тут воды натекло на целый бассейн, и если телик все это время был бесцельно включен, это как минимум несколько часов. Фигура недвижимо и статично держится за колодец, не сдвигаясь ни на миллиметр; сказать ей определенно нечего, и Ло на ее месте тоже не стал бы; раздраженно дернув головой, он выходит из гостиной, чтобы взять ведро и тряпку; работы предстоит много, и он опять не отоспится; одно радует: терпеть-то всего лишь пять дней. — Ты до сих пор здесь? — спрашивает Ло, возвращаясь вместе с ведром; нечто из колодца не меняет своего положения. — Ну-ка назад залезь. Несколько секунд ничего не происходит, а после телик выключается сам по себе.-
Он не спит сутки и на работу приходит в состоянии нестояния; чтобы собрать всю воду, уходит почти пять часов; успевает только принять душ и подивиться тому, как воняет тиной у него в хате; оставляет приоткрытыми окна, напоследок сказав телевизору: — И чтобы не включался в мое отсутствие, понял? Ло радует, что вся намоченная техника продолжает работать исправно; это лишь усиливает ощущение его сумасшествия; ему нужно сходить к психиатру, но не на этой неделе и не в этом месяце; Ло записывает данную заметку на дату «некогдабрь» и, довольный, ставит тридцать второе число. Ему не удается даже погрезить о недолгой дреме, когда в главный коридор заводят орущего пацаненка; пацаненок вытирает слезы-сопли рукавом кофты, его лицо изодрано так, будто он протер собой асфальт; медсестра докладывает Ло: — У него перелом правой руки. — Дядя, у меня перелом правой руки! — орет следом пацан, и Ло говорит: — Назовешь меня дядей еще раз, я тебе и левую сломаю. И пацан вмиг затыкается, пока Ло выписывает направление на рентген и уныло тыкает пинцетом в хлопчатобумажные ленты, плавающие в крахмале; так уж и быть, он наложит пиздюку нормальную гипсовую повязку, чтобы его кости правильно срослись, но лишь потому что делать это обязывает специфика его работы; Ло смотрит на время: далеко за полночь, где этот пацан вообще умудряется сломать руку? Звонит его телефон, и Ло, едва увидев цифры, знает, кто это; поднимает трубку и, не дожидаясь сиплого шипения, передразнивает: — Я умру через четыре дняяяя. Куреха на том конце многозначительно уточняет: — Ты че, ебанулся? — Ой, извините, — Ло чувствует, что краснеет; Куреха долго выдыхает в трубку — шутка о том, что Ло употребляет морфин, уже не кажется ей шуткой; а Ло прикусывает костяшку указательного пальца и думает: я дебила кусок, у этих номеров разнится последняя цифра; Куреха часто названивает ему с разных сотовых, потому что в дни фатального тильта Ло предпочитает скипать ее вызов. — Я звоню по поводу операции. — А что по поводу операции? — Ло надеется, что это прокатит. — Я хочу, чтобы ты провел операцию, мы об этом уже говорили. — Точно, — «вспоминает» Ло, — ты знаешь, есть маленькая проблемка, которая мне мешает принять это великодушное предложение. — В прошлый раз ты сказал, что религия не позволяет тебе оперировать на открытом сердце, а в позапрошлый — что ты теряешь сознание при виде крови, — Куреха выдерживает многозначительную паузу, и Ло прекрасно понимает, к чему она клонит. — Что на этот раз, у тебя рожает хомяк? — Нет, я умру через четыре дня. — Ло, — голос Курехи звучит почти нежно, — твоя смерть — не повод не приходить на работу. — Справедливо, — отвечает Ло, — мне пора, а то вы отвлекаете меня от дел. — Трафальгар!!!-
До утра у Ло появляется время на бумажную волокиту; пока Шачи храпит на единственной в ординаторской кушетке, используемой по очереди, Ло перекладывает ему на стол свои бумаги и пьет черный чай из автомата; чай по вкусу — чистый чифир и вяжет язык, но Ло нормально; жуя шоколад, он листает сайт за сайтом, пытаясь разобраться в своей жизни. Информация везде однотипна и делится на две теории: если верить первой, у Ло параноидная шизофрения запущенной стадии, если верить второй — ну он типа… проклят. На форумах – куча описаний инцидентов, когда какой-то предмет призывает в реальный мир жуткое кровожадное существо; в случае Ло этот предмет — кассета, которую он посмотрел, и у него есть семь дней, чтобы найти способ избавиться от проклятия. Ло читает до графы «способы передачи проклятия другому человеку» и закрывает вкладку, потому что дальнейшая информация его не интересует; болеет он шизой или за ним охотится демон, жаждущий его прикончить, — похуй, главное, что осталось всего четыре дня. — Класс, — говорит Ло и отпивает чай, — наконец-то мои страдания скоро закончатся. Шачи