-
Луффи наблюдает за Ло следующую неделю, а человечность продолжает прогрессировать внутри него; богам, у которых ничего не происходит в жизни, это как сходить в театр; это буднично и уныло; Трафальгар Ло один из скучнейших представителей своего вида: следует расписанию, не опаздывает на метро, не прогуливает пары. Он думает о Моне; конечно же, думает, но не пытается ее искать; ночами смотрит в потолок, складывая карты несовпадений и неудач; ему звонит какой-то номер, но он нарочно не берет трубку; он мог бы немного быть счастлив, совсем чуть-чуть, пока наконечник стрелы внутри его сердца не превратился бы в осколки; пока не разъело бы оставшиеся мышечные ткани; пока не начался некроз. Ло пьет витамины, чтобы восполнить дефицит группы В в организме, и мучается от бессонницы; его редкие сны окрашены в нежно-салатовый, а сам он рассеянный, забывчивый и почти блаженный; пересаливает еду, кладет слишком много сахара в кофе; следит взглядом за каждой девушкой с зелеными волосами, которая встречается ему на улице; не подойдет — не сможет себя заставить, но просто смотреть он не в силах запретить даже себе. Вопреки тому, что он не ищет Моне, Моне ищет его; находит в одной из аудиторий его института, где он сидит задолго до начала пары; приносит с собой нежное апрельское солнце и пастельные оттенки; Ло поднимает глаза, и Моне улыбается ему вымученно-стеснительно. На ее лице тоже бессонница; не спрашивая разрешения, она садится с Ло рядом. В большинстве случаев в том, как сходятся люди, виноват Луффи; он может заставить жертву влюбиться в своего мучителя или пациента — в своего доктора; может выстреливать во всех подряд или не выстрелить ни в кого; то, как после его попадания будет развиваться у людей жизнь, тоже не дело бога; остынут ли эти люди, разойдутся ли, будут ли счастливы — исключительно их забота, проблемы их характеров, подходов, компромиссов. Моне начинает диалог, Ло черкает на полях тетрадки геометрические фигуры; она замечает его шрамы на запястье, виднеющиеся из-под длинных рукавов кофты, и едва ощутимо касается ладони; его татуировки, напрямую связанные с неудачной жизнью; наверное, если бы не Луффи, он был бы счастлив в чем-то другом. Продырявленное сердце продолжает биться вопреки общим законам биологии; этих дыр не видно ни хирургам, ни каким-то еще докторам; теплое жжение, которое Ло ощущает под ребрами, становится ярко-розовым после касания Моне, а после — бледно-синим; отрицание; он не слушает, что она говорит, но он обречен мучиться от этой любви либо после того, как она уйдет, либо сейчас, вынуждая себя не давать данному процессу развития. Как будто это поможет. — Как ты меня нашла? — спрашивает Ло, поворачиваясь к Моне; замечает, что она выглядит лучше, чем при случайной встрече на улице; ее подобранная одежда и макияж; аккуратные ногти, покрытые прозрачным лаком; духи с ненавязчивым запахом цветов; она готовилась, стараясь ему понравиться; это все, чего она хотела. А там, на улице, она уже ему понравилась, растрепанная и нерасчесанная; в мешковатом пуловере под громоздким пальто; без косметики и подкрашенных губ; она нравилась ему любой, а они даже не были знакомы. Луффи смотрит на ее ладонь, линия любви пересекает ее поперек; четкая, длинная, надежная; позже для нее подберется другой конструктор, который ей подойдет; Луффи старается не стрелять в одни и тех же людей дважды слишком часто — они и без его помощи сходятся и расходятся, принимая остаточные воспоминания и изжившие себя эмоции за что-то, что называют любовью. А Ло, он просто не создан для того, чтобы любить. И ему лучше бы вообще не пробовать, какого это чувство на вкус. — В соцсети, — отвечает Моне, — это было не очень сложно. Ло еще успеет поразмышлять над тем, зачем ему это надо; прячет под рукавами кофты шрамы и полностью теряет к Моне интерес, когда в аудиторию начинают приходить другие студенты; Луффи сидит на столе позади, и что-то не так; он не чувствует никакого удовлетворения от того, что два человека влюблены друг в друга; наверное, дело в исходе; наверное, он просто уже заранее знает финал их истории.-
