Как я сошел с тропы. История серийного убийцы

      Симфония №9 Бетховена наполняла гостиную громкими райскими нотами. Мягкий оранжевый электрический свет падал на книжные шкафы, диван, журнальный столик, задернутые тяжелые темные портьеры. Карандаш в моих пальцах двигался в такт мелодии, каждого ее взлета и падения, завершая прекрасный образ, складывающийся на альбомном листе.       — Мне показалось, или ты замерла? — безэмоционально поинтересовался я, краем глаза подметив слева отсутствие движения.       Глухо застонав, стоящая на коленях Кара опустила бедра и позволила вибратору погрузиться в нее до предела. Широкая кожаная манжета стягивала ее предплечья за спиной; тканевая маска покрывала глаза; через отверстия черного резинового кляпа слюна тонкой струйкой стекала на подбородок и капала на большую упругую грудь, подпрыгивающую при каждом движении; мерно позвякивала цепь меж кожаных кандалов. Длинные спутавшиеся светлые волосы ниспадали на плечи и спину, нежно лаская их, и, даже сидя здесь, через половину гостиной от нее, на диване, я ощущал очаровавший меня изысканный аромат.       И несмотря на все это…       — …скучно… — вздохнул я и, взяв с журнального столика небольшой розовый пульт, добавил пульсаций. Кара вскинула голову, громко замычав в потолок. Все ее тело дрожало от пытающего ее удовольствия. — Начни двигаться активнее, и, вероятно, я сменю режим на более щадящий, — как бы между делом добавил я и аккуратно стряс с бумаги карандашную крошку. Каждые полсекунды Кара насаживалась на вибратор, ее челюсти отчаянно сдавливали кляп, а наружу прорывались глубокие вскрики. Капли пота скатывались по нежной коже, яркие розовые соски притягивали взгляд — однако мне этим спокойным вечером было куда интереснее разбираться с последними штрихами, чтобы приняться уже за работу. О, в моей голове родилась прекрасная идея! Ее чуть не вспугнул Клайв, сунув нос в мою тетрадь, но, благо, все обошлось, и я не растерял своего вдохновения.       Карандаш тихонечко звякнул по стеклу журнального стола. Чередование штрихов и белизны листа было идеальным! Я вырвал страницу из альбома, отложил ее к карандашу, а сам альбом заткнул поверх новеньких томов на самой верхней полке шкафа. Все должно быть на своем месте. Чистота и порядок очень важны, когда имеешь хобби сродни моему пылкому увлечению…       Я уже собирался идти к кладовому шкафу за полиэтиленом, как вдруг в дверь постучали. Стук был скорый, нетерпеливый — не похоже на официальный визит. Что же, вот он, тот самый всплеск эмоций, которого мне так не хватало! Ширма с изображением ночного леса, ранее стоявшая у стены, переместилась ближе к входной двери и надежно укрыла от любопытных глаз гостиную. Не делая тише ни музыку, ни Кару, я неторопливо прошествовал к двери и открыл ее.       Стрекотание сверчков в зарослях неподалеку смешалось с Бетховеном. На низеньком бетонном крыльце меня дожидался Клайв, спрятавший руки в передние карманы зеленого худи. Как только звуковой фон моей гостиной коснулся его слуха, брови Клайва за считанные мгновения сошлись вместе, поднялись и вернулись в изначальное состояние.       — Это… какой-то секс-ремикс на классику? — спросил он, пропустив приветствие.       — Смотрю порно под Бетховена: люблю дрочить в ритме его симфоний. Зачем явился Клайв? И как узнал вообще, где я живу?       Слегка смутившись, незваный гость пихнул носком мой коврик с надписью: «Не рад Вас видеть — уходите».       — Я вроде как… проследил за тобой после лекции… Ты ни с кем особо не общаешься на перерывах, так что я не знал, у кого спросить твой номер или адрес.       — Выходит, ты следил за мной еще и на перерывах, — неоднозначно хмыкнул я. Неожиданная ситуация — даже не знаю, как к ней пока относиться: быть польщенным или встревоженным. — И зачем?       — Ты мне показался интересным, — признался Клайв, и его зеленые глаза сверкнули в сумерках.       Эти изумрудные радужки… Разве можно перед ними устоять?..       — Ты гей, Клайв?       — Я бисексуал, если тебе это интересно, — скованнее ответил он. Ох, ну надо же, я его смутил: он больше не смотрел мне в глаза, а избегал их, упираясь взглядом в дверь или ширму за моей спиной.       — И чего же ты хочешь от меня?       — Совместного времяпрепровождения… дружбы…       — Дружбы? — ухмыльнулся я.       — Хотя бы…       Дразнить его было на удивление приятно. В ожидании моего ответа Клайв напрягся, с его лица схлынула краска, плечи приподнялись, появилась сутулость — а я оглушительно молчал на фоне порно-мычания Кары и грохочущего Бетховена.       — Хорошо, я подумаю о твоем предложении, — наконец кивнул я и сделал шаг назад, готовясь закрыть перед носом Клайва дверь.       — Карл!       — Да, Клайв?       — Может быть, сейчас сходим куда-нибудь?.. В смысле… когда ты… закончишь…       Боже, до чего же забавно!       — На сегодня отъебись, Клайв, — с максимально дружелюбной улыбкой бросил я за порог. Перед тем, как дверь захлопнулась, я успел увидеть явно раздосадованный кивок Клайва. Как мотыльки на огонь…       Мне было все равно, ушел он или остался преданным щеночком на крыльце: шторы были плотно задернуты, так что интимности гостиной и моих развлечений в ней ничего не угрожало. Пока я раскатывал по полу и мебели полиэтилен, тело Кары пробивали судороги. Визжа как поросенок на бойне, местами она даже заглушала Бетховена — и не скажу, что ее срывающийся голос был мне менее приятен. В нем тоже была своя музыка…       Белая пластиковая ванна заняла место между книжными полками и журнальным столиком — вот все и готово!.. Ах да, самое главное…       — Кара! — пропел я, возвращаясь в гостиную с топором. — Как и обещал, я отпускаю тебя!       Я впервые использовал топор, но, кажется, сработал неплохо: от столь сильного удара голова, точно небольшая крепкая тыква, откатилась в угол, но не зря же здесь полиэтилен, теперь орошенный кровью. Обезглавленное туловище повалилось навзничь, ровно на клеенку, и мокрый — как и пол вокруг — вибратор выскользнул из тела, продолжая неистово гудеть и расплываться в движении перед глазами.       — Иди, Кара, ты свободна! — поэтично проговорил я и положил топор на полиэтилен. — Ну что же ты, совсем потеряла голову от моего шарма? — Напыщенно усмехнувшись, я как можно скорее перетащил тело в ванночку, чтобы с шеи не натекло слишком много крови. — Хорошо, что кроме тебя никто не слышал эту остроту: тухловата. Какой будешь и ты, если я не потороплюсь.       Поместив голову Кары в пакет, я сунул ее в холодильник. Пусть повязка и кляп пока побудут на ней — ей так больше идет, точно смешение черного и белого шоколада… Тело тем временем перестало исторгать кровь в таких больших количествах, и я вновь взялся за топор. Орудовать им было гораздо проще, чем пилой, которая помогала мне раньше, хотя эстетики было заметно меньше… Красивые тонкие руки Кары, по-прежнему скрепленные манжетой, отправились к голове — у меня уже появилась одна очень неординарная идея, как можно будет их использовать… Горю от нетерпения: какие же эмоции отобразит в этот момент лицо моей Селесты?.. Пока же…       Колонки всхлипнули и послушно воспроизвели «Лунную сонату»: для ювелирной работы мне