ворочается на кушетке, видя беспокойный сон, и Ло поворачивается к нему. — А твои не закончатся никогда. Он не удивлен тем, что его ждет; по его мнению, открывать платежку за отопление куда страшнее. В шесть утра по канону трезвонит телефон, и, сверив на этот раз цифры и убедившись, что это не какая-нибудь Куреха, Ло принимает вызов. — Да, сладенький? — говорит он, деловито разглядывая свои ногти; хреновина из колодца насупленно дышит в трубку, будто такое пренебрежение ее обижает; Ло тяжело выносить; Ло очень тяжело выносить, и это битва на настырность; победит тот, от кого в итоге не отвернется удача. — Четыре дня, — шипит голос тише обычного; Ло ждет логичного продолжения, которого не следует, и подбадривающе заверяет: — Все в порядке, я подожду, пока ты соберешься с мыслями. — ТЫ УМРЕШЬ ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ ДНЯ! — орут в трубку, Ло тут же отнимает ее от уха; из динамика слышится нечто, похожее на дьявольский мат; вызов сбрасывается, и Ло вздыхает — а что поделать? Он не просто так одинок, и причины, по которым у него нет и не будет друзей, красноречивы.-
Дома он готовит обед из всего, что есть в холодильнике; че-то там углеводы, че-то белки, жиры — Ло вообще срать хотел; варево в кастрюле ржавого оттенка из-за томатной пасты; нечто среднее между рагу и супом, пахнет нормально, и если посолить — на вкус тоже ничего. Телевизор, выключенный все то время, что его нет дома, врубается, пока он готовит; Ло накладывает себе немного созданной бурды на пробу в тарелку, чтобы решить, стоит ли добавлять перец; выглядывает из-за кухонного проема в гостиную, дуя на содержимое ложки; экран телика мельтешит от ряби, которая преобразуется в белое кольцо; из кольца вытекает несколько струек мутной воды — не более, на потолке появляется роса. — Тоже хавать хочешь? — спрашивает Ло, когда изображение сменяется на колодец; в этот раз перед колодцем — фигура в бесформенном одеянии, похожем на простыню или пододеяльник; у фигуры – спутанные отросшие черные волосы, не отражающие свет; ни бликов, ни теней; силуэт как будто нарисован углем очень талантливым художником. Фигура сутулится, ее руки висят вдоль тела, подрагивают пальцы; лица не видно за волосами, но это парень — Ло знает, потому что слышал голос. Этот бледный человек стоит у колодца далеко от экрана и слегка покачивается; перестав дуть, Ло засовывает в рот ложку с едой. — Кто не платит за свет, тот не хавает, — говорит он, пережевывая субстанцию во рту; он флегматично наблюдает, как фигура с экрана склоняет голову к плечу; движение дерганое и отрывистое, кожа — почти прозрачная, под ней легко разглядеть темные вены. — Чел, ты бывал в солярии? — спрашивает Ло. — А то тебе не помешало бы. Ты белый, как сметана, у тебя явно недостаток витамина D. Пережевав еду, Ло возвращается на кухню, удовлетворенный результатом, и выключает газ; телевизор из гостиной шипит помехами, плюется водой из динамиков; слышно, как завывает пронизывающий ветер у колодца, как бурлит в нем мертвая вода; Ло косится на кувшин с фильтром от тяжелых металлов — как хорошо, что в его веке есть такие классные штуки. — И купи нормальные шмотки, ты выглядишь как лох, — говорит Ло, возвращаясь назад в гостиную с тарелкой, полной еды; удивленно смотрит на экран — колодец есть, а фигуры перед ним нет, только на обратной стороне выведено тиной «ИДИ НАХУЙ».-
Куреха относится к Ло строго, но даже ее начинают волновать происходящие с ним перемены; немного поразмыслив над ситуацией, она пишет ему сообщение: «Сегодня у тебя выходной», и Ло, который просыпается по будильнику, ощущая себе разбитым и затраханным до потери пульса, долго смотрит на смс; это не может быть правдой ни под каким предлогом, неужели его руководству стало ясно, что люди иногда нуждаются в отдыхе? Чтооооо. Даже если его мажет так сильно, что он принимает желаемое за действительность, подняться с постели Ло не в состоянии; он отключает оставшиеся стопицот будильников и падает лицом в подушку; сутки сна, сутки добровольной комы, и он даже не встанет, чтобы убрать прокисающее на плите недорагу. Но его привычка подрываться в любой ситуации и моментально приходить в боевую готовность — на самом деле очень хуевая привычка; едва закрыв глаза, Ло слышит сквозь сон размеренный громкий стук; он звонкий, мелодичный, острый; Ло видит в своем сознании обломанный осколок стекла — вот на что похож этот стук. Звук исходит из гостиной; в комнате темно, потому что на улице — поздний