Ло изо всех сил противится происходящему, но ему все еще двадцать четыре; он все еще молод, недостаточно собран, порой не способен охладить рассудок, когда это требуется; изо всех сил старается избегать Моне, чтобы не укреплять эту привязанность; нарочито переходит на другую сторону дороги на улице, если она шагает впереди; односложно отвечает ей на сообщения или не отвечает вовсе; все равно радуется, когда ее видит, и корит себя за это; в глазах у Моне боль; она считает, что человек, который ей нравится, ничего не чувствует. Это не может длиться вечно, и Луффи не удивляет тот факт, что в конечном итоге Ло пишет ей первым; его попытки быть на расстоянии истощают и изматывают сильнее, чем он мог бы представить; Ло говорит себе, что это будет просто прогулка по парку; он не даст надежд и не скажет о себе лишнего; не сделает ничего, за что будет себя ненавидеть, а в двенадцатом часу ночи этого же дня после пару шотов с водкой целует Моне в баре до безобразного приступа асфиксии. Моне живет одна в коммунальной квартире, где снимает комнату; она тоже студентка, но на курс младше Ло; затащив его в свой маленький мир в десять квадратных метров, она распарывает перед ним душу и лезет в джинсы, чтобы при свете луны одичалым и сумрачным воспоминанием навсегда остаться в его памяти. После проведенной вместе ночи кормит Ло домашними оладушками на общей кухне, сидит на его коленях; уходя Ло обещает себе не возвращаться сюда, но возвращается в этот же день, потому что все, что ему надо, он оставляет здесь; Моне становится его смыслом жизни и его опорой; человеком, который любит его назло и вопреки; а когда наступает лето, спустя четыре месяца после их встречи, стрела в сердце Ло начинает гнить. В середине июня внутренний распад урана Моне завершается без аннигиляции; нежно-розовый цвет в ее груди сменяется на раздраженно-бордовый, а после — отстраненно-голубой; Моне теряет к Ло всякий интерес, даже не подозревая, что ее непреднамеренная холодность наносит ему колоссальный вред. К людям, у которых нет линии любви на ладони, невозможно долго испытывать привязанность; когда человек, в которого они влюблены, больше ими не дорожит, это приносит им страдания; не такие, как от «неразделенных чувств» или от тоски, — хуже. Моне уходит от Ло с тихим «извини» и не больше не открывает дверь, когда он стучит в ее квартиру; она выглядит так, будто ее выдергивают из анабиоза; смотрит на Ло и думает: как я могла это полюбить? выкидывает все вещи, которые ему нравились; пробует начать жизнь с чистого листа; выпивает на ночь снотворное, чтобы ей не снились шрамы на руке Ло и повторяет про себя, что она не виновата. И она действительно не виновата; Ло стоит под ее окнами, не спав двое суток, с ромашками в руке; в его жизни ничего не меняется, его боль нельзя ничем унять; Луффи глядит на Ло и ему жаль; боги не испытывают жалости; это одна из причин, почему они глухи к чужим мольбам, но Луффи жаль Ло совсем в другом смысле. Он проводит в мире смертных слишком много времени; он знаком с Ло давно и знает о нем больше, чем кто-либо еще; знает, пожалуй, даже больше самого Ло и тоже ненавидит, потому что причина происходящего — это он. Боги — единственные, у кого нет предначертанной судьбы; они строят свое бытие сами; вольны идти туда, куда хотят; им никто не указ в этом маленьком ограниченном мире, и Луффи думает: если бы если бы Ло был богом, ему никогда бы не пришлось влюбляться по велению отравленной стрелы, выпущенной сумасшедшим Амуром; но смертные не могут стать богами. Луффи присматривается к сердцу Ло, оно бьется с огромным усилием; израненный шмоток мяса, на котором нет живого места и места для двенадцатого выстрела — тоже.-