требуется спокойный мотив, чтобы не ускорял биение сердца и не заставлял руки хоть сколько-нибудь дрожать — у меня только одна попытка, нельзя все испортить… Лишенное рук и головы тело Кары покоилось на полиэтилене. Опустившись сбоку от него, я осторожно приставил лезвие ножа к светлому бедру и очертил ромб с оплавленными углами. Поддеть получившуюся фигуру оказалось не так просто, как я полагал, но, все же срезав, пусть и не очень опрятно, этот кусок кожи, я кинул его на край полиэтилена, где вскоре образовалась целая горсть ему подобных ошметков. Кровавые ромбы множились, украшая теперь уже и второе бедро. Вокруг каждого пролегала тонкая полоска нетронутой кожи, точно тело оплетала невиданная сетка, оттеняющая багровую плоть. Поднявшись до грудной клетки, я остановился. Первоначальной моей задумкой было превратить в белую на фоне крови сеть всю кожу Кары, однако сейчас ромбы, захватившие уже ее ноги, живот, бока и заканчивающиеся прямо под грудью, выглядели куда эффектнее — словно впечатляющий свой анатомичностью корсет. Что же, пусть так, оставлю бюст нетронутым. Ну, как «нетронутым»… Ладонь сама легла на левую грудь Кары — холодную и, к сожалению, не такую мягкую, как раньше. Что же, за красоту приходится платить: коли хочу создать шедевр, моей платой будет это идеальное во многих смыслах тело.       Перевернув Кару на живот, я украсил сетью ее спину и снова задумался, спустившись до ягодиц. Нет, сетка должна быть и тут. Так что все оставшееся ее тело, включая большие половые губы, стало моим холстом. Творя, художники выражают идеи, суть мыслей, посетивших их разумы, — я делаю то же. Давно уже заметил глубинное значение и возникающую оттого красоту рыбацкой сети. Весь мир, находящийся по другую ее сторону от зрителя, она разбивает на удивительный витраж. Как и сознание каждого отдельного человека, она стоит между реальностью и восприятием, меняя второе — стало быть, и первое?.. Моя сеть — мой витраж — мое виденье — мой мир… Металл лязгнул по металлу — я отложил нож к топору. Мое творение готово…

***

      Мои размеренные шаги заставляли Селесту вздрагивать — всякий раз, как подошвы ботинок касались ступеней. Как трогательно: она меня ждет не дождется… Ступив на пол подвала, я улыбнулся своему ангелу и постарался запомнить во всех деталях тот восторг, что отразился на ее лице: огромные яркие глаза, аристократическая бледность, выпившая живой румянец, подрагивающие полные губы… По щекам Селесты покатились крупные слезы — она тронута моим творением, ведь так?..       Вместе со своей ношей, я занял стул посередине подвала и усадил опрекрасненное сетью тело к себе на колени.       — Я и не надеялся, что с первой же попытки у меня выйдет ровно то, что я и планировал, — просмаковал я. Прикасаться подушечками пальцев к кровавым ромбам было необычайно приятно: я не только сближался с собственным творением все больше, но и наслаждался мягкостью, нежностью освобожденной от кожи плоти. Гораздо красивее, чем полное освежевание; здесь проглядывает самовыражение, искусство!.. Моя душа…       — Кто это был?.. — лелея труп надежды, прорыдала Селеста.       — А сама-то ты как думаешь, любимая? — С милой улыбкой на устах я прильнул щекой к кровавому срубу, и свернувшаяся на шее кровь окрасила правую половину моего лица.       — ЕБАНОЕ ЧУДОВИЩЕ! — кричала Селеста, не способная освободиться. Да и что бы она делала в таком случае? Напала бы на меня? Это несерьезно…       — Так ли это? — спокойно осведомился я. — Я ли «чудовище», повинное в таком плачевном конце нашей обожаемой Кары?       — Чт… что?..       