вечер; работая на износ из дневных в ночные смены, Ло теряет счет времени и не ориентируется в календарных датах; сегодня понедельник или четверг, среда или суббота, осень или начало зимы — он не знает, потому что сон уже давно не граничит в его жизни одни будни от других. Заснуть под этот звук невозможно, и Ло сипло говорит: — Хватит. Стук прерывается, чтобы через несколько мгновений возобновиться; башка раскалывается от бесконечного бодрствования и неспособности упорядочить информацию; совсем немного, и будет три дня — три дня, и Ло в этот момент кажется, что он готов умереть прямо сейчас. Не иронично, не саркастично, не меланхолично, нет; он хочет лечь в гроб и навсегда забыть, как звучит сирена скорой помощи. Телевизор включен, и фигура с той стороны стоит перед экраном и монотонно бьет в стекло; нарочито не дает спать, а отсутствие сна действительно способно свести с ума; в случае Ло реальная шизофрения наряду с проклятьем — еще хуже, чем что-то отдельное из; этот сукин сын специально стучит, чтобы он не мог заснуть, и Ло говорит: — Нахуй твои четыре дня, убей меня сегодня. А стук продолжается, как будто тот, кто стучит, никогда не испытывает усталости. Ло вынужден подняться с постели и выйти в гостиную; телевизор гаснет, трещит, скапливая на корпусе статическое электричество, и Ло недовольно смотрит на него какое-то время; шутки про солярий не должны доводить до таких мер, это несмешно, но Ло знает, что в какой-то степени заслуживает подобного наказания. Возвращается в постель и закрывает глаза, чтобы через секунду их распахнуть — телик снова включается, сопровождая процесс мерным гудением, а после Ло слышит. Тук. Тук. Тук. Неправильная Нарния без сказочной составляющей; костяшки бледной руки ударяют об экран, будто тот можно распахнуть, подобно дверце шкафа, и впустить в бытие цифровой черно-белый мир; если Ло встанет и снова вернется в гостиную, телевизор опять погаснет; что бы он ни сделал, ему не дадут заснуть. — Японская пытка теликом, — бубнит Ло в подушку, а после кричит на всю хату: — Ты меня заебал! Если не угомонишься, я вызову кабельщика, и он отключит твое кино к хуям! Стук обрывается, за ним следует сильный удар о внутреннюю поверхность стекла; похоже на падающую крышку фортепиано после того, как пианист в разгар исполнения импульсивно жмет разом на несколько клавиш и прекращает мелодию; изуродованное существо изучает мир Ло через призму экрана, и этот мир лучше, чем глубокий и узкий колодец; телевизор продолжает работать, а из его динамиков на пол беспрерывно сочится вода. Кап.-
Утром Ло убирает эту лужу и долго смотрит на цифры счетчика электроэнергии; киловатты как будто не наматываются, а сообщение от Курехи — как будто не иллюзия; как будто у Ло даже хорошее настроение, а после он роняет чайную ложку на пол, пялится на нее, всеми силами подавляя в себе желание разъебать кухню, и понимает — показалось. Он спит больше восьми часов, но все равно не чувствует себя отдохнувшим; хронический недосып нельзя вылечить одним более-менее полноценным сном; Ло и здесь не особо везет — его сон нельзя назвать полноценным, потому что каждый час он просыпается с мыслями, что куда-то опаздывает. Звонит телефон, и Ло не глядя принимает вызов, зажимая устройство между щекой и плечом. — Три дня, — шипит голос надсадно, и Ло кажется, что говорящий на том конце простужен; естественно, блять, кто вообще может выживать в условиях постоянной сырости и промозглого ветра, и Ло почти сочувствует этому несчастному, который наяривает ему чаще, чем коллекторы. — Ты умрешь через три дня. — Судя по голосу, это ты умрешь через три дня, — говорит Ло; братишка из колодца многозначительно молчит, тяжело дыша в трубку; возможно, у него насморк и больное горло, но в целом — так ему и надо, потому что нехуй стучать в экраны чужих теликов ночи напролет. — Слушай, если те нужны таблетки, у меня есть жаропонижающее… — начинает Ло, но вызов сбрасывается; он отнимает телефон от лица и говорит: — Сука, можно хоть раз нормально диалог со мной построить? Внимает шуму из гостиной, ожидая услышать гул включающегося телевизора; ничего не происходит, это даже удивительно; почти неправильно, и Ло приходит к выводу, что чел реально заболел. — Жаль этого добряка, — говорит Ло, натягивая на себя шмотки; Шачи пишет ему что-то про пиздюли за мусор на рабочем месте в ординаторской и несделанные отчеты; Ло кидает в архив его чат, не вникая в гневный спам; что там этому придурку надо от Ло, тот знать не хочет; Шачи рыжий, все рыжие априори пидоры по натуре.-