К концу лета Амур сходит с ума; странно для бога, потому что, познав безграничность и вечность, уже становишься умалишенным; безумие Луффи другого типа; человеческая одержимость, не имеющая к Вселенной ничего общего; вместе с Луффи с ума сходят миллиарды людей на планете; он недоумевает: как можно терпеть такое? Он следит за Ло каждый день и не видит улучшений; не может вытащить из его сердца гнилую стрелу, потому что не способен забрать то, что дал; когда наконечник исчезнет, исчезнет и боль; станет лучше, но когда? Два с половиной месяца Ло пьет таблетки, и это единственное, что позволяет ему не впасть в депрессию; к ощущению брошенности присоединяется мысль «я знал, что это плохая идея»; Луффи хочется погладить его по волосам и сказать, что решение Ло не имело значения; что это ничего бы не изменило; но Луффи не может его коснуться. Фортуна находит его в спальне, на полу рядом с кроватью; он сидит у Ло дома сутками, будто новый жилец; приведение, не доставляющее никаких неудобств; сидит и смотрит, как тот спит, ест, учится или саморазрушается, и тоже саморазрушается вместе с ним, потому что в какой-то момент ему кажется, что он способен чувствовать боль. Боги не чувствуют боль и не умеют любить; Луффи смотрит на свою стрелу. — Я заставил человека страдать. — Мы все заставляем людей страдать. — Это страдания другого рода, — Луффи поднимает на Фортуну мыльный взгляд; сопереживание, осеняет ее; из скуки рождается невероятное, и если бы однажды Луффи не стало скучно, он бы не попытался заставить человека без нужной линии на ладони кого-то любить. Луффи нравится, когда люди сходятся под воздействием его чар; он делается почти пьяным; но он учится у людей быть зависимым, а зависимость тесно связана с привыканием; он привык к дозе, которую получал раньше, и теперь ему нужно что-то помощнее; что-то невероятное, невозможное; например, чтобы Трафальгару Ло кто-то ответил взаимностью, и это было до конца жизни; Фортуне страшно представить, какой всплеск серотонина случится тогда у Луффи в теле. Если у богов, конечно, вообще есть серотонин. — Тебе несколько тысяч лет, — говорит Фортуна, пока Луффи любуется татуировками Ло, — и я впервые вижу тебя таким. — Мы мним людей примитивными. — отвечает Луффи; считает мысленно шрамы на запястье; шрамов много. — Но у них есть что-то, чего нет у нас. Я учу любить людей, не умея этого сам. Разве так бывает? — Луффи, — Фортуна опускается рядом с Луффи на корточки, ее легкое белоснежное платье ложится на пол, — ты бог, потому что выше человеческих эмоций. Нам не нужно этому учиться. Иначе в чем смысл быть богом? — И правда, — Луффи переключает внимание на стрелу и разглядывает ее; такая привычная и родная; он может воспроизвести ее с закрытыми глазами; отлично помнит, какая она на ощупь, из чего сделана, ее идеальную форму; тыкает ее острие в кончик своего пальца, пытаясь нарочито уколоться, а после смотрит на рану — крови нет. У богов нет крови. Что вообще внутри богов, кроме скуки? Они пусты. Луффи согласен с тем, что говорит Фортуна; согласен, что эмоции делают его приближенным к людям, в этом смысл его естества; но он уже заражен человечностью и понимает, как работают многие эмоциональные процессы; он — да, боги — нет, а значит в какой-то степени он уже не бог.-
К октябрю Трафальгар Ло оттаивает; разжиженная стрела вытекает из его сердца нефтью вместе с кровью; еще немного, и совсем отпустит; Ло смотрит на небо и не понимает, почему ему тоскливо; ему есть чем гордиться: фактически, он был готов к тому, что его бросят, и постарался не умереть. Луффи уверен, что Ло иногда думает: лучше бы все-таки умер. У богов нет расписания, и Луффи не то чтобы охотно и добросовестно выполняет свою работу; ему неинтересно делать других людей счастливым, потому что это больше его никак не трогает; он бродит за Ло, периодически разговаривая с ним вслух; знает, что тот не услышит, но это необходимо; бог нуждается в человеке, а не наоборот, — когда вообще такое бывало? Иногда Луффи приходят в голову навязчивые мысли; еще одна издержка человечности, которую он приобретает; Ло несчастлив и Луффи — вместе с ним; когда-то ему было весело с того, как Ло худел и путал дверь квартиры, в которой жил; теперь Луффи — что-то отдаленно похоже на того Ло, и ему не весело; это вообще не похоже на шутку. Он ищет поводы порадовать Ло и забить этот бездонный провал хоть чем-то; он божество, но ни на что не способное; все, что он умеет делать, на Ло не работает, и это действительно сводит с ума так сильно, что хочется кричать; он вспоминает, как Ло был мил с Моне и завидует; боги не завидуют, боги не подчиняются судьбе; Луффи довольно легкомысленно относится к тому, что постепенно теряет свою божественную