Мусоропровод

Четырнадцатое февраля было днем сборища всяких долбаебов; Луффи знал это так же четко, как и то, что небо нихуя не синее; так же четко, как и то, что любовь, которую засовывают во все щели, ничуть не прекрасна; так же четко, как то, что на лавке перед ним — еще один долбаеб. У долбаеба поникший вид и букет из тринадцати роз, лежащий рядом; он нервно курит с какой-то незыблемой растерянностью, будто забывает, что в его руках сигарета; лепестки роз, тронутые морозом, чернеют по краям; стоит глубокий вечер, около одиннадцати, и этот долбаеб одет в осенне-весеннее пальто. Луффи выдыхает холодный воздух и шмыгает замерзшим носом; вдали от единственного фонаря на аллее силуэт перед ним вызывает жалость; обидно, что роз не четырнадцать, думает Луффи; это было бы очень символично, потому что если ему не понравится, как долбаеб себя ведет, его придется захуярить. Луффи подходит к нему со спины, натягивая плотный шарф на лицо; из-за покрытых инеем ресниц и густых прядей волос видны только его глаза; он старается не шуметь, но снег все равно скрипит под ногами; упирает острие ножа нерадивому долбаебу аккурат между лопаток и говорит: — Деньги гони. А долбаеб даже не шевелится, продолжая задумчиво-рассеянно тянуть никотин; не оборачиваясь, он стряхивает с сигареты пепел и отвечает: — Денег нет. — Подохнуть хочешь? — Луффи надавливает на плотную ткань пальто, и там наверняка останется дыра; пальто дорогое, под ним — отличная рубашка из хлопка; белоснежная, выглаженная, со стрелками; долбаеб собирался на свидание, натянув на себя шмотки невероятной цены; на цветы поскупился — всего-то тринадцать штук, но розы красивые; Луффи не верит в пиздежь, который тут звучит. — Ебашь, — говорит долбаеб, докуривает сигарету, достает следующую; двигается так, будто в его спину не упирается нож; Луффи опускает глаза: под лавкой с десяток окурков, в пачке — последняя сигарета; обычно Луффи не нервничает, когда отжимает у людей деньги, но и при ограблении людям в большинстве своем как бы… ну… не похуй. — Бумажник доставай, — цедит он; долбаеб со вздохом лезет в карман одежды; делает одолжение, но не потому что ему страшно, а потому что происходящее утомляет; сидит и рефлексирует тут в ожидании ебейшего катарсиса; Луффи не вписывается в его планы; Луффи вырывает из рук бумажник, а там — нихуя. Просто ни-ху-я. — Девушка, с которой я собирался на свидание, уже меня обобрала, — говорит долбаеб; умалчивает о том, что у него, как у последнего лоха, угнали дорогую машину; Луффи возвращает нож к спине и хлопает по чужим карманам; проверяет запястья, пальцы, шею — ни часов, ни колец, ни цепочек, только сережки тускло поблескивают в ушах. На вид — обычное золото; благородный металл, переоцененный до безобразия; купить его можно за баснословные бабки, а попробуй назад сдать — хуй кто за ту же сумму возьмет. — Что за девушка? — спрашивает Луффи, чувствуя смутное беспокойство; не знает, откуда оно берется, но оно навязчиво и как будто не беспочвенно; долбаеб делает неопределенный жест рукой, пытаясь вложить в него смысл «да хуй ее знает». И действительно — хуй ее знает, кто она такая, раз оказалась воровкой. А Луффи осеняет в то же мгновение. — Вот блядство, — шипит он; если это та, о ком он думает, то скоро у этого парня не останется даже хаты, и это печально; он реально долбаеб, раз пошел с ней на свидание, да еще и цветы купил; Луффи смотрит на нож; ебучее четырнадцатое февраля. Никогда ему в этот день не везет. — Где ты живешь? — спрашивает он, выстраивая в голове примерную картину происходящего; если той девушкой была Нами, — а Луффи со стопроцентной вероятностью считает, что это Нами, — то она наверняка кинула этого чела где-то за три пизды от его места жительства, чтобы, придя в себя после шока, он не смог ничего сделать. Какой смысл, что у тебя последняя модель айфона, если ты не можешь заказать себе обоссаный убер; Нами мелочная, она забирает даже последний четвертак, если находит его в кармане. Что ты там, мэн? Не ездишь на метро, потому что это не твой уровень? Ну тогда пиздуй пешком. Долбаеб называет адрес, и Луффи издает тяжелый вздох; лезет в куртку, чтобы вытащить оттуда горсть монет; у него тоже нет денег, но он сочувствует всем, кто имеет неосторожность связаться с его припезднутой подругой; иногда она не чурается воровать даже у своих; однажды, поссорившись с Зоро, она угнала его байк; Зоро потом пришлось бить ебало новому владельцу, потому что тот отказывался отдавать его назад. — На автобус хватит, — говорит Луффи и протягивает деньги; долбаеб раскрывает ладонь, в которой дымит сигарета; ладонь холодная и сухая; безбожно красная; Луффи чувствует, как шарф делается мокрым от его слюней; реально блядство; долбаеба жаль; Луффи думает, что, быть может, этот парень и не долбаеб, и гонит прочь эти мысли. — Спасибо, — отвечает тот, в голосе нет ни сарказма, ни иронии; он берет цветы с лавки и поворачивается; Луффи делает шаг назад; раз грабить нечего, то и нож использовать нет смысла, а просто так он не нападает — не убийца; его ноги напряжены, он готов дать деру при любом резком движении, но у долбаеба нет намерений его гасить. — Будешь моим Валентином? — спрашивает долбаеб, протягивая цветы; Луффи смотрит на них сквозь колючие прорези заледеневших волос, чувствуя себя придурком; у долбаеба тоскливые глаза и помятое лицо; смазанный след от поцелуя на щеке; Луффи представляет, как Нами чмокает его в щеку и говорит: «Чао-какао, сладенький», засовывая между грудей сложенную вдвое стопку денег; картинка такая четкая и яркая; Луффи думает, что, пожалуй, так оно все и было. — Ты долбаеб? — спрашивает он, сам не зная зачем; вопрос вроде бы уже имеет ответ задолго до того, как проясняется ситуация; этот чудик пожимает плечами; Луффи берет цветы с бумажной оберткой и комкает их мягкими пуховыми варежками; он носит мягкие, блядь, пуховые варежки, когда пытается кого-то ограбить; кто тут еще долбаеб? В кармане остается немного денег на сахар и доширак; на какую-нибудь крупу, быть может, и соевое мясо; мало, чтобы жить счастливо, если рассматривать его положение с точки зрения достатка, но хватит, чтобы добавить уличной романтики в этот ублюдский день. — Тут недалеко есть одна шавуха, — говорит Луффи, ему трудно дышать, и пальцы зудят от желания стянуть с лица шарф, — хочешь, угощу? — Вкусная? — спрашивает долбаеб; наверняка у него такое же долбаебское, как и он сам, имя, но Луффи все равно; он едва заметно кивает и отвечает: — Лучшая на районе, — а после стаскивает с себя шарф; парень перед ним тянет губы в едва заметной улыбке, Луффи, как кусок дебила, улыбается в ответ; в кармане лежит нож, пока он стоит в дурацких варежках и букетом вянущих роз; снег порошит с неба; Луффи думает о том, что все, что происходит, по-пацански мило.