На сестринском посту Ло встречает Пенгвин; поправив и без того нормально висящий стетоскоп нервным движением, он начинает издалека: — Куреха говорит, что ты отказываешься от операции. — И что? — Она отказывается от твоего отказа. Ло берет чай и пять оставшихся батончиков; за последние несколько дней все сладкое, что есть в автоматах, куплено им; конфеты в широких докторских халатах и карманах джинс; остальные врачи вытаскивают из ящика виниловые перчатки для приема, Ло — вафли в глазури с ореховым кремом. — Отказываюсь от ее отказа по поводу своего отказа, — говорит Ло и отпивает чай; проходит мимо Пенгвина, оставив за собой шлейф шоколадно-медикаментозной примеси и застоялого болота; Пенгвин морщится и торопится следом. — Твоя очередь в этом квартале делать отчет по статистике. — Моя статистика заключается в том, что я красавчик, — Ло толкает дверь ординаторской, заваливаясь в пустой кабинет со своими пожитками. — Тебе не выплатят премию за такое халатное отношение! — У нас есть премия? — удивляется Ло. — То, что ты – талантливый хирург, никак не развязывает тебе руки. Ло резко останавливается посередине комнаты, и Пенгвин едва успевает затормозить, чтобы не впечататься в его спину. — Че-то душно стало, надо открыть окно, — говорит Ло и отпивает чай; Пенгвин узит глаза, пялясь на его сутулую спину; ходячий заеб, энциклопедия мемов, человек-пранк; общая унылость никак не притупляет временами дерьмовый характер Ло; ни Пенгвин, ни Шачи не хотят иметь с ним никаких дел, а потом этот уебок еще возмущается, че это они не пришли к нему на пиво. Вот поэтому, сука. — Так мало времени, надо все успеть, — Ло садится за стационарный комп, подвисающий от вирусов, и открывает браузер. — Ого, Трафальгар Ло соизволил наконец снизойти до своих прямых обязанностей? — Чего? Нет, конечно, — Ло фыркает и вбивает в поисковике запрос на установку торрента; Пенгвин заглядывает в монитор — его коллега, жуя шоколадку, с раздражением наблюдает, как капают проценты скачивающейся игры. — Надо пройти Mortal Kombat, пока смена не кончилась, — говорит Ло, — закажи пиццу по-братски. — Ты больной? Ло откидывается на спинку старого офисного кресла и отвечает: — Да не парься, я оплачу.-
Он остается на еще одно суточное дежурство, потому что за прошедший день слишком много вызовов; Ло постоянно дергают в кабинеты и заставляют разговаривать с людьми; от одной мысли об этом Ло становится плохо; пациенты сидят перед ним, рассказывая, на какой стадии какая опухоль у них в мозгу или в легких, оперируя информацией из интернета; Ло важно кивает, слушая их нытье, и пишет в графе «диагноз» медицинских карт: «Хуй, блядина, маму твою ебал». Прочитав это потом, Куреха отвесит ему чапалах со скоростью света; Ло не видит смысла посещать работу в оставшиеся дни, потому что скоро он будет мертв; его пациентам нужно отключить интернет, чтобы они не гуглили симптомы каждого чиха, а не выписывать лекарства; Ло злится, потому что из-за всей этой суеты не может спокойно пройти сюжетку и подраться за Синдел. Когда он открывает игру, стрелки циферблата – на одиннадцати ночи; Ло надеется, что на ближайшие пару часов его оставят в покое, и он наконец-то сможет посвятить себя действительно важным вещам; к полуночи тише обычного; наконец-то эти уебки успокоились, думает Ло, и в этот момент у него зависает компьютер. Персонаж на экране не реагирует на WASD и мышь; в битве против Саб-Зиро Скорпиону наваливают за шиворот лед и кидают через прогиб; появляется победная заставка противника, а после монитор захлебывается эпилептическим миганием; видимо, с игрой Ло скачивает на комп все трояны мира и Миссис Мажор в придачу. В целом похуй, но с экрана проступает вода; за короткими изображениями игры, появляющимися на долю секунды, виден белый круг на черном фоне; третий день подходит к концу, святой Иисус, как Ло мог забыть? Дискотека продолжается секунд тридцать, Ло трет красные слезящиеся глаза; залипающая от пыли клавиатура становится влажной и воняет илом; вязкая жидкость растекается по столу и капает на штаны и халат Ло; когда кутерьма прекращается, белый плачущий круг полностью занимает собой монитор, чтобы почти сразу переключиться на колодец. Из-за защищающего зрение покрытия поверх матрицы черно-белое изображение отливает холодной синевой; насыщенно-темной, и оттого более колодезной, готической; Ло вздрагивает, когда на него с потолка падает несколько крупных студеных