часть. Чтобы что-то изменить, ему нужно шагнуть за грань неизведанного; боги не подчиняются судьбе, а значит, если бог полюбит человека без нужной линии на ладони, то, быть может, это будет первое исключение из общих правил; проблема только в том, что боги никого, кроме себя, не любят; что такое любовь? Шестого октября в День рождения Ло Луффи находит его в кофейне недалеко от дома, где тот сидит перед кексом с догорающей восковой свечей и чашкой остывшего кофе; наверное, Ло жаль, что ему не с кем разделить этот праздник; наверное, он вспоминает Моне, и ему тяжелее в два раза; дома его никто не ждет, ему незачем туда спешить; среди всех миллиардов людей на планете он такой один. И Луффи не выдерживает, потому что больше не может просто смотреть; прождав две тысячи лет, он не в силах вынести еще несколько десятков; ему нужно все и сразу, он хочет дотронуться до того, что недоступно; направляет отравленную стрелу в собственное сердце, не особо уверенный, что оно у него есть; втыкает изо всех сил, крепко зажмурившись; ему страшно; богу страшно, но совсем не больно, только ладони потеют от волнения, пока приторный яд расходится по божественному телу. Луффи осознает, что это отныне сделает его наполовину смертным, или, быть может, целиком, но он готов к любым рискам; он бог, который хочет делать людей счастливыми; стоя со стрелой в груди, он думает: что такое любовь?-
Луффи приходит в себя спустя несколько минут, стрела в руках рассыпается; внутри предсердий что-то ощутимое, упругое, теплое пульсирует и греет изнутри; оно жарче температуры тела и приятнее солнечного света; растерянно моргая, Луффи смотрит на Ло; как же он красив, и это не та красота, которой он любовался раньше; красота в абсолюте, непогрешимая, видимая под другим углом; красота для человека, мир которого искажен любовью. Ло хорош в своей небрежности, в несколько неаккуратном внешнем виде; хорош с темными кругами под глазами и меланхоличным взглядом; хорош с этим оттенком волос, длинными пальцами, десятками шрамов; он хорош, и его имя — тоже, и все, что его касается, отличается от остального мира. Луффи чувствует, как жар скапливается на щеках и мочках ушей; это смущение от мысли, что ему кто-то нравится; странно для бога — смущаться, но это последнее, о чем Луффи думает, когда делает к Ло шаг; они находятся рядом почти двадцать четыре часа в сутки, почему двигаться так тяжело? — Привет, — говорит Луффи и садится рядом на стул; Ло выныривает из мрачных размышлений; к нему обычно не подсаживаются люди; вся его грусть сменяется озадаченностью, а Луффи продолжает: — С Днем рождения. Проходит какое-то время, прежде чем Ло отвечает: — Спасибо. Его «спасибо» звучит настороженно, а сам он — подобран и скован; Луффи непреднамеренно улыбается ему, ощущая, как бешено колотится в груди сердце; какое приятное чувство; две тысячи лет прожить и не знать об этом? Ло не спрашивает, откуда Луффи известно про его День рождения; один кекс, одна свеча; довольно предсказуемо, и, даже если бы это не было правдой, как повод завязать беседу — вполне сойдет; Ло не настроен разговаривать, у него нет желания, а Луффи ерзает на стуле и пытается придумать тему для диалога. Это тяжелее на деле, даже когда знаешь, что именно нравится человеку, но нельзя выдать себя с потрохами. — Почему не задуваешь? — спрашивает Луффи и кивает на свечу; Ло пожимает плечами. — Я сижу тут уже… — он смотрит на часы, — …около десяти минут, но так и не придумал, что загадать. Свеча почти догорает, и ее пламя колеблется у основания; Луффи не хочет, чтобы она погасла; Луффи говорит: — Загадай полюбить кого-нибудь. Ло невесело прыскает, после начинает смеяться; Луффи смотрит на него с недоумением; недоумение; какая бесполезная эмоция, сбивающая с толку; теоретически Луффи понимает, почему Ло смеется, но не практически, нет; Луффи никогда никто не разбивал сердце. — К черту, — говорит Ло и встает из-за стола, — тупая идея. — Ты куда? — спрашивает Луффи; он не желает, чтобы Ло уходил. — Домой пора, — отвечает Ло и, оставив деньги за кофе, направляется к выходу; Луффи тянет за ним следом, и, будь он до сих пор невидимым, то обязательно бы пошел; но он сидит на месте; не потому что Ло действительно торопиться, не потому что Луффи навязчив; потому что Ло не хочет с ним говорить — заметно невооруженным глазом. Это не то, к чему Луффи был бы готов.-