Скрипнул стул. Вместе с произведением искусства я приблизился к Селесте и опустился на матрас. Капли темной крови впитывались быстро, расплываясь по потертой ткани будто маленькие бутоны роз.       — Я хотел отпустить ее. Ты ведь помнишь, правда? Спросил тебя, и ты сказала, чтобы я освободил ее вместо тебя, я согласился. Я держу слово.       — И так ты ее освободил?! — проревела Селеста. Кожа вокруг ее глаз отвратительно покраснела, сказываясь и на привлекательности этих изумрудов. Терпеть не могу, когда это происходит… Раздражает… Злит…       — ТЫ вынудила меня это сделать с Карой. ТЫ провоцировала меня показать тебе, каким я могу быть с другими — и насколько я нежен с тобой. Вспомни…       — Нет!..       — О, вероятно, чтобы тебя не подводила память, нужно воссоздать условия, что были тогда! Только, вот беда, сегодня голова Кары немножко отсутствует, а в тот раз она отлизывала тебе… Хм, — искусственно задумался я, уже четко видя, что должен сделать. Разумеется, не для помощи Селесте и ее дырявой памяти. Не-е-ет, это наказание… за уродливое ревущее лицо, порочащее великолепные зеленые глаза моего ангела.       — Что бы ты ни задумал — не делай этого!       — Это не я, — раздался мой шепот. — Это все ты…       Правая нога Кары скользнула под левое бедро Селесты, и мои любимые девочки соединились в позе ножниц. От ужаса Селеста забилась в путах, она кричала и умоляла убрать труп от нее подальше, и от звуков ее мелодичного голоса у меня начал вставать.       — Что такое? — с холодной улыбкой спросил я и расстегнул ширинку. — Не вижу особой разницы: тогда Кара тоже не особенно сопротивлялась.       — БОЛЬНОЙ ИЗВРАЩЕНЕЦ! БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ, МОНСТР! ЧУДОВИЩЕ! ИЗВЕРГ!..       — Какое завидное многословие! — Платок из моего кармана отправился прямиком в рот Селесты, и та приглушила свой крик. — Только немного портит атмосферу, поэтому… чуть тише, милая. Сейчас будет хорошо, потерпи.       Тело Кары не успело еще полностью остыть; я с мурлыканьем неприкрытого блаженства вставил член в разрубленную шею. Кровь послужила превосходной смазкой, и я толкнулся в тугой пищевод. Туловище Кары двинулось вместе со мной, начиная тереться о половые губы и клитор Селесты. Чем быстрее я ебал безголовое тело, тем интенсивнее оно стимулировало мою возлюбленную, задыхающуюся от отвращения и плотского удовольствия. Постепенно пищевод Кары нагрелся, как и ее гениталии, обильно смазывающие Селесту кровью, выступившей с ближайших ромбов.       Я кончил раньше обычного, изливаясь внутрь Кары, и мог бы бросить терзать моего ангела, стыдящегося собственных фантастических ощущений, но это было дело принципа, так что я продолжал толкать тело руками, пока Селеста не кончила прямо на Кару. «Это было дело принципа»?.. А, собственно говоря, что — «это»?.. Наказание с целью дисциплинирования? Или же попытка сблизить нас с Селестой, установить лучшее понимание, внедрить ее в мой мир — показать ей реальность через мою личную сетку… В любом случае, второе, видимо, не удалось, ведь она так и не похвалила меня за проделанный труд. Мой неоцененный Селестой шедевр отправился в белый холодильный ящик, разместившийся в самом темном углу подвала. Не закапывать же такую красоту — я столько времени убил на эту сеть…       Я поднимался по лестнице под раздражающий рев Селесты. Платок из ее рта я так и не достал, чтобы моя голова хоть немного отдохнула от этой мерзостной трели. Лучше бы кричала, ей Богу… Что достаточно легко устроить, но… пожалуй, на сегодня хватит развлечений. Посмотрим, что принесет мне новый день.