капель; ординаторскую наполняет запах сырой земли и мокрого камня; парень из фильма стоит вполовину ближе, чем в прошлый раз, и Ло видит его ключицы; неестественно вывернутые руки, сломанные во время падения; искривленная линия рта с опущенными уголками губ. Ло чувствует, как вдоль его позвоночника ползут мурашки, и не может оторвать глаз от зрелища на экране; слышит стучащий по колодезной кладке дождь, ощущает кожей порывы северного ветра; Ло всматривается в лицо, спрятанное за спутанными прядями волос; на радужке дрожит тусклое бельмо — то ли зрачок, то ли эфемерный блик; серые губы размыкаются, и Ло вжимается в свой стул. — Я приду за тобой, — кряхтит парень, его голос сиплый, и говорит он в нос; несколько раз сдержанно кашляет, подносит кулак ко рту; Ло сочувственно наблюдает, как странная фигура пытается продрать горло; получается неловко, и между ними повисает пауза, которую нечем заполнить. — Может, чай? — спрашивает Ло и кивает на свой наполовину полный стакан; парень отчаянно мотает головой, задыхаясь в приступе; судя по условиям, в которых он тусит, Ло предполагает, что у него бронхиальная астма; ему жаль этого чела, работает жнецом, дохает, как заядлый курильщик, и не ноет при этом — реально любит то, чем занимается. — Ты не обязан договаривать, если не можешь, — говорит Ло; парень тяжело вздыхает; отнимает руку от лица, никнет всем видом; такое с ним явно впервые, и Ло добавляет: — Да забей хуй, пошли лучше поиграем. Они пялятся друг на друга пару мгновений, а после колодец опять сменяется кат-сценой; Ло щелкает мышью — игра реагирует на команду; поверх меню всплывают темно-зеленые неровные буквы, складывающиеся в «я буду играть за Кун Лао», и Ло не успевает сказать вслух: «Хорошо», потому что из расплывающегося кругами по воде монитора возникает худая рука, чтобы тихо взять его чай и так же тихо уволочь в несуществующий цифровой мир.-
За ночь Ло видит «FIGHT!» раз двадцать, одиннадцать из которых его уделывают Fatal Blow; легко управлять персонажем, когда ты и есть этот персонаж, целиком вовлечен в процесс, сливаешься каждым битом с текстурой и механики вызываешь не нажатием на клавиши, а силой мысли, но Ло принимает поражение без возражений; его противник хорошо справляется для человека, который не видит солнечного света со дна колодца. Прежде чем Куреха успевает ахуеть поутру от заметок Ло в медицинских картах, тот спешно покидает больницу; заваливается домой и замирает на пороге, прислушиваясь к звукам из квартиры; ни плеска воды, ни работающего телика; даже поставленный на вибрацию телефон не жужжит в кармане; задаваясь вопросом, есть ли в колодцах кровати и спят ли вообще их обитатели, Ло падает лицом на подушку дивана и моментально вырубается — такое с ним впервые. Проходит часов шесть; привычка мало спать поднимает Ло ближе к обеду; он смотрит в зеркало ванной на свое отражение с розовыми отпечатками, повторяющими узор подушки, и идет в душ; даже из водопровода вода пахнет тиной, Ло выползает из ванной с ощущением, что он стал грязнее, чем был изначально; принципиально не смотрит на экран телефона — там наверняка пропущенных под сотню, а то и больше. Бурда на плите холодная, но не прокисшая; пока греется чай, Ло ест прямо из кастрюли, не моргая смотрит в одну точку; он дезориентирован и с трудом улавливает суть реальности; существование лишено смысла, особенно теперь, когда он сделал столько нелогичной херни. Ему нужно заказать гроб и поговорить по поводу места на кладбище; где-нибудь под ивой и желательно в одиночестве, чтобы его надгробие смотрелось более эффектно; как в фильмах, с высокой оградой и цветами; и чтобы дождь шел и ветер дул в ебала тем, кто будет плакать, пока его закапывают. Поставленный на вибрацию телефон неистово орет — Ло знает, чьи это цыганские фокусы; не глядя на экран, принимает вызов и продолжает есть; позади с бурлением выключается электрический чайник. — Два дня, — шипит парень из колодца ему в трубку, судя по его голосу, ему от чая стало значительно лучше; еще бы нет — чай с лимоном, ахуенный и пиздатый, потому что Ло другой не пьет. Пока на линии растягивается томное змеиное «яяяяяяяяя», Ло увлеченно чавкает в трубку; облизывает ложку, снимая языком остатки соуса; парень говорит: — Опять хаваешь, что ли? — Да, хочешь со мной? Немного подумав над предложением, парень выдает: — Ты умрешь через два дня. — И все? — Постараюсь не затопить сегодня твою хату.-