Пробыв немного влюбленным, Луффи осознает, что это тошнотворно-прекрасное чувство; все, что его могло увлечь, все, что фактически ему бы понравилось, теряет свою привлекательность на фоне его состояния; он думает только о Ло, и каждый раз, пытаясь проанализировать свой поступок или решить, что взять на обед, он даже тогда мысленно возвращается к нему. Бред, но такой приятный, что скрипят друг о друга зубы; Фортуна с ужасом наблюдает, как Луффи изучает расписание Ло, чтобы встретить его после пар; он ищет любой повод с ним поговорить, и со стороны это выглядит так, будто он болен; Трафальгар Ло вежливо приподнимает брови, когда встречает Луффи несколько дней подряд по пути домой. Они очень разные, а Ло до кучи еще и замкнут; постоянно хмурится, будто его ни на секунду не оставляют скверные мысли; он выходит из магазина с книгой в руке, не отрывая взгляд от страниц, и он выглядит очень занятым; выглядит серьезным, смертельно притягательным; Луффи хочется ухватиться за его пахнущий медикаментами и парфюмом плащ, и в этом как будто нет ничего странного. Нарочито вылезая перед Ло, чтобы врезаться в него, Луффи думает: зачем я придумал любовь? Он утыкается носом в мягкую ткань рубашки, и Ло от неожиданности роняет книгу; смотрит на Луффи сконфуженно-раздраженно; уже подозревает его в чем-то незаконном; Луффи глупо хихикает; его кража сердца считается незаконным хищением? — Ты преследуешь меня, — констатирует Ло, Луффи наклоняется, чтобы поднять его книгу. — Зачем? — Неправда, — врет он, но врет неубедительно; боги не врут, им нет никакой надобности что-то скрывать; Луффи лжет неосознанно, будто привыкает к этому с детства; как же быстро вирус человечности порабощает его рассудок; немного помявшись, он наконец признается: — Чуть-чуть. Не то чтобы у Ло есть друзья; не то чтобы он знал, как правильно выстраивать дружеские отношения; более того, он всегда не понимал, зачем абсолютно разным личностям общаться друг с другом; он не мог похвастаться особой харизматичностью, которая притягивала бы окружающих к нему, а потому поведение Луффи вгоняло его в ступор. На опыте всех прошлых взаимоотношений Ло наверняка знал, какая это дрянная идея. — Зачем? — повторяет он с нажимом; не чувствует никакой искры, которая охватывала бы его, как было с Моне и остальными партнерами; Луффи видит, как черная пульсация вокруг его сердца становится на оттенок светлее; эмоциональная встряска, вызванная нестандартной ситуацией; Ло некогда думать о расставаниях, пока у него есть какой-то источник раздражения. — Ты мне понравился, — честно отвечает Луффи, протягивая Ло книгу, — еще там, в кафе. Ты выглядел весьма одиноко. Ло не представляет, откуда вылезает этот парень, но об социальных взаимодействиях он ни черта не знает; в целом — оправданно, богам не нужны на что-то причины; пока люди изнывают без любви, Луффи сходит от нее с ума; весь мир подождет; весь мир будет жить без счастья, если потребуется, потому что никто не знает, на что пойдет один однажды свихнувшийся бог. Но Ло невдомек, что Луффи бог; для Ло он просто сбрендивший придурок, который за ним следит. После всего, что произошло, он не готов ввязываться в еще одни сомнительные отношения — ни дружеские, ни партнерские, ни какие-либо еще. — Я живу в твоем доме, — продолжает Луффи; это чистая ложь. — Недавно сюда переехал, — тоже ложь, но ему надо как-то объяснить свою манию преследования; он трет грудь на уровне сердца, ощущая свербящее чувство блаженства, и не хочет, чтобы оно уходило; от Ло так вкусно пахнет; даже когда тот недоволен, он все равно очарователен. Ло устраивает такое оправдание, оно звучит логично; объясняет, по крайней мере, почему они так часто встречаются; объясняет, почему Луффи пытается с ним поговорить; Ло не устраивает только, что из всех людей выбор падает на него; как много он не знает о причинах этих встреч на самом деле. — Понятно, — отвечает Ло и берет книгу; считает все эти неловкие социальные взаимодействия