К восьми вечера Ло решает снова использовать видак по назначению и включает себе «Пятый элемент»; от прошлых закупок остаются еще четыре банки пива, Ло распаковывает пачку чипсов и бесцельно глядит на экран, запивая снеки алкоголем; смартфон загорается по несколько раз за десять минут, уведомляя о приходящих сообщениях; в чате Курехи угроз столько, что можно уже писать заявление в полицию. Ло почти в состоянии катарсиса, последствия его не волнуют; было бы чуть больше времени — он бы наворотил еще кринжа, но сделанного и так достаточно. Что он вообще хочет в жизни? Ло в рот не ебет, потому что основная неутолимая потребность за столько лет — сон. Проходит половина фильма, Ло добивает первую банку пива; динамики плюются и фонят, когда из них лезет вода; скосив скучающий взгляд на время, Ло долго выдыхает; сейчас яркий свет сменится сумраком из-за черного фона, и глазам станет больно от белого цифрового круга, который появится в центре. Круг как будто шелушится и становится шире; из него течет больше жидкости, и вся она скапливается на столе, чтобы упасть на любимый ковер; после прошлого раза на нем остаются разводы от пыли — признак, что надо бы перестирать все напольные покрытия, но Ло слишком устает думать о вещах, которые не имеют смысла; воздух гудит, температура ощутимо падает на несколько градусов; в заношенном домашнем свитере становится зябко; зрачок Ло рефлекторно сужается, когда черный цвет фона сменяется на более светлое изображение колодца; первый план полностью занимает собой парень в белой бесформенной одежде — он стоит напротив экрана и глядит на Ло сквозь рваные темные пряди. Так близко, что можно рассмотреть каждую неровную трещину на губах; так близко, что видно, как переплетаются под кожей вены; бельмо на радужке придает глазам сверхъестественный тусклый свет; съехавший на диване Ло замирает с банкой пива в руке. Дергано подавшись вперед, парень кладет ладонь на экран, оставляя прелый отпечаток; всего секунда, и стекло тает, позволяя инородной плоти вторгнуться в настоящий мир; рука проходит через цифровую завесу, чтобы обрести объем и тени; ногти на пальцах черные, будто накрашены лаком. Следом за кистью появляется локоть, после — плечо; вокруг воображаемого портала по поверхности телевизора тянется рябь; виртуальные помехи волной расходятся в виртуальном мире; опущенная голова вылезает из экрана, вторая рука цепляется за стол; подтянувшись, парень неспешно упирается ладонями в пол и останавливается. Ло засовывает в рот снек; такое кино ему нравится больше, чем «Пятый элемент». Целиком покинув телевизор, парень выворачивает суставы вывихнутой руки и встает на четвереньки; прижимается к полу только мыском, как бегун на низком старте; от телика до дивана — несколько метров, и он преодолевает это расстояние с проворством, которое невозможно в его положении. Ло едва успевает заметить, как мелькает черная макушка, когда за его колено хватается холодная мокрая рука; оцепенев между раздвинутых ног, парень поднимает не выражающее эмоций лицо и широко распахнутыми глазами смотрит на Ло. У него курносый нос и длинная шея, которую очень легко сломать; на влажной одежде – дождь и ил; стебельки травы, никогда не видевшей солнечный свет; ему стоит немного вложить силы в свои пальцы, чтобы раздробить Ло коленную чашечку, а Ло сидит и думает: руку бы чуток повыше… — Почему тебе не страшно? — спрашивает парень искаженным голосом; хрип, вырывающийся из забитых водою легких, звучит пошлее, чем любой существующий томный голос; парень сидит у ног Ло не так уж и далеко от ширинки, и тот думает о вещах, совсем не свойственных его положению. — Почему ты меня не боишься? — продолжает парень, и Ло честно отвечает: — Однажды я смотрел одно порно, которое начиналось так же.-
— Неловко получилось. — Согласен. Парень садится на диван рядом с Ло и складывает перед собой руки; телевизор включает фильм с того места, на котором он был прерван, и Ло чувствует напряжение; они сидят не шевелясь — два дебила, не представляющих, что друг другу сказать, и Ло протягивает парню банку с пивом. На работе пить нельзя, и парень с сомнением смотрит на алкоголь; после заминки берет его и откидывается на спинку дивана; Ло очень хорошо знакомо такое поведение. — Спасибо, — говорит гость и открывает пиво; осушает за раз треть и облизывает губы; Ло надеется, что в этот момент у него глаза не становятся на пол-лица; пялиться на гостей некультурно, а Ло, он, ну, типа ну очень культурный; делится чипсами из пачки, сам берет несколько штук; хруст во рту звучит громче, чем голоса персонажей из кино. — Меня зовут Луффи, — говорит парень, но не поворачивается; из-за его присутствия делается еще холоднее, и Ло думает о том, чтобы накинуть на себя плед; с тусклых черных волос Луффи капает колодезная вода, и они действительно не отражают свет, будто пряди сотканы из космоса, в котором погасли все звезды; когда он поднимется с дивана, на месте, где он сидел, останется пятно от воды. — Я Ло. — Я знаю, — говорит Луффи и берет еще чипсы; он звучит устало и выглядит так же; Ло сочувственно спрашивает: — Заебался? — Еще как. — Я тоже. Они многозначительно переглядываются и, синхронно тяжело вздохнув, утыкаются глазами в экран телика; Луффи в новинку, когда его жертва не орет от ужаса и не пытается убежать; для него это так странно — быть тем, кого не воспринимают как чудовище; смерть для Ло — это не наказание, и смысл проклятия как будто теряется целиком. Луффи щурится, пытаясь уловить суть происходящего в телевизоре; за волосами ничего не видно, и сколько бы он ни пытается их убрать, они падают назад; от раздражения под пальцами на банке пива появляются вмятины; Луффи упрямо дует на мокрые пряди, бесится и фырчит; звуки негодования из-за его специфичного голоса похожи на мурлыканье кота. — Как ты убиваешь людей, если даже не можешь сам о себе позаботиться? — спрашивает Ло, умиляясь от зрелища перед ним, и Луффи медленно поворачивает к нему голову; бельмо становится огромным в распахнутом глазу, при движении щелкают давно изжившие себя позвонки; он смотрит так, будто готов распидорасить Ло взглядом, а Ло говорит ему: — Ахуеть ты красивый. Он говорит ему: — Пошли на свидание?-
Ло никогда не ходил на свидания, мать твою, как же много он терял; переодетый в его шмотье Луффи долго рассматривает себя перед зеркалом, свитшот Ло ему велик; даже после душа он все равно пахнет водой и тиной, рогозом, белыми кувшинками; оставляет везде, где касается, влажные отпечатки; худоба ему к лицу, и Ло ловит себя на том, что периодически следит за движением трахеи под бледной кожей. Чтобы волосы не мешались, Ло закалывает их своими больничными невидимками; касается теплыми пальцами холодного тела, и Луффи вздрагивает, потому что тридцать шесть и шесть для него — опасно; едва очутившись в вечно мокрых волосах, дешевый металл заколок окисляется, покрывается коррозией, на нем прорастают малые ряски и крошечные болотные незабудки; глаза, не скрытые отросшей челкой, кажутся еще огромнее; как будто заглядываешь в тот самый колодец, на поверхности воды которого отражается полая белая луна — эти глаза. Они заходят в ресторан, Луффи оглядывается так, будто решает, кто здесь умрет первым; люди таращатся на него с удивлением, впервые видя человека белее мела; официант подходит к ним с намерением проводить за столик и льстиво говорит Луффи: — Вы производите великолепное впечатление. — Вы тоже производите впечатление, — Луффи насмешливо щурится, — уебка какого-то. Еда в ресторане – говно, но винцо ничо такое; каждый раз, когда Ло встречается с Луффи взглядом, вся жидкость в бутылках и бокалах дрожит по залу, как при землетрясении; это вино реагирует так на эмоции Луффи или Луффи реагирует так на Ло, но тому это определенно нравится; проклятия напиваются — хорошая новость; проклятия становятся громкими и часто жестикулируют; подперев подбородок кулаком, Ло слушает, как Луффи рассказывает ему ахуительные истории. В ресторанах не принято шуметь, и весь зал слышит, как Луффи говорит: — А потом эта сука дала мне в руку святой крест, я его машинально схватил, и это пиздецки больно. Он выпал из моей ладони, оставив ожог, а за ним — кожа, блять, с мясом отвалилась, представляешь? Официант подходит к нему и вежливо говорит: — В зале нельзя шуметь, вы мешаете остальным. Какой-то мужчина из другого конца помещения орет: — Заткнись, нахуй! — Да завали рот, ты мешаешь слушать про крест! Луффи смотрит на официанта взглядом «схавал?» и продолжает рассказывать про предпоследнюю попытку убийства; про то, что когда прокусываешь сонную артерию, в зубах иногда застревают мышцы; Луффи говорит: мне приходится вылезать из колодца каждый, сука, раз, и я ломаю о камень ногти; он говорит: я люблю мультики про приключения, но смотрел их последний раз, когда еще был жив; он говорит: ты лучший человек из тех, кто мне попадался, и мне жаль тебя убивать; это не кажется Ло грустным, и ему самому не жаль; пока Луффи продолжает накидывать информацию, Ло поднимается с места и нависает над столом. — Ты чего? — удивляется Луффи, но не получает ответ; схватив за ткань свитшота, Ло тянет его на себя и целует влажные губы.-
К утру следующего дня начинается обратный отсчет; Ло съебывает из ресторана, не заплатив, но до этого никому нет дела; за ним взрываются фонтаном бутылки с вином и трещат зеркала в коридоре; стекла окон сыпятся кусками под ноги, скрипят под подошвой; Луффи достаточно косо взглянуть на водопровод, чтобы раскурочить трубы; он, как ебаный Моисей, раздвигает воду и границы разумного — тоже. Они заваливаются в квартиру с пакетами, полными шоколада и печенья; Луффи стаскивает с Ло одежду по пути в спальню, вода из его следов распространяется по полу и превращается в лужу; открываются все краны в квартире, включается телевизор; Ло говорит: — Если в аду это считается наказанием, я хочу в ад. Ему не холодно, даже когда простыни становятся такими влажными, что их можно выжимать; даже в проклятиях есть что-то человечное, и когда Луффи не в состоянии подавить свои эмоции, окружающий мир выходит из-под контроля; Ло утопит — не может не утопить в таком количестве воды; толкнув его на кровать, Луффи залезает сверху и говорит ему на ухо: — Один день. Начинают звонить намокший сотовый Ло и домофон; начинают звонить смартфоны соседей на этаже, домашние телефоны, мессенджеры на компьютерах; из динамиков телевизоров, ноутбуков и домашних кинотеатров жильцов дома звучит фраза: — Ты умрешь через один день. В здании звенят стекла окон, дрожит его основание; черно-белый артхаус мелькает на экране телевизора, сменяя кадры с бешеной быстротой; лестница, прислоненная к бесконечной стене, падает, и картинка наклоняется, будто снимающая эту сцену камера тоже валится; на бледной коже Луффи – земляничные следы от зубов и неосторожных поцелуев; Ло проводит языком по шее, на которой дрожит кадык, а в ванную из стока начинает прибывать вода. Наверное, Ло – извращенец, но ему нравится, что этот секс похож на асфиксию с туго натянутым на голову сырым пакетом; еще немного, и лопнут бесполезные трубы, по которым так и не дали отопление; иметь то, что рождено убивать — Ло в ахуе от своих прерогатив, и если бы ему сказали семь дней назад, что его ждет, он бы бесконечно пересматривал эту кассету снова и снова. Давление в котельных спальных районов шкалит так, что стрелки датчиков застревают в опасных диапазонах; на ртутном термометре температура ниже, чем на улице; Ло с Луффи так сильно увлечены процессом, что оба вздрагивают от неожиданности, когда соседи начинают неистово стучать по батарее. — Хватит трахаться, щас потолок обвалится! — орут снизу, а после падает и разбивается хрустальная люстра.-
Ло открывает глаза ровно в шесть вечера следующего дня; вдыхает прохладный воздух квартиры, прислушивается к биению сердца; он жив — это подвох, которого он не ожидает, но еще больший подвох — это то, что он просто невероятно ахуенно себя чувствует. Столько лет проработав в больнице, он ни разу не высыпался, а сейчас выспался, и что в итоге? Это, в смысле, в его усталости был виноват недотрах? Кровать сухая, и воды в квартире нет; все краны закрыты, вся электроника в порядке и готова к использованию; складывается ощущение, что бредовые галлюцинации, преследовавшие Ло неделю, наконец отступают, и он думает: нет, я не могу быть сумасшедшим. Он берет телефон в руки и проверяет дату и время; семь дней проходят, а он до сих пор не умер; вопрос времени, если учесть, что половина больницы желает ему смерти, и это то, к чему Ло определенно не был готов. К шести вечера все должно быть кончено. Че за нахуй? — Доброе утро, — говорит Луффи, появляясь в проеме двери и приваливаясь к нему плечом; скрещивает на груди руки со следами синяков — Ло определенно перестарался. — Ты опаздываешь на работу. — На какую работу? — севшим голосом говорит Ло, резко садясь в постели. — На свою, блять, — отвечает Луффи. — Ты врач вообще-то. — Но… я думал… что умру, и мне не придется никуда идти. — Я решил тебя не убивать. — В смысле, не убивать? — А что? — говорит Луффи невозмутимо. — Ты мне понравился, я сделал исключение. — В смысле, исключение??? — Вставай давай, заебал, — Луффи уходит на кухню допивать чай с лимоном, пока на плите готовится что-то вроде ужина; «что-то вроде» — потому что готовит он примерно так же, как и Ло; тот кричит из спальни: — Ты че, прикалываешься? То есть мне придется отвечать за всю хуйню, которую я сделал, и платить в том ресторане??? — Получается так, — Луффи делает долгое «сюрп» из стакана. — Бляяяяяяя.