глупыми; хочет, чтобы от него отстали, особенно на фоне недавних событий, но Луффи хватает его за руку, когда он пытается поскорее уйти. — Я, вероятно, выгляжу странно… — Очень. — …но, может быть, ты бы дал мне шанс? Ло смотрит на Луффи, тот смотрит на него; о каком шансе может идти речь, когда все такое тупое; Луффи чувствует себя тупым; он, венец творения, божество, которое почитали веками, чувствует себя тупым, потому что один-единственный человек отказывает ему. — Оставь меня в покое, — говорит Ло, высвобождая руку из чужих пальцев; уходит, не оборачиваясь, и растерянный Луффи остается позади; оказывается, когда с тобой так поступают, это тоже не смешно; Луффи прокручивает в голове по десятому кругу все те разы, когда он смеялся с Ло, и ему тошно; хватает всего секунды, чтобы тепло в груди свело судорогой; глаза Ло невероятно красивые.-
Луффи определенно счастливее прочих, когда видит Ло, и несчастнее, если брать во внимание, что тот становится еще более недосягаемым; так странно, но на Ло не работает правда; ему не нужна помощь, он не ищет друга, а Луффи согласен на что угодно, лишь бы на него не смотрели с раздражением; еще две недели, и он — без пяти минут человек; его влюбленность ускоряет превращение в десять раз. Он старается не навязываться Ло, потому что для всего нужно время; периодически глядит на него поверх меню в кофейне и отводит взгляд, если Ло замечает, что он опять здесь; он плохо ест и постоянно хочет спать; боги не чувствуют сонливости и не зависят от голода, но Луффи выглядит действительно скверно. Могут ли боги выглядеть скверно? Злость, которую испытывал Ло во время замешательства, утихает; он замечает, что Луффи с каждым разом все хуже; это не его дело, но Ло не нравится думать, что он может быть хотя бы косвенной причиной этому; он не плохой, он сбит с толку; а еще он прекрасно понимает, как тяжело, когда тебя не любят. Рассеянно теребит шрамы на руках, пока раздумывает о том, как поступить; как будто все то же самое, что и обычно, но вроде и нет; не испачканный эйфорией мозг мыслит хладнокровно и взвешивает все варианты; в прошлых отношениях, какие ни возьми, Ло везде выступал тем, кому делали больно; теперь он — тот, кто делает больно, и это отвратительно до невероятности. Чем больше он об этом думает, тем меньше происходящее кажется ему странным; да, люди могут безответно влюбляться, он знает не понаслышке; он одинок и иногда ему жаль, что его никто не ждет дома; говорят: стерпится-слюбится, а если нет, он не почувствует ни-че-го, когда они расстанутся. Подойдя к Луффи в кофейне, Ло делает вывод, что прошлое его ничему не учит. Луффи читает книгу или пытается ее читать; Ло, конечно, настроен весьма скептично; ему кажется, как будто с Луффи не о чем поговорить; просто неотесанный болван без такта и ощущения границ; Ло ошибается, потому что с тем, кому две тысячи лет, не может быть скучно. То, что Луффи волнуется, видно, когда он складывает перед собой руки; смыкает пальцы в замок, чтобы куда-то их деть; Ло говорит ему: — Прости, если обидел. А Луффи давно уже его простил; он заставляет планету жить без случайных счастливых совпадений, потому что ему важно иногда видеть Ло; что за ерунду он вообще несет? — Это ты прости. Я не подумал. Неверно подобрал слова. Бог, который знает все языки мира; который может сказать «я люблю тебя» сотнями разных способов; который никогда ни за что не извиняется, он давит смущенную улыбку, потому что в его сердце переливаются все возможные цвета. У Луффи нет линии любви на руке, он все еще волен делать то, что хочется, потому что судьба — не про него; наконечник стрелы в его сердце никогда не сгниет; это качественное и долгосрочное вложение в будущее; это такой выброс удовольствия в кровь, что кружится голова. Ло мнется, все еще не зная, хорошая ли это идея; ему нечего терять; все, что можно было, он уже потерял; станет ли хуже, думает он, если сейчас пустить все на самотек, и чем это обернется в итоге? А если все окажется действительно плохо, неужели после того, что он пережил, не переживет еще раз? Наряду с умением приспосабливаться к любой среде парадоксальный недостаток людей — цикличность; они всегда возвращаются к чему-то, от чего пытаются убежать. Но в этот раз Ло ничего не чувствует, а значит он в заведомо выигрышном положении. — Я угощу тебя кофе в качестве извинений. — Ого, да ты определенно знаешь, чего я хочу, — отвечает Луффи, не может удержаться от флирта; опасно, потому что Ло может среагировать на любой неосторожный триггер; следит за эмоциями на его лице с замиранием пульса, ожидая увидеть неприязнь, но Ло улыбается; хорошо; Ло подходит к нему не из вежливости, и это хорошо, а значит для Луффи еще ничего не потеряно; он делает заказ и садится напротив; спрашивает: — Что читаешь? И спрашивает, чтобы хоть как-то поддержать диалог; а Луффи только этого и ждет; это его шанс завуалированно рассказать Ло о том, что они идеально подходят друг другу.-
Узнав, что такое любовь, люди придумывают романтические ритуалы и снимают про это фильмы; создают сотни статей с перечнем советов, пишут талмуды по отношениям, ходят к психологам; люди делают бессмысленную херню, говорит Ло, а Луффи не отвечает, что совсем недавно Ло сам занимался ею время от времени. Они не посещают кино и не беседуют часами о всякой ерунде; Луффи смотрит сериалы, и ему кажется, что все знания людей про любовь — это ложь; для него это простая и понятная вещь; элементарная и доступная; сидя рядом с Ло на диване во время просмотра фильма, Луффи думает: была когда-то. В голове такая каша, что становится ясно, почему человечество столь безрассудное; Ло не то чтобы стремится отвечать ему взаимностью; им действительно интересно друг с другом; бог — хороший собеседник, потому что его эрудиция безгранична, но это, пожалуй, все. Как будто они окололучшие друзья с какими-то локальными шутками; Луффи знает, как это правильно называется: френдзона. — Ты хоть представляешь, на что ты себя обрек? — спрашивает Фортуна; Луффи замечает, что она как будто становится прозрачной; он постепенно теряет связь с миром, к которому когда-то принадлежал, и не чувствует из-за этого угрызений совести; все, что ему нужно, у него уже есть; все выбросы дофамина, которые он получал, когда заставлял людей влюбляться, — мусор по сравнению с нынешними ощущениями. Луффи отмахивается от Фортуны, покупая в супермаркете любимое печенье Ло; тащится к нему в институт, чтобы посидеть на последней паре; преподаватель смотрит на него поверх очков с немым вопросом «ты откуда здесь взялся вообще?», а Луффи сползает под стол и прячется за Ло; все, о чем рассказывают на лекциях, он знает. Его не задевает пренебрежение Ло к его потребностям, которые начинают появляться, когда завершается процесс метаморфоз; не задевает, если тот не слушает или просит его заткнуться; по-человечески верит в чудо, что Ло однажды тоже его полюбит; но нет ни бога, который мог бы этому поспособствовать, ни нужной линии на ладони; нет ничего; Луффи продолжает верить. К зиме они живут вместе, соседствуя на одной территории; завтракают вместе и иногда — вместе принимают душ; Ло оглядывается на красивых девушек и изредка флиртует с незнакомыми людьми в метро; секс для него — удовлетворение физической потребности; дружба с привилегиями; Ло всегда возвращает назад деньги, которые занимает у Луффи, если случается такая нужда. В феврале Луффи уже почти не видит Фортуну, только слышит ее голос; у него нет ни лука, ни стрел; он работает в кофейне у дома, в которую ходит Ло, потому что голод становится проблемой; для него все еще непривычно зачем-то спать; он ищет повод, сотни поводов заставить Ло любить и смотрит на его ладони; а линии любви нет, но зато у Луффи есть новая линия — линия судьбы, потому что теперь, перестав быть богом, он обречен любить Ло до конца жизни; потому что он сам предначертал такой исход; боги бессмертны, значило ли это, что после смерти Ло Луффи будет страдать? И бессмертен ли он до сих пор? Он с завистью смотрит на счастливых людей, которые будут вместе; все те, кто не заслужил, но по случайному-намеренному выбору теперь встречаются; четырнадцатого февраля Ло не поздравляет Луффи с его же праздником, ему даже в голову не приходит, они ведь не в отношениях; Луффи остается один на один с разочарованием, похожим по вкусу на горькую таблетку из сомнительного блистера. — Если ты такой придурок, — говорит Фортуна; говорит зло, но для Луффи — едва слышным шепотом, — почему не выстрелил в его сердце перед тем, как оставить стрелу в своей груди? — Там нет места, — отвечает Луффи рассеянно, думая о том, что попытка суицида — иногда не такая уж и плохая идея; вопрос только в том, может ли он умереть, хотя вопрос спорный — он уже умирает от привязанности. — В его сердце из-за меня больше нет места даже для краткосрочной любви. И он даже не видит, какого цвета эмоция внутри Ло, потому что больше не может глядеть сквозь; симпатия изнашивает его, как люди — свою одежду; во время секса он смотрит на Ло, а у Ло закрыты глаза; он думает о ком-то, кто физически привлекает его больше; о ком-то, кто кажется ему обаятельнее и красивее; о ком угодно, но только не о Луффи. Измена делает больно, но Ло не считает контакты на стороне изменой; по большей части потому что их проживание с Луффи — не отношения; прекрасно зная, что это его осознанный выбор, он выскальзывает из цепких тонких пальцев красивых девиц в баре, чтобы вернуться домой; в квартиру, где ему тошно; где его на пороге встречает человек, которого он не хотел огорчать; Ло ненавидит себя за то, что сократил между ними это расстояние; от Луффи больше нельзя огородиться меню; нельзя даже зайти за чертовым кофе, потому что там, в кофейне, они встретятся снова. Ло осознает, что ошибся; что все выводы, которые им сделаны, неверны; что самаритянствовать, чтобы кому-то другому было хорошо, — значит делать их обоих несчастными; Луффи видит, что его не любят, и это в разы хуже, чем если бы Ло просто его игнорировал. Поэтому первого апреля, когда запас терпения обнуляется, Ло говорит ему: — Нам надо разъехаться. А Луффи некуда съезжать, и он, стоя на кухне с готовым обедом в руках, тянет губы в нелепой улыбке. — С первым апреля? — говорит он, Ло недоуменно изгибает брови; он не понимает, при чем тут первое апреля; ему требуется несколько секунд на осмысление, и Луффи видит жалость на его лице; слышит, как эхом разносится смех Гелоса; слышит или ему кажется, что слышит. — Я люблю тебя, — говорит он беспомощно фразу, которую никогда до этого не произносил вслух; будто это спасет его и все починит; Ло глядит в сторону, но не на него; у Ло не хватает духу вывозить проблемы, которые он сам же создал; с Моне было проще, но самой Моне - проще не было, нет; тем не менее, оказавшись на ее месте, Ло понимает, насколько это тяжелый выбор. — Извини, — отвечает он; человек, не имеющий права на любовь; человек, отвергающий бога, даже не представляет, на что ради него идут; Луффи думает: и это люди-то считают богов жестокими? — Ялюблютебя, — повторяет он скомкано, и Ло переводит на него взгляд; от этого взгляда все обмирает в груди, от этого взгляда останавливается время; нет никакого смысла спорить с судьбой, особенно когда ты ее непосредственный заложник; жизнь рассыпается на куски, и Луффи удивлен тому, что человечество самовоспроизводится так долго; люди способны создать дестрой за самые короткие сроки, как они умудрились прожить столько столетий? Он идет на отчаянный шаг и пытается воссоздать стрелу в руках; призвать ее так же играючи и легко, как это у него получалось раньше; всего-то нужно засадить наконечник поглубже в сердце Ло, и неважно, что будет потом; поможет ли это вообще — тоже неважно, важен сам факт попытки; он старается изо всех сил, но ничего не выходит; магия — это не для смертных; даже если бы в сердце Ло оставалось хоть немного места, он бы не любил его слишком долго; последняя двенадцатая стрела способна за раз разорвать все сердечные струны; они оба виноваты в том, что происходит. Ло покидает комнату, потому что так поступают все порядочные взрослые люди — бегут от ответственности; Луффи трет лицо руками и смотрит на свои ладони, а его линии любви прорезаются из кожи и кровоточат; затвердеют через время неказистым шрамом, похожим на те, которые есть на запястье Ло; это подарок от того, кто ему не предначертан; Луффи знал, конечно знал, что человек, рожденный быть вечно одиноким, никогда не научится любить; это урок для бога за его самонадеянность